Новая семья - Чарская Лидия Алексеевна. Страница 9

— Молчи, клоп, раздавлю! — крикнул он на Лешу.

Малютка испуганно шарахнулся в сторону.

— Попробуй только, — заступился за малыша Митинька.

К обеду, совершенно расстроенный и бледный, вернулся отец Паисий.

Когда он, сняв верхнее теплое платье, показался в столовой, вся семья ахнула.

На нем лица не было. Щеки дрожали, глаза растерянно моргали. Он то и дело нервно теребил свою полуседую бороду.

— Братец… Кирю-то… — начала было Лукерья Демьяновна и тут же смолкла, не досказав своей фразы.

— Несчастье случилось, — не слушая ее, произнес охрипшим от волнения голосом отец Паисий. — Деньги, все деньги, которые за три месяца службы причитались, все мое жалованье… потерял.

— Как? Что? — вырвалось у старших членов семьи одним полным испуга и ужаса возгласом.

— Ну да, потерял. Возили икону чудотворную с Пахомычем в дальние Стопки за десять верст. Оттуда уехал, бумажник был со мною, отлично помню. Вознице на чай еще в Снопках давал… А подъезжаю к Марьинской нашей, хвать — нет бумажника. У мельницы останавливались, давали прикладываться к Царице Небесной мельнику с женою… Вносили Царицу Небесную в избу, в это время и обронил, надо полагать… Ах ты Господи, как же мы жить теперь будем? — возгласами, исполненными отчаяния, срывалось из уст батюшки.

— Как жить будем, да уж и не знаю, как жить придется теперь, — неожиданно разразилась Лукерья Демьяновна, — мало того, что лишний рот семье навязали, другого будущего дармоеда себе на шею посадили, Кирю, сыночка вашего прелестного, полюбуйтесь на него, братец, из гимназии выключили. А тут одно к одному: деньги, говорите, потеряли. Ну, стало быть, всей семьей побираться пойдем.

— Что вы, что вы, сестрица? Про кого вы это? Кого выключили? Кирю выключили? Из гимназии? О Господи, Боже мой, что я слышу? Верно ли, так он… да говорите, ради Христа! — И еще более взволнованный, отец Паисий переводил со свояченицы на Кирю и с Кири на Лукерью Демьяновну испуганные, растерянные глаза.

Киря, с красным, как кумач, лицом, сидел с опущенными вниз глазами, уткнувшись в тарелку.

— «Словесности» бенефис закатили… Разыграли по-товарищески, всем классом, «словесность»… Другие-то увильнули, а я вляпался, — посапывая от волнения носом, бросал нехотя Киря.

— Они кошками мяукали на русском уроке, а Киря перышком, кроме того, в Алексея Ивановича пустил. Тот увидел и нажаловался директору. Директор Кирилла нашего с урока выгнал и велел не приходить вплоть до решения конференции. А решать известно что — исключать, — обстоятельно и толково пояснял Митинька.

— О Господи, Твоя воля! — сжимая обеими руками голову, произнес с отчаянием и тоскою отец Паисий. «И сын, и потеря… — еще тише, еще тоскливее мысленно договорил он. — Ах, Кирилл, Кирилл, не думал я, что ты на это способен!»

— Да когда мы по-товарищески, всем классом, — плаксиво затянул Киря.

— Спасибо, сестрица, есть не хочу. Не до еды мне, — отодвигая от себя тарелку с супом, прошептал отец Паисий и, помолившись на образ, вышел торопливо из комнаты.

— Добили вы папашу добрым известием, — враждебно глядя на тетку, бросил Митинька.

— Да как ты смеешь на меня накидываться! Да я виновата, что ли! — зашипела на мальчика та. — Да ради вас я здесь работаю с утра до ночи, кормлю, пою вас, нянчу неблагодарных, покоя с вами не вижу… А тут еще упреки — они, видите ли, неудовольствие свое смеют выражать. Ну потерял жалованье, стало быть, не берег как следует… Стало быть, надеется, что приход выручит, прихожане помогут. Богатеи они у нас, что и говорить!.. А то пойдем все на паперть церковную, ручки протянем, авось православные и помогут, милостыню подадут. За добрые дела всякому воздастся. Питомца в дом приняли, самим-то есть нечего, а… — ехидничала Лукерья Демьяновна.

— Довольно! Помолчите, ради Бога, и без вас тошно, тетушка! — взмолился Митинька.

— А ты не задевай попусту, тогда и молчать буду! — огрызнулась та.

Печально прошел этот обед. Отец Паисий заперся в своей комнате. Тяжелые думы преследовали его. Положим, исключение Кири из гимназии не было особенным сюрпризом для священника; он знал, что это произойдет рано или поздно, и давно решил отдать мальчика в ту городскую школу, где учился Вася. Но все же известие это поразило его. Потеря же жалованья за три месяца заставила совсем опустить руки бедного отца Паисия. Как он будет жить с семьею эти долгие три месяца? Что потерянных денег уже не найти, отец Паисий в этом даже и не сомневался вовсе. Он не знал, не помнил, в каком месте обронил бумажник, на дороге ли или на мельнице. Во всяком случае, ехать искать ночью не было никакого смысла, а до утра мало ли людей пройдет по проезжему тракту, и, разумеется, найдя бумажник, вряд ли кто захочет возвратить его по принадлежности. А как же жить все эти предстоящие месяцы без денег, на что кормить семью? Только нынче поутру получил свое жалованье за четверть года отец Паисий и не успел занести его домой, прямо из церкви отправился с чудотворной иконой в Стопки. Сейчас же горько раскаивался в том, что не улучил минутку принести деньги домой… Но дело было сделано, деньги потеряны, и гнетущее отчаяние наполняло душу отца Паисия.

Незаметно спустился вечер. Зажглись на небе далекие звезды. Сплотилась синяя мартовская мгла.

Рано улеглись спать в этот вечер в церковном доме. Отец Паисий так и не вышел из своей спаленки ни к ужину, ни после него.

Долго копошился в кухне один только Вася, перемывая и перетирая посуду после ужина. Софка давно спала, сладко похрапывая у себя в чулане. А Вася, перебирая одну за другой тарелки и чашки, думал в это время невеселую думу: «Опять упрекнула Лукерья Демьяновна, про лишний рот упомянула…»

А разве Вася не старается облегчить чем может свое пребывание здесь в доме? Он и уроки-то по ночам учит, чтобы не отнимать время от повседневной работы, и ничуть не меньше трудится с тех пор, как ходит в городскую школу. Конечно, зря про него Лукерья Демьяновна говорит. С горя это она, с неудачи… Недохватки у них во всем в хозяйстве, а тут еще батюшка уймищу этакую денег потерял, и ко всему вдобавок Кирю вон из гимназии выключили. Давно грозились выгнать, все ожидали этого, а все же словно обухом по голове ударило батюшку, как этакое несчастье подошло… А жаль Кирю… Много заботы и неприятностей причинил он ему, Васе, а все-таки жаль! За последнее время как-то приутих Киря… В глаза ему не смотрел, видно, стыдился своего поступка, каялся в нем. Совесть, видно, заела. Так как же не пожалеть его, бедного? Беспременно нужно будет помочь ему учиться, коли у него самого дело не клеится. Только где уж там! В городском училище, чай, меньше, нежели в гимназии, учат, так здесь Кире куда привольнее будет, и сделается здесь Киря настоящим царьком. Это-то и хорошо… Батюшку отца Паисия, может, хоть тут-то утешит… Бедняга отец Паисий! Этакую уймищу денег потерять! Кабы знал он, Вася, что на мельнице, сейчас бы, кажется, туда побежал, на ночь не глядя… А что, ежели и вправду побежать? Захватить у Пахомыча фонарь по пути, да и дойти весь путь до дальних Стопок.

Мысль эта, как вихрь, пронизала голову Васи. Неудержимо захотелось мальчику выручить из беды благодетеля, попытаться хотя бы немного помочь ему, и он уже не раздумывал больше. Ни поздняя ночь, ни дальнее десятиверстное расстояние не могли удержать мальчика. Быстро докончив уборку посуды, он наскоро оделся, захватил шапку и вышел за дверь, плотно притворив ее за собою.

«Тихо у нас в слободе, да и в церковный дом не придут воровать», — соображал мальчик, направляясь в дальнюю дорогу.

Ночь стояла темная, безлунная. Путь лежал через лес. Мрачная темень невольно пугала юного путешественника. Призрачными тенями отпечатывались старые березы и липы на снегу.

В трех верстах от слободы Марьинской лежала водяная мельница. Там и зимою, когда не было работы, жила мельникова семья, хозяева с дочкой. Но три версты темным непроглядным лесом показались целой вечностью одиноко шагающему мальчику. Не трусливый от природы, Вася испытывал, однако, некоторую боязливость среди страшных великанов-деревьев и принявших фантастические формы придорожных кустов. Ручной фонарик, захваченный у Пахомыча, освещал дорогу. Вася шагал быстро, настолько быстро, насколько мог. Он то и дело поворачивал то вправо, то влево свой фонарик, низко наклоняя его к земле, в надежде увидеть потерянный батюшкою бумажник.