На всю жизнь - Чарская Лидия Алексеевна. Страница 12
Ночь, тишина. Невдалеке высится огромным курганом мохнатая от столетних сосен кладбищенская гора.
Что-то влечет нестерпимо к этому кладбищу, к этой горе.
Я оглядываюсь на Эльзу, которая плетется сзади нас. Лицо ее резко белеет в полумраке. Беру ее за руку: рука как лед.
— Вы, кажется, боитесь? — спрашиваю я ее по-французски.
— О, m-lle Лидия! Это кладбище, город мертвых. Так жутко!
Я объясняю Варе, что она сказала.
— Сидели бы дома, — огрызается Варя. — А знаешь, — обращается она ко мне, — нам ведь придется пройти мимо Гаврюшинского склепа. Кладбищенский лесок, где растут травы, как раз за ним.
— Вот отлично. По крайней мере, посмотрим, что это за страшилище, — храбро восклицаю я.
Гаврюшинский склеп — это целая легенда. Богач купец Гаврюшин покончил самоубийством, когда внезапно узнал о своем разорении. И хотя самоубийц хоронить на кладбище по церковным законам не полагается, родственники Гаврюшиша, после долгих и усиленных просьб, получили разрешение и воздвигли склеп-часовенку, под полом которой в подземелье и поставили гроб отца. Ходили слух, что еженощно Гаврюшин поднимается из гроба и бродит по своему обширному склепу, к великому ужасу трусливых и суеверных людей.
Я перевожу шепотом эту легенду Эльзе на ее родной язык.
— О, m-lle Лидия! — шепчет она. — Так неужели мы пойдем туда сейчас, ночью?
— Не туда, а мимо склепа пройти придется, — успокаиваю я нашу спутницу.
Но она, по-видимому, находит мало утешительного в этих словах.
Вот и кладбище. Здесь совсем темно. Кое-где сверкает река сквозь чащу деревьев. В темноте светлые кресты кажутся привидениями, а высокие темные памятники — притаившимися в молчании, таинственными фигурами.
Эльза идет, тесно прижавшись ко мне, дрожащая, немая. Варя храбро шагает впереди.
— Ни чуточки не страшно, — роняет она, бойко поглядывая влево и вправо. — Покойников бояться глупо и смешно. Вот ссыльных-то, которых у нас здесь много, признаться, я немножко недолюбливаю. Говорят, новую нынче партию пригнали, буяны такие, что и не приведи Бог, даже Наумский не справится с ними. Да и Левка этот, говорят, где-то с ножищем бродит, прячется от людей, того и гляди прихлопнет. Ведь он кто? Мазурик, бродяга без совести и стыда.
— Ах, Варя, что ты. Ведь Левка еще маленький ребенок.
— Хорош ребенок — в пятнадцать лет.
— Большой Джон говорит, что из него можно было бы воспитать порядочного человека.
— То-то он и убежал от него, порядочный человек-то, — возражает Варя.
— Тссс! Silence! — слышу я шепот Эльзы, и она останавливается с вытянутой вперед рукой.
Останавливаемся и мы с Варей.
— Что с вами, Эльза? — осведомляюсь я.
— Что еще? — бурчит Варя.
— Ви видите? Ах, Боже мой! Ви видиль огонь? — она указывает вперед.
— Ну и огонь. Очень просто: лампада на чьей-нибудь могиле. Объясни ты ей, ради Бога, этой дурищ… душечке, — бросает Варя.
Но она неожиданно смолкает.
Мы замираем в молчании и смотрим, не мигая, вперед.
Вокруг нас полутьма. Сосны с черными мохнатыми вершинами жалобно скрипят над нашими головами. Смутные, движущиеся тени их стелются по земле. А там, подальше, где просторной, довольно вместительной часовней высится склеп Гаврюшина, там, наравне с землею, за решеткой самого подполья, где находится гробница, движется, перебегая с места на место, какой-то беспокойный огонек, будто кто-то бродит с зажженной свечою внизу в подполье.
Мы долго смотрим на этот огонек. Я чувствую, как шевелятся волосы на голове.
— Гаврюшинская тень не находит себе покоя, — говорю я.
— Душа самоубийцы, лишенная обрядных похорон и отпеваний, — вторит Варя. — Ведь запрятали его сюда без заупокойных обеден и панихид.
— Никакого тут призрака нет. Все это глупости, — говорю я громко и смеюсь не совсем, впрочем, естественным смехом.
— А вот посмотрим, — срывается у Вари.
— Что ты хочешь делать?
— Пойти и узнать, в чем дело.
— В таком случае идем вместе, — храбро предлагаю я.
Мы беремся за руки и делаем шаг вперед, туда, по направлению таинственного огонька в подполье склепа.
— Ах, ви меня позабиль. Я умираль от страха, — рыдает нам вслед Эльза.
— Тогда идем все трое! — предлагаю я и хватаю ее за руку.
Она поневоле должна согласиться.
Теперь идем мы все трое в ряд, с каждым мгновением приближаясь к страшной часовне.
Между тем огонек перестал двигаться и теперь светится уже на одном месте.
— Надо приблизиться к часовне, лечь на землю и заглянуть внутрь подполья, — бросает Варя на ходу.
Вокруг нас бесчисленные могилы и тишина.
Вот уже склеп Гаврюшина в трех-четырех саженях, вот еще ближе, сейчас…
Огонек горит ярко прямо перед нашими глазами. Еще шаг, другой, и мы у цели.
— Ой! Нет! Я не пошель дальше, — срывается с уст Эльзы.
— Тогда оставайтесь здесь и не мешайте нам! — кричит, забывшись, Варя.
И о чудо! Тотчас же за ее криком гаснет в склепе таинственный огонек.
— Мы спугнули призрак, — лепечет, щелкая зубами от страха, Эльза.
— Что бы ни было, я проникну туда! — вырывается у Вари.
— И я! — решаю я громко.
Эльза приткнулась к стволу ветхой сосны и тихо плачет.
Но нам не до нее в эту минуту. Жгучее любопытство побеждает страх. Мы бросаемся к часовне. Дверь не заперта. На каменном полу, перед большим образом Спаса, разостлан коврик, а там, в углу, чернеет узенькая лесенка, ведущая в склеп. Темная ночь смотрит в окна часовни. Мохнатые сосны качают головами и бьются в окошке склепа. Чуть доносится до нас тихое всхлипывание Эльзы.
Вдруг шорох внизу достигает нашего слуха. Точно кто-то ворочается в подполье, еще минута-другая, и лестница скрипит под чьими-то осторожными шагами.
— Призрак! — роняет Варя, и мы застываем на месте, схватившись за руки.
Громче, яснее скрип ветхих ступенек, слышнее, ярче по звуку. Живые так не ходят.
Белая фигура вырастает перед нами.
Холодный пот проступает у меня на лбу, и ужас ожидания слегка поднимает волосы. Рука Вари, сжавшая мои пальцы, становится ледяной. А глаза наши, не отрываясь, глядят в черный провал, откуда выбегает лесенка.
Еще минута.
Легкий стон или кашель, и белая фигура вырастает перед нами, заслоняя собою черный провал.
Что было потом, я сознаю плохо. Какой-то сумбур.
Я не успела крикнуть, как белый призрак метнулся на Варю и в тот же миг отлетел от нее, отброшенный сильной рукой.
Заскрипела лестница под тяжелым телом, скатившимся по ее утлым ступеням, и что-то тяжело ударилось там внизу о каменный пол склепа.
В ту же минуту громкий стон оглашает часовню. Это стонет уже не призрак: это настоящий человеческий стон.
Варя метнулась ко мне, схватила меня за руки и, приблизив ко мне побелевшее лицо, зашептала:
— Что мне делать?! Что же делать?! Я убила человека!
С минуту мы обе молчим.
— У тебя есть с собой спички? — спрашиваю, наконец, я.
— В кармане. Вот…
Дрожащая рука протягивает мне коробочку.
Первая спичка гаснет тотчас. Мои трепещущие пальцы не слушаются меня. Еще и еще шаг.
Наконец-то!
Вспыхивает синий огонек.
Я освещаю провал лестницы, высоко подняв колеблющийся неровный свет над головою.
Белая фигура лежит у нижних ступеней лестницы на полу склепа, сжавшись в комок. Длинный саван закрывает ее с головой. Из-под савана несутся раздирающие душу стоны.
Не помня себя, я соскальзываю вниз по каменным ступеням. За мною Варя. Обе склоняемся над стонущей белой фигурой, срываем дрожащими руками саван и отступаем с возгласом изумления назад.
— Левка! Как ты попал сюда? Левка!
С минуту он смотрит на меня взглядом, полным ненависти и вражды, и силится удержать стоны, закусив губы. И вдруг разражается злым, хриплым криком: