Каникулы юной ведьмы - Янышев Ренат. Страница 33

— Эй! Как вы тут?

— Да нормально, — ответил папа, прикрываясь от света. — Только вот ваша взбесившаяся лайка спать не дает, а в остальном все хорошо!

— А ну-ка, выйдите из палатки. Может, к вам змея заползла?

Мы покорно вылезли и теперь стояли, позевывая и ежась на прохладном воздухе. Бородачи собрались кучкой, подозрительно посматривая на нас. Лайка же продолжала тявкать с прежним усердием, будто ей за это обещали огромную кость. Наконец проверяющий вышел из нашей палатки, выпрямился и удивленно сказал:

— Нет ничего! Утихни, Пират!

И тогда пес, обидевшись, что ему не поверили, бросился в палатку с каким-то воющим рыком. Почти сразу оттуда вдруг раздался отчаянный визг. Наша палатка заходила ходуном, как будто там вдруг оказались неведомым образом два великана и стали бороться. Визг сменился жалобным поскуливанием, и Пират вылетел задом наперед из палатки. Он завертелся, словно волчок, с явным желанием укусить себя за хвост. Все это время он продолжал скулить, одновременно клацая зубами. Двое ученых бросились на него, схватили и стали снимать с его хвоста металлические прищепки с очень острыми захватами. Вообще-то до этого они висели на веревке, протянутой под потолком палатки. У меня зародились нехорошие подозрения по поводу того, как эти прищепки оказались на хвосте Пирата, но мне показалось, что откровенничать с бородачами не стоит. Зато крестный высказался насчет происходившего:

— А ничего у вас собачка! Она у папуасов, случаем, раньше не жила? Те тоже как найдут что железное, так и норовят себе куда поинтереснее сунуть. В нос там или губу. Правда, без рук затруднительно вроде собачке-то учудить такое. Ну да чего только на свете не бывает. Она у вас не курит, часом?

Однако бородачи только хмурились и отмахивались от деда Кузи. Потихоньку все начали успокаиваться. Пирата отвели в третью палатку. Мы тоже вернулись в свою. Кузнечик обнаружился в моей подушке.

— Это еще что такое? — строго спросила я.

— Ничего! — сердито воскликнул чертенок. — Я еще покажу этой твари, как на меня голос повышать!

— А что она вообще-то на тебя разлаялась? — поинтересовался папа.

— Да сам удивляюсь. Я пока по лесу ходил, вас искал — нашел две ежиных иголки, ну и шел так с ними. А когда к лагерю подошел, тут на меня этот Пират как наскочил и давай обнюхивать. А приятно, что ли, когда в тебя сопливым носом тычутся? Ну я и ткнул ему прямо в нос иголками. Ну и к вам после побежал! Ничего! Он у меня еще попляшет!

Я прекратила этот поток угроз, и мы вновь улеглись. Теперь уже я все-таки дождалась, когда бородачи угомонятся, и перенеслась к месту, где папа оставил метлу. Кузнечик решил отправиться со мной. Я подумала и согласилась. По крайней мере, этот чертенок ничего без меня не набедокурит.

В ночном лесу было загадочно и тревожно — черные сучья, тьма, мелькают какие-то тени, шорохи со всех сторон. Но уже вскоре я заметила, что начинаю различать деревья, не так, конечно, как днем, но уже и не как слепой крот, не натыкаюсь на все препятствия. Однако поразмыслить над этим придется потом, а пока я взмыла в небо и полетела к озеру. Свет от ламп был виден издалека, помогая ориентироваться. Справедливо рассудив, что если русалки и покажутся, то явно подальше от этих громогласных ученых, я приблизилась к черной воде и полетела над ней к дальнему берегу.

Однако в пределах видимости русалки нигде не плескались. Я совсем приуныла, но решила еще немного поискать их.

Вскоре я приметила совершенно невообразимо корявую березу, невесть как затесавшуюся на самом берегу среди сосен. Одна из ее нижних ветвей протянулась над озером, почти касаясь воды. Ее-то я и облюбовала себе для ожидания. Положив рядом метлу, я устроилась на ветке поудобнее и приготовилась ждать. Кузнечик уселся рядышком и уставился на звезды.

На неподвижной зеркальной глади лунная дорожка была ровной-ровной, словно прочерченной от луны к моим ногам. Лишь изредка у берега всплескивала хвостом рыба. От лагеря ученых сюда не доносилось ни звука. Тишина. Оглушающая, даже не так, все заполняющая тишина воцарилась над горами. Казалось, вокруг есть только я и ночь.

А потом меня кто-то дернул за ногу и засмеялся.

Я посмотрела вниз. Из воды по пояс высовывались три русалки. Одна была совсем молоденькая, почти девочка, как я. А две другие — уже совсем взрослые. Хм! Русалки как русалки. При свете луны они мне показались совсем обычными. Бледные, это да! Но ведь и так понятно, что загорать они не могут.

— Привет, маленькая ведьма! А мы думаем, кто это топиться собрался в таком неудобном месте? — они весело засмеялись. — Ты чего здесь грустишь? Поплыли с нами! Повеселимся.

— Мне некогда веселиться, — спокойно ответила я, — и кроме того, я не умею плавать.

— Ой! Научим вмиг. Давай, прыгай к нам!

Мне было и боязно, и хотелось ужасно. Но потом я себя пересилила. Укрепила в развилке метлу, сняла с себя платье и сандалии и прыгнула в воду. Вынырнула, с шумом отфыркиваясь, и тут же почувствовала, как меня тянут на дно. Я открыла глаза, взбрыкнула и самостоятельно поплыла за русалками. Они так здорово двигались, почти как дельфины. Я же не поспевала за ними, как ни торопилась. Но мне не понравилось плыть под водой. Слишком плохо видно, и я вынырнула на поверхность. Тут же показались рядом головы русалок. Оказалось, что мы доплыли почти до середины озера.

— Вот видишь! А говорила, что не умеешь плавать, — укорила меня младшая.

И действительно, что это я? Могу, если захочу. И даже не дышала под водой столько времени!

— Ну что, как будем веселиться? Предлагай! — расшалились русалки.

Однако я попросила их прежде рассказать мне, как найти Мертвое озеро. Русалки огорчились, но ничем не смогли мне помочь. Все дело в том, что они слышали про такое озеро, а вот где оно — не знают. Если бы из этого озера хоть маленький ручеек вытекал или втекал, тогда бы они знали. А так, про озеро ведает один леший. Но только сам леший знает, где его нынче носит.

— Хотя живет в лесу одна ведьма, — вдруг вспомнили русалки, — она тоже должна знать, где это Мертвое озеро. Только ты уж сама с ней встречайся.

Они подробно рассказали мне, как ее найти, и снова позвали с собой поплавать. Но я твердо отказалась и перенеслась на березу, где оставила платье. По ветке недовольно расхаживал Кузнечик:

— Ну вот! Я думал — мы побудем вдвоем. Посмотрим на звезды. Ты бы рассказывала мне что-нибудь приятное, успокаивая после сражения с этой наглой собакой. А ты тут же умотала с этими медузами. И бросила меня одного.

— Что это ты мне претензии предъявляешь? — изумилась я.

— А вот так! Слышала небось, что вы, люди, в ответе за тех, кого приручаете? Вот уж раз я твой Кузнечик — сама меня так, между прочим, называла, изволь беспокоиться. А то поиграла, и хватит? Думаешь, можно и на полку зашвырнуть, а перед этим все руки-ноги поотрывать или переломать? И буду я там лежать — пыльный и никому не нужный! Ты этого хочешь?.. Нет! Я еще напомню о себе…

Но я стояла на ветке, подставив тело лунному свету, и не вслушивалась в его назойливое жужжание. Это было так необычно — лунный свет не грел, и в то же время я ощущала кожей его мягкие лучи. А потом мне захотелось вернуться в палатку к папе. Он лежал на спине, но не спал, а о чем-то размышлял. Я пересказала ему все, что сообщили мне русалки, сказала, что хочу встретиться с ведьмой. Папа собирался что-то возразить, но я быстренько ускользнула на ветку, где меня ждала метла, и тут же оседлала ее. Наконец я была одна. Кузнечик остался в палатке — он мне так надоел своим нытьем. Пусть теперь папе надоедает.

Над лагерем ученых я замедлила ход: вот умора, там развлекались русалки. Они набирали в пригоршни гальку, швыряли ее в палатки — и тут же прятались в воде. Ученые высовывались из своих палаток, вертели головами и снова залезали внутрь, так ничего и не обнаружив. После чего все повторялось вновь. Ну-ну, усмехнулась я, довольно остроумно, и полетела дальше.