Анатомия страха (СИ) - Рябинина Татьяна. Страница 68

Время шло к полуночи, и Толик по традиции решил подкрепиться. Он с любопытством посмотрел на оставленный Ольгой пакет, к которому Дима так и не притронулся.

— У тебя там ничего не стухнет?

— Не знаю.

— Так посмотри!

— Ломает.

— Ну давай я посмотрю.

— Смотри, — равнодушно разрешил Дима. — Что найдешь, то твое.

Толик недоуменно хмыкнул и зашуршал пакетом. Обтер краем простыни крупную «семеренку», хрустнул так, что у Димы появилась оскомина.

— Так, яблоки, бананы, печенье. Вкусное, сырное! Сок. Апельсиновый. Ни хрена себе, натуральный, за сорок восемь рублей. А это что?

На ладони у Толика сидел керамический ежик с печальной, словно обиженной мордочкой.

— Ну надо же, чмо какое! — рассмеялся Толик.

— Дай сюда!

Дима взял ежика. В носу защипало. Как она угадала?

Он с детства был неравнодушен к грустным уродцам. Правда, во времена его детства практически все игрушки были таковыми, но все же по-настоящему очаровательных своим безобразием было мало. И все у него — настоящий паноптикум. Он любил ежей, бегемотов и жаб, а из собак — кривоногих такс, мопсов и бульдогов. Когда-то он мечтал о таксике — черно-подпаловом, длинном, блестящем, как надраенный ваксой сапог Но родители наотрез отказались покупать «урода». Давай купим лучше овчарку, говорили они. Но овчарку Дима не хотел, и тема на этом была закрыта.

Дима сжимал ежика в кулаке и глупо улыбался.

— Да, Димон, конкретно тебя контузило, — заключил Толик и отвернулся носом к стенке.

Не выпуская ежика, Дима взял с тумбочки телефон и набрал номер. Ольга сняла трубку сразу, словно сидела у аппарата и ждала звонка.

— Оля, привет, это я, — тихо сказал Дима.

— Привет. Дим, ты извини…

— Оля, не надо ничего говорить. Спасибо тебе!

— Я вела себя как идиотка. Сначала никак не могла решить прийти, а потом… Я так испугалась за тебя!

— Олечка, не надо. Все в порядке. Как зовут ежика?

— Дима, конечно. Понравился?

— Спрашиваешь!

— Я приду еще?

— Нет, — испугался Дима. — Давай лучше я тебе позвоню, когда выйду. Уже скоро, через пару дней.

— Хорошо, — Дима мог поклясться, что она улыбается.

— Ну, тогда спокойной ночи.

Толик повернулся, состроил гримаску и отвернулся снова.

Глава 21

Здесь не было ночных шорохов и шепотов, не прятались по углам шевелящиеся тени, не было острых, как игла, приступов животного ужаса. Только бесконечная, неподвижная, тупая тоска и тревога. Только сны, с каждой ночью все более яркие и страшные. Только воспоминания. Они были не внутри него, они были вокруг. Он сидел в крохотной закрытой комнатке, а призраки и чудовища налегали на дверь, и она трещала под их ударами. Щель становилась все шире, воспоминания просачивались через нее по одному.

«Я все знаю!» — сказала Светлана, глядя на него в упор.

«Олег Михайлович, можно я съезжу на пару дней к маме? Забор повалился, помочь некому — я у нее один», — моргая круглыми голубыми глазами, простодушно, по-детски спросил Максим Вавилов.

«Олежка, когда ты спишь, то похож на маленького мальчика. И сопишь, как медвежонок», — Людмила-Кошмарик слегка коснулась пальцами его щеки.

«Скорей бы ты развелся. Мне так хочется поскорее стать твоей женой, родить маленькую девочку. Я бы назвала ее Светланой, Светочкой», — мечтала, положив голову ему на плечо, Наташа Гончарова…

Он начал забывать. Но не прошлое — не то, что хотел забыть. Он забывал выключить свет, закрыть дверь, застегнуть пуговицы. Шел из комнаты на кухню — и забывал зачем. Из реальности выпадали куски, словно он был сильно пьян. Явь с каждым днем становилась все более призрачной, как зеркальные глубины, а прошлое — все более реальным. Оно было рядом.

Он гнал привидения прочь, пытаясь думать о повседневном, обыденном. Смотрел телевизор, все подряд: новости и сериалы, спорт и «Спокойной ночи, малыши». Телевизор был старенький, без пульта. Включив что-то, Олег сидел на диване и оцепенело смотрел на экран, не в силах заставить себя встать и переключить на что-то поинтереснее. Впрочем, ему было безразлично, что смотреть. Просто мельтешащие по экрану, болтающие без умолку фигурки хоть ненадолго, но все же отпугивали тени.

Но и обыденное стало страшным, потому что любые мысли сводились к одному-единственному вопросу: что дальше? Можно дождаться Илону, забрать дочь, уехать в Швейцарию. Но Олег знал: куда бы он ни уехал, где бы ни спрятался, прошлое его не отпустит. Прошлое перестало быть абстракцией. Оно стало существом. Сложным организмом наподобие… муравьиной семьи?

Господи, нет! Каждый муравей, каждое воспоминание в одиночку не могло причинить ему вреда. Но собравшись вместе, они, как те муравьи, что сожрали Серого, готовы были уничтожить его, Олега.

Лежа без сна в постели и глядя, как светлеет за незашторенными окнами небо, он внезапно понял, что Сиверцев, который убил Сергея и Генку, который писал идиотские письма и собирался убить его самого, не виноват. Вернее, виноват не Сиверцев. Потому что это именно Прошлое заставило Сиверцева отомстить. Через столько лет, когда количество содеянного наконец плавно перешло в качество.

Олег рывком сел на постели. Все тело била крупная дрожь. «Они уничтожат меня, — подумал он обречено. — Я ничего не смогу сделать. Рано или поздно они убьют меня. Что же тогда будет с Викой?»

На мгновение Олегу захотелось махнуть на все рукой, но мысль о том, что он больше не увидит девочку, не возьмет на руки, не почувствует прикосновение маленьких теплых ручек, была нестерпимой. Нет, он сделает все так, как задумал. А там будет видно. Возможно, все не так страшно, как ему кажется.

Когда Олег проснулся, уродливые часы «под старину» показывали без пяти полдень. За окном была такая же серая муть, как и в голове. Он попытался сообразить, какой сегодня день, но так и не смог. Зато вдруг почувствовал зверский голод. Под ложечкой противно посасывало.

Олег встал и чуть не упал — так сильно закружилась голова. Все последние дни он только пил кофе и курил, курил — до тошноты. Вот и сейчас потянулся за пачкой и обнаружил, что она пуста. Сигарет больше не было, как, впрочем, и кофе. Он налил в банку холодной воды из чайника, поболтал и залпом выпил бледно-коричневую горькую бурду. Губу саднило — порезал об острый край.

Слизывая кровь, Олег заглянул в холодильник, но там было шаром покати — как на заброшенном ядерном полигоне. Уходя из дома, он взял кое-какие продукты, но съел их в первый же день. С тех пор прошло двое суток, но ему и в голову не пришло выйти из дома, хотя универсам был через дорогу.

От «кофе» рези в желудке стали просто нестерпимыми. Олег натянул джинсы и свитер, пересчитал мятые рубли. Их было не так уж и много, но прокорм должно было хватить. Страшнее было другое: а вдруг он уже в розыске? Вдруг у каждого постового уже есть его фотография?

Поеживаясь от порывов холодного ветра, Олег перешел проспект и направился к универсаму. Он шел, наклонив голову, надвинув на глаза кепку, и вообще старался быть как можно незаметнее. Как назло, люди смотрели на него так, словно он забыл застегнуть ширинку или вымазал лицо зубной пастой. По крайней мере, ему казалось, что они так смотрят. И те две женщины, и старушка, ведущая за руку маленького мальчика, и высокий мужчина с военной выправкой. И охранник на входе. Молодой крепкий парень в серой форме задержался взглядом на его лице. Олег, напружинившись, прошел мимо.

— Подождите! — услышал он за спиной.

Внутри все оборвалось, желудок мгновенно превратился в глыбу льда. Медленно обернувшись, Олег посмотрел на охранника.

— Корзинку возьмите! — сказал тот, кивая на красно-желтую башню пластмассовых корзин.

Олег схватил верхнюю и рванулся в зал, чувствуя спиной заинтересованный взгляд.

«Успокойся, кретин! — приказал он себе. — Веди себя естественно. Ты же привлекаешь внимание».