Программируемый мальчик (педагогическая фантастика) - Щеголев Александр Геннадьевич. Страница 9

– Родители у тебя когда встают?

Саша прикинул:

– Папаша, наверное, уже сел видик проверять – не заработал ли.

– Думаю, тебе целесообразно позвонить домой. Ты же вчера не предупредил родителей, что остаешься здесь до утра? Скорее всего они вообще не знают, что ты находишься у меня, иначе еще вчера пришли бы за тобой. Следовательно, ты ушел из дому без разрешения.

Все было разложено по полочкам! Так верно, что хотелось дать ему по морде… А словечко это – «целесообразно» – просто убивало. Два месяца Токарев его не слыхал и надеялся больше никогда не услышать…

Не успел Саша набрать номер и вякнуть в трубку: «Мама!», как на него обрушился поток причитаний и выспрашиваний: где он, с кем он, как посмел и так далее. Ему сообщили, что папа уже обегал всех его «дефективных приятелей» (с чем нельзя было не согласиться) и допросил их с пристрастием. А папу допросили в милиции, куда он заявил о пропаже ребенка. На прямые вопросы Токарев вежливо отвечал, не указывая своего местонахождения: «Да у товарища, вы его все равно не знаете!», но это почему-то не помогало. Чтобы сменить тему, он поинтересовался, чем сегодня будут пороть – рейсшиной или, как обычно, журналом «Бурда». Папа обнадежил, пообещал, что применит только старый добрый флотский ремень… Саша не очень-то вслушивался в их горячие речи, пока мама не стала защищать его многострадальную задницу от папиных посягательств. При этом она употребила странную фразу: «Нельзя его пороть, ему же в сидячем ехать». Тут и Токарев оживился: куда ему «в сидячем»?! Выяснилось, что вчера принято окончательное решение отправить ребенка в Псков, под негласный надзор бабушки и прочей папиной родни. На годик-другой, а потом – в морское училище, на казенные харчи. Климат-де в Питере сырой, воздух и вода загажены, социальные контрасты сильны, и от этого – простуды, отставание в умственном развитии и, самое главное, полная Сашина невоспитуемость. В общем, Герою светила ссылка в незагаженную местность, как Пушкину в свое время. Услышал Саша такое и ужасно обрадовался! Даже «спасибо» сказал. Думал ведь – в тюрягу, в колонию или в «психушку» его оформляют. А у бабушки жить можно. (Хотя она покруче будет, чем папа, все-таки капитан милиции в отставке.) И Псков не деревня. Наоборот… Токарев набрал побольше воздуха:

– Псков – это город, центр Псковской области Российской Федерации, расположен на реке Великая, узел железнодорожных линий – на Санкт-Петербург, Вильнюс, Бологое, Ригу – и шоссейных дорог…

11.

…Долдоню прямо в телефон, подробненько – про железнодорожные линии, про псковские дороги, про население. Вся эта белибердовина возникла у меня в голове сама по себе, сразу после маминого сообщения о моей высылке. Во лбу будто зажглась лампочка и осветила справочную панель, вроде тех, что на вокзалах. Панель листается, а я читаю: «…развита также легкая, особенно льнообрабатывающая, и пищевая промышленность…» Читаю и думаю: ага, жратва есть, без одежки не останусь. А потом с гордостью закончил: «В Пскове зарегистрировано 11 больничных учреждений на 2,8 тысячи коек, что составляет 0,02 койки на одного жителя!» Моим знаниям удивились и мама, и папа, и особенно я сам. Только стоящий рядом Хлумов согласно покивал головой: правильно, мол, без ошибок сказал. Мама стала меня успокаивать:

– Зачем, – говорит, – тебе койка в больнице, Сашуля, ты у нас пока здоровенький! А в Пскове – совсем возмужаешь!

И папа пошутил слегка невпопад:

– Только не женись сразу, там девки хваткие.

Разговор закончился быстро. Причем неожиданным образом – Хлумов вынул у меня из руки телефонную трубку и сказал механическим голосом:

– Внимание, извещение узла связи. Номер отключен, номер отключен, номер отключен…

Затем нажал на рычаг. Я посмотрел на него с восхищением, а он пояснил:

– Времени осталось ровно столько, чтобы средним шагом дойти до места. Не забудь, тебе нужно внимательно наблюдать за обстановкой на улице.

Меня что-то насторожило в его словах, но я был слишком ошарашен своими невесть откуда взявшимися познаниями о Пскове и поэтому не стал уточнять. Случившийся со мной приступ неестественной болтовни очень напоминал «отходняки», которыми я страдал не так уж давно! Тогда в меня пытался вселиться телевизор. А сейчас что со мной? И сон был подозрительный, как я сразу-то не сообразил! Но ведь ночные ковыряния в моей голове вовсе не означают, что меня пытались упорядочить, – просто поковырялись и захлопнули крышку… Ничего не понимаю.

Спохватился я, только выйдя из дома:

– Хлумов, с чего ты взял, что мне по улице ходить сложнее, чем другим? Что там тебе натрепали про меня?

– Я пользуюсь информацией из надежных источников. Если бы источники были ненадежными, то лежать тебе под малярной люлькой в расплющенном состоянии, что серьезно повредило бы твоему здоровью.

Черт, прямо в «яблочко»! Я даже поежился. И откуда он все знает? Я спросил:

– Хлумов, скажи, только честно: и откуда ты все знаешь? В разведке работаешь?

– Я работаю на Всевключ, говорил же тебе. Всевключ предоставляет каждому отдельный информационный канал и психопрограмму для совместного функционирования по принципу «клиент-сервер». Я пока что умею пользоваться этими средствами лучше остальных.

Опять темнит! Что ни фраза, то какой-то намек, полунамек – попробуй разберись. Я обиделся и остаток пути молчал. Следил за пейзажем – не подстраивается ли где-нибудь бяка. Система-то не дремлет, понимаешь. Все было тихо. Правда, это не показатель безопасности. Но и напряжения в воздухе не чувствовалось, у меня ведь нюх развился, как у дикого зверя. Может, рыжий так успокаивающе действует на агрессоров? Тогда он выгодный спутник, хоть его и не любят мои чистенькие друзья.

Когда я увидел рожи одноклассников на фоне гаражей, догадался: мы пришли. Их было семеро, как гномов из сказки, восьмым стал Белоснежка Хлумов. Прямо скажем, здесь собрались мои не самые любимые коллеги по учебе. Увидев нас, они слаженно выстроились в линейку, кто-то скомандовал:

– Господа подключенцы, смирно!

Хлумов демократично махнул рукой, дескать, вольно. Линейка распалась, образовался полукруг. Этот самый «Актив» начал работу.

Первым заговорил Тугаринов – есть у нас в классе такой акселерат, ростом даже выше Алекса и толще Жарова. Выяснилось, что его звено обнаружило вчера возле углового дома на Будапештской ресурс типа «холодильник» категории «выброшенный устаревший». Вчера же вечером ресурс был сдан человеку из списка «посредники и приемщики». При переноске пострадал Иванов, точнее, его нога, и ему следует начислить на пять баллов больше. Затем поочередно рапортовали остальные члены Актива. Например, Сутягин наплел про каких-то «недожатых пенсов», которые, владея большими бутылочными ресурсами, не желают с ними расставаться даже в обмен на расширенный объем услуг, и потребовал разрешения применить к ним меры особого воздействия. Хлумов, скрепя сердце, согласился. Глядя на радостно хихикающего Сутягина, я подумал, что «меры особого воздействия» – это запущенный в окно кирпич. Потом Хлумов, не называя виноватых, но многозначительно поглядывая на них, осудил разгильдяйство при сборе бутылок на помойках. В последнее время, мол, попадается непозволительно много битых, до двадцати процентов. И предупредил, что с сегодняшнего дня за каждую битую бутылку будет сниматься по одному баллу. А на возмущенные вопросы ответил, что это далеко не личное дело сборщиков, поскольку страдает много рядовых членов Всевключа – переносчики зря тратят энергию, мойщицы зря тратят мыло, сдатчики незаслуженно оскорбляются на пунктах приема, а бутылки так и не реализуются…

Нет, здесь точно шизики собрались! На полном серьезе организовали мусорный бизнес и даже разговаривают друг с другом на каком-то дебильном жаргоне. Очень часто повторялась фразочка: «Условия честной конкуренции». Кому-то эти условия нравились, кому-то нет. Недовольные обращались к Хлумову с предложениями, называя его «господин начальник машины», а Хлумов не уставал дружелюбно поправлять: «Ребята, здесь я просто секретарь Актива».