Анатомия страха (СИ) - Рябинина Татьяна. Страница 64

Задыхаясь, Олег проснулся. Раскаленные обручи сдавили грудь и голову, в боку кололо, будто он пробежал стометровку. За окном было темно. Нащупав пульт, он включил телевизор.

А через несколько минут выронил пульт и застонал.

Почему?! Ну почему ему опять так не повезло? Снова его затягивало в болото, снова запахло гниющим мхом. Он глубоко вздохнул, и черная жижа сомкнулась над головой…

Олег очнулся глубокой ночью, в самый тихий и тягостный предутренний час. Огромная голова была легкой и пустой, как мыльный пузырь. Медленно вращение серебряных шариков, украшавших «каминные» часы, завораживало, как мерцающий «визир» гипнотизера.

«На-до что-то де-лать! На-до что-то де-лать!» — в такт часам тупо твердил Олег, впиваясь ногтями в ладони. И вдруг его как током ударило.

Киллера взяли!

Взяли с поличным, и если он заговорит… Когда он заговорит…

«На-до что-то де-лать! На-до что-то де-лать!»

Звонить в клинику — вот что надо делать. Там его никто не найдет. А даже если вдруг и найдут — что взять с психа!

«А Илона? — спросил показавшийся странно знакомым голос. — Значит, все будет так, как хочет она? Все барахло? И Вика?!»

Он оказался меж двух огней. Спрятаться в клинике — это был шанс. Отсидеться, пока не закончится самый острый период поисков. Потом сделать новый паспорт и уехать в Швейцарию. Там, в Цюрихе, на анонимном счету достаточно денег, чтобы жить до конца дней.

Но это значит, что он никогда больше не увидит Вику!

Даже думать об этом было невыносимо.

Тогда оставалось одно: пересидеть где-то, хотя бы на Гражданке, несколько дней до возвращения Илоны, забрать Вику — пусть даже силой, теперь уже все равно. И уехать с ней.

В половине пятого утра Олег вышел из подъезда с большой спортивной сумкой в руках. «Мерседес» сиротливо жался к краю тротуара. Удивляясь себе, — какая теперь разница, ему-то что? — Олег сел в машину. Мотор завелся сразу. Он проехал несколько кварталов до круглосуточной стоянки и оставил там машину, зачем-то сказав сторожу, что уезжает в командировку, в Москву.

Выйдя за ворота, Олег пошел по проспекту, оглядываясь, не нагонит ли его какая-нибудь ранняя пташка. Минут через пять он увидел старенький серый «москвич» и, выйдя на дорогу, поднял руку. Отчаянно визжа тормозами, машина остановилась. В ней сидели двое мужчин. Раньше Олег ни за что не сел бы, но теперь выбирать не приходилось, да и «беретта» в кармане действовала успокаивающе.

— К «Академической» не подбросите? — спросил он, наклоняясь к окошку.

— Полтинничек, — нагло ответил водитель.

Через пятнадцать минут Олег вошел в однокомнатную квартиру на проспекте Науки. Противно пахло пылью и нежилым помещением.

Начинался новый день.

Выключив телевизор, Наталья от досады треснула кулаком по подлокотнику кресла, да так, что затряслась вся мебельная конструкция: журнальный столик, торшер и зияющая пустыми полками горка.

Ну не могла она одновременно следить и за Свириным, и за Сиверцевым. Физически не могла. Да и что она смогла бы сделать? Удивительно, что вообще узнала о покушении на Дмитрия. Не включила бы случайно телевизор… Ох, слишком уж много во всем этом случайностей. Так много, что, наверно, они уже и не случайности вовсе.

Черт, все пропало!

Чтобы взятый с поличным киллер да не заговорил! С одной стороны, Сиверцев уцелел, хоть этого греха не будет на ее совести. С другой, если Свирина арестуют, вся с таким трудом выстроенная комбинация рухнет. Столько усилий, риска — и все зря. Конечно, можно сделать вид, что и тюрьма для Олега достаточно неплохо — если, конечно, он не вывернется, как уж. Но разве этого она хотела? Что тюрьма, если даже смерть для него — слишком мало?!

Дрожащими руками она вытащила из пачки сигарету, чиркнула зажигалкой — раз, другой, потом ткнула сигаретой прямо в середину язычка пламени, погасила его. Отшвырнула зажигалку, смяла сигарету в кулаке и горько заплакала.

Наталья плакала долго. Замызганная диванная подушка, в которую она уткнулась, потемнела от расплывшихся большими черными пятнами капель. Наконец она отшвырнула подушку, вложив в это остатки ярости, и подошла к зеркалу.

Хэллоуин! Настоящая тыква — красная, опухшая и с размазанной краской. Есть ведь женщины, которые от слез хорошеют. Редкий талант! Такие, пустив слезу, добиваются чего угодно быстрее, чем сладкими улыбками. Но только не она. Это кто это там такой хорошенький в зеркале да пригоженький? Так выглядят увядшие красотки на следующий день после глобальной подтяжки лица.

Сев перед трюмо, Наталья смыла потекшее «лицо». Потом убрала со лба волосы и легла на диван, положив на глаза мокрые пакетики ромашкового чая.

Раз… два… Маятник качается… Я — око покоя, я — дали ладья… Три… четыре… Сердце бьется медленнее, дыхание глубокое… Я — шорох прибоя… Пять… Тепло разливается от кончиков пальцев, поднимается, как ртуть в градуснике… Шесть… семь… Сон — это все я… Мое тело — каменная плита. Мысли ленивые и сонные… Восемь… Как в печи зола… Сердце бьется медленно… Я исчезаю, растворяюсь в пространстве… Девять… Череда дней червонно-черных… Меня нет… Десять…

Где-то далеко и глубоко, даже не словом, а расплывчатым образом без конца повторялось: «спать, спать». Она плыла в темноте, не ощущая своего тела. Это не был самогипноз — Наталья боялась состояния транса, боялась выхода неконтролируемого подсознания, населенного монстрами. Просто старый добрый аутотренинг, действующий на запыленный мозг, как мокрая тряпка.

Когда ощущение невесомости, парения над собственным телом начало ослабевать, Наталья вообразила себя молнией, грозовым разрядом, с грохотом вспарывающим небо и раскалывающим в щепы вековой дуб. Досчитав до десяти, она резко села. Невесть откуда взявшийся всплеск энергии успокаивался, как закипевшая вода в кастрюле, под который выключили газ.

Вот теперь можно подумать спокойно. Все было плохо и непонятно. Стало еще хуже, если не считать того, что Сиверцев жив. Но зато прозрачно, как в освещенном солнцем ноябрьском лесу.

Теперь все зависит от того, насколько сильны у Свирина отцовские чувства. Пересилит ли желание отнять у жены ребенка соображения безопасности? Он хоть и ненормальный, но все же не полный идиот. Понимает, что если киллер его выдаст, смыться не удастся. Ни на самолете, ни на поезде. Никак. По крайней мере, неделю-две. Пока не придут к выводу, что птичка либо просочилась неведомым образом, либо затихарилась. А потом добыть себе новый паспорт и за бугор, к своим анонимным денежкам.

У Свирина два пути. Либо рискнуть, спрятаться где-нибудь, пока жена не вернется с курорта, забрать дочь и по липовым документам уехать. Вариант для нее почти безнадежный. В этом случае, возможно, придется пойти на контакт с Илоной. Вряд ли она откажется помочь, если на кону будет ребенок.

Наталья поморщилась: до чего же все это противно!

А если Свирин решит, что собственная шкура дороже? Тогда все гораздо проще. Где он будет скрываться один? Правильно, в анонимной клинике для душевнобольных.

Сполоснув лицо, Наталья прилегла на диван и скоро задремала. Сон ее был неглубок и неспокоен. Ей, как и ее врагу, тоже снились кошмары.

Она брела по бесконечному шоссе и плакала, а с темного неба сыпалась снежная крупа. «У тебя нет выбора, — сказал знакомый голос. — Соглашайся». Сергей, глядя перед собой широко открытыми глазами, шел по мокрому после дождя лесу туда, где за деревьями пряталась маленькая темноволосая девочка с букетом ромашек. «Да кто ты такая?!» — вопила толстая продавщица, сверкая слишком большими, чтобы быть настоящими бриллиантами в ушах, а потом вышла из-за прилавка, в руках ее был огромный мясницкий нож. Пятясь, Наталья шептала: «Кто я такая? На самом деле, кто я такая?»…

Часы показывали без пяти шесть. От жесткого подлокотника шея совершенно одеревенела. Наталья села и, наклоняя голову в разные стороны, потянулась за индикатором.

Дьявол! Пуговица, еще несколько часов назад бывшая густо-фиолетовой, посветлела, приближаясь к голубому цвету. Прошло пять минут, десять, но цвет индикатора не изменялся. Машина стояла.