Остров безветрия - Воскобойников Валерий Михайлович. Страница 2
А Максим Михеев стал с тех пор её Злейшим Врагом номер один.
Кушать подано, милостивый государь!
(Или то, что было давно)
Вечером Андрей Степанович и тётя Анюта затопили печь, нагрели воды и вымыли мальчика в большом цинковом тазу. Городскую его одежду жена постирала и повесила сохнуть. А мальчика закутала в свою новую юбку и посадила на постель.
Попугай сидел на спинке стула и спокойно на всё смотрел. Иногда прикрывал глаза и задрёмывал.
Но едва тётя Анюта принесла чугунок с картошкой, он сразу оживился, скосил голову, взглянул на Андрея Степановича и проговорил басом:
— К столу, ребята, к столу!
Помолчал немного и теперь уже женским голосом объявил:
— Кушать подано, милостивый государь!
Андрей Степанович очистил ему картофелину, подул на неё, потом поднёс на щепке к клюву. Попугай принялся отклёвывать от картофелины большие куски, торопливо проглатывал их. Видно, сильно изголодался.
Жена по-прежнему смотрела на попугая боязливо.
— Может, к курам его отправим? Пусть поспит с ними…
— Попугай — птица особая, его с малолетства приучают жить при людях, ответил муж.
Мальчика они тоже накормили. И на конец все легли спать.
Орлик
(Или то, что было давно)
Раньше всех встала жена. Едва светать начало, она пошла готовить корове пойло, курам корм собрать.
Потом проснулся попугай. Он походил по спинке стула, на которой спал всю ночь, почистил клюв и объявил строгим голосом:
Граждане, воздушная тревога!
Граждане! Воздушная тревога!
— Спи спокойно, — посоветовал ему Андрей Степанович.
Но попугай в ответ завыл. Противно и громко, как выли сирены на городской фабрике.
Из коровника с подойником в руках прибежала жена. Она встала у двери, с ужасом вслушиваясь в вой попугая.
— До чего довели, проклятые, — муж кивнул на птицу, — даже живность замучили.
Наконец попугай замолчал, потоптался на спинке и серьёзно объявил:
— Отбой воздушной тревоги.
— Лучше бы сказал, как мальчишку зовут, чем сиреной выть, — посоветовал ему Андрей Степанович.
Жена же ещё долго приходила в себя.
— Отдать его надо. Отнесём в сель совет, а там пусть делают с ним что хотят.
— Это ты верно сказала, — подтвердил муж. — В сельсовет мы сходим и с мальчишечкой вместе. Может, кто им уже интересуется, ищет.
— А если не ищут? — с надеждой спросила жена.
— Как же так — человек пропал, а его не ищут?
— А вот так: не ищут, да и всё. Я пол ночи не спала, мечтала, чтобы он у нас остался.
— Что ж, и оставим. Будет у нас сынок, — ответил муж то ли в шутку, то ли всерьёз.
Мальчик уже проснулся и пытался что-то рассказать.
— Дядя, дядя, бух! бух! — повторял он.
— Про вчерашнее вспоминает, горемычный, — догадалась жена.
Попугай тоже посмотрел на мальчика и сказал нежно, женским голосом:
— Баю-бай, баю-бай, спи, мой мальчик, засыпай.
— Ты, Орлик, перепутал. Не спать, а вставать самая пора. Дела делать, укоризненно заметил ему Андрей Степанович.
— Какой же он тебе Орлик? — удивилась жена. — Сам же говорил: попугай.
— Орлик он и есть — и не орёл, и не курица, или там воробей.
Так у попугая появилось новое имя.
Собака Айна
В соседней квартире жила шотландская овчарка — колли. Конечно, собака не сама по себе жила, была у неё и хозяйка, Вера Давыдовна, — жена капитана дальнего плавания. Капитан постоянно находился в своих дальних плаваниях. Соседке было скучно одной ждать его, она и завела щеночка.
Оля, когда училась во втором классе, любила играть с пушистым щенком.
С тех пор весёлый щенок вырос в крупную рыжую собаку с длинной головой и лохматым хвостом.
Оля два раза в неделю носила Айке кости и остатки обеда. Иногда Вера Давыдовна болела, и Оля выводила погулять Айку на поводке.
Айка редко лаяла, а кусаться ни с того ни с сего никогда бы не стала. Но не которые прохожие не догадывались об этом и боялись, если Айка шла без намордника. Поэтому Оля носила намордник в руке.
В этот вечер соседке опять нездоровилось, и Оля вывела Айку гулять.
Они побродили по двору, а потом вы шли на улицу Рубинштейна. Улицу Рубинштейна соединяет с Владимирским проспектом узкий переулок. Туда и повела Оля Айку. Там совсем не ездили машины и редко ходили люди.
Её обогнали трое мальчишек. Они громко смеялись и толкали друг друга.
Айке это не понравилось, ей во всём нравится порядок, она повернулась к мальчишкам и два раза на них гавкнула.
Мальчишки на минуту притихли, а Оля решила подождать — пусть они пройдут.
И тут навстречу им появился Максим Михеев.
Двое мальчишек толкнули на него своего длинного приятеля. Максим попытался обойти их, но они преградили ему дорогу.
— Чего толкаешься? — спросил самый низенький из мальчишек ужасно нахальным голосом.
— Я не толкаюсь, — услышала Оля.
— А кто толкается? Мы, что ли? — засмеялся низенький.
Максим не ответил и снова попытался их обойти, прижав к груди книгу, завёрнутую в газету.
— Стой! — приказал низенький. — Проси прощения.
Максим Михеев молчал.
— Проси, говорят, прощения! У него проси, — низенький показал, указывая на длинного. — Целуй ему кулак.
— Ты чего? Мне не надо, — растерян, но проговорил длинный и на всякий случай спрятал руку в карман.
— Нет, надо, — железным голосом проговорил низенький. — Длинный, дай ему кулак, а он пусть поцелует. Тогда простим.
«Хоть бы какой-нибудь взрослый прошёл мимо!» — подумала Оля.
Но переулок был пуст.
Максим Михеев продолжал угрюмо молчать.
— Будешь целовать? — с угрозой спросил низенький. Он вдруг вырвал у Максима книгу и ударил по ней ногой. Книга отлетела в сторону, Максим бросился за книгой, но низенький на книгу наступил.
— Целуй кулак длинному.
И тут началась свалка. Все трое навалились на Максима. Он упал, его шапка покатилась по асфальту.
Этого Оля стерпеть не смогла. Вместе с Айкой, которая громко лаяла, она подбежала к мальчишкам.
Мальчишки испугались, оставили Максима и побежали по переулку к Владимирскому. В руках у низенького Оля увидела книгу и в ту же секунду спустила Айку. Айка, волоча поводок, с лаем бросилась вслед за мальчишками.
Мальчишки домчались уже до Владимирского проспекта, где шло много прохожих, но на углу Айка схватила низенького за рукав. Низенький прижался к стене, вскрикнул и выронил книгу на асфальт.
— Я не буду больше, не буду, — повторял он противным ноющим голосом. — Я пошутил.
Оля скомандовала Айке «фу», и та отпустила руку мальчишки. Оля нагнулась за книгой, обернула её газетой как следует, стряхнула с газеты грязь и пошла с Айкой назад. На низенького ей даже оглядываться было противно.
Но что странно — Максима в переулке не было.
Оля шла к своему дому, не переставая хвалить Айку.
— Умница, хорошая собака, — повторяла она.
И Айка, наверное, всё понимала, потому что заглядывала в лицо Оле и с удовольствием размахивала хвостом.
Андрей Степанович
(Или то, что было давно)
С виду Андрей Степанович был не старым, только хромал слегка — однажды целились ему из винтовки в сердце, а по пали в ногу.
Молодым подался он из деревни, от родного дома, в Санкт-Петербург. А там как раз начинали строить чудо инженерной мысли — Охтинский мост через реку Неву. И Андрей Степанович, а тогда могучий молодой красавец, стал рабочим на том строительстве.
Петербургские барышни, привстав с колясок, обожали смотреть на работу
молодого парня, на силушку его молодецкую.
Потом, когда началась Первая мировая война, взяли парня на фронт, стал он артиллеристом. И тут, если лошади не поспевали или гибли под шрапнелью, впрягался он и ворочал орудие не хуже коня боевого. Тогда и ударила его пуля в колено. Однако он ещё повоевал и в Гражданскую войну.