Анатомия страха (СИ) - Рябинина Татьяна. Страница 82

Прошло уже больше двадцати минут. Свирин задерживался — словно чувствовал, что его ждет. Тонкие матерчатые перчатки стали влажными от пота, лицо чесалось под шерстяным спецназовским шлемом с дырками для глаз и носа. Противные струйки стекали по спине. Пистолет, казалось, весил целую тонну.

Когда Глеб попросил Павла достать ему нигде не засвеченный ствол, он рассчитывал на что-то привезенное из Чечни, но Павел принес «ТТ» едва ли не первого выпуска с навинченным на ствол устрашающего вида глушителем. «Я думаю, тебе нужно именно это», — с непроницаемым лицом сказал он. Глеб понял: Павел обо всем догадался. Друзьями они не были, но он знал: доверять Павлу можно на все сто. Глеб давно не стрелял, поэтому для тренировки забрался в глухой угол Удельнинского парка и пустил в расход десяток пивных банок. Результатом остался доволен, но все равно ему было страшно. Впервые убить живое существо, пусть даже самого последнего мерзавца, убить не на всплеске эмоций, а сознательно… Для этого надо перешагнуть определенную грань, что-то переломить в себе.

И вот наконец Свирин появился. Он шел к подъезду мелким семенящим шагом, втянув голову в плечи. Темное полупальто сидело на нем как-то нелепо. Да и весь он был жалким и нелепым. На секунду Глебу стало не по себе, словно он решил воевать со слюнявым идиотом. Но он тут же прогнал брезгливую жалость прочь. Бешеная собака тоже не виновата, что больна, но ее пристреливают.

Быстро сбежав по ступенькам, Глеб встал у двери. Единственная лампочка у лифтов светила тускло, но ему много света было и ни к чему. Главное, чтобы Свирин вошел один. Это был затишок между массовым возвращением жильцов с работы и тем часом, когда, досмотрев всевозможные сериалы, собачники выводили своих питомцев на вечернюю прогулку.

Входная дверь со скрипом открылась. Свирин постоял пару минут в тамбуре и приоткрыл внутреннюю дверь. Видимо, он осматривал подъезд, просунув в щель голову. Глеб сжал челюсти. Если этот урод так же будет исследовать и левую сторону, придется стрелять ему в лоб. Будто услышав его, Свирин приоткрыл дверь пошире. Показалась голова с безумно вытаращенными глазами.

Не раздумывая, Глеб вскинул пистолет и нажал на курок. Раздался тихий, почти неслышный щелчок — и все. Осечка!

Свирин смотрел на него, широко разинув вывернутый безмолвным криком рот. Они оба замерли, ошеломленные. Первым очнулся Олег. Он заорал что-то нечленораздельное и бросился бежать, но почему-то не на улицу, а вверх по лестнице. Его крик метался в узком колодце лестничных пролетов, отражаясь эхом и резонируя. Глеб поднял пистолет, целясь Свирину в спину, но тут случилось что-то непонятное.

Какой-то темный силуэт метнулся снизу, с лестничного марша, упирающегося в металлическую решетку, за которой терялся во мраке подвал. Глеб почувствовал резкую боль в руке и выронил пистолет. Женщина — а это была женщина! — подняла его и сказала:

— Быстро! Ключи от машины! Сейчас здесь будет милиция.

Срывая на ходу маску, Глеб выскочил на крыльцо, женщина за ним. Он обернулся, протянул ей ключи и хотел что-то сказать, но она не дала:

— Да быстрее ты, киллер хренов!

Она бросилась во двор, обгоняя его, и когда Глеб подбежал к «бэшке», незнакомка уже сидела за рулем и заводила мотор. Не успели они выехать со двора, как откуда-то с проспекта донесся вой милицейской сирены. Женщина чертыхнулась, резко, со свистом развернула машину и понеслась наискось через двор, прямо по пешеходной дорожке. Пару раз их сильно тряхнуло, чрез узкий проезд они выбрались в проулок и запетляли между домами.

У Глеба началась обратная реакция: его трясло, руки ходили ходуном, он потерял счет времени и никак не мог сообразить, где же они находятся. Придя в себя, он обнаружил, что машина стоит на заднем дворе какого-то магазина, а женщина сноровисто разбирает пистолет, превращая его в груду металлического хлама.

— «Тотошка»! — сказала она презрительно. — Натуральная киллерская игрушка. Выстрелить и выбросить. Ты хоть внутрь-то заглядывал, стрелок? Его, похоже, с войны не чистили. И как только в руках не разорвало. Кстати, будем знакомы, меня зовут Наташа.

— Глеб, — собственное короткое и гладкое в произношении имя показалось зазубренным пудовым булыжником.

— Знаю, — кивнула Наталья.

— Может, ты мне все-таки объяснишь, что происходит?

— Все-таки объясню. Только попозже. А сейчас поехали, — она выбросила в окно часть деталей пистолета и потихоньку вырулила со двора на улицу. Остальные части разбросали еще в двух местах потемнее.

— Куда мы едем? — спросил Глеб, которому показалось, что они уже должны быть либо в Финляндии, либо под Москвой.

— Ко мне. Но не сразу. Все, выходи, — Наталья заглушила мотор. — Магнитофон вытащи, все ценное забери. Клади в мою сумку.

— Зачем? — удивился Глеб.

— Затем, что тачку оставим здесь. На соседней улице отдел милиции. Сейчас пойдешь туда. Заявишь, что машину угнали. Час назад. Скажешь, вышел за сигаретами, вернулся — ее нет.

— А что я целый час делал?

— Да не все ли равно? С продавцом за жизнь болтал. Потом ментуру искал. Давай, иди. Я жду тебя на автобусной остановке. Эй, перчатки-то сними, ты бы еще в маске пошел!

Еще час ушел на беседу с унылым дежурным.

— Я думала, ты решил сдаться с повинной, — сказала ему замерзшая Наталья. — Ладно, вон «тэшка» ползет, поехали.

Минут через десять автобус затормозил на углу Гражданского и Северного.

— Куда теперь? — Глеб по-прежнему чувствовал себя только что проснувшимся лунатиком.

Не говоря ни слова, Наталья взяла его под руку и повела вдоль по Северному. Так же молча они подошли к панельной девятиэтажке, поднялись на последний этаж, вошли в квартиру.

Глеб сидел на шатком диване, держа в одной руке стакан водки, в другой бутерброд с колбасой, и слушал Наталью. То, что она рассказывала, не укладывалось в голове.

— Так значит, ты затеяла все это, чтобы отомстить за смерть дочери? — задумчиво спросил он, когда та закончила.

— Ну… в общем, да.

— Я только не понимаю, зачем так сложно.

— Типично мужской подход, — Наталья налила себе водки, выпила, поморщилась. — У вас фантазия запрограммирована на конечный результат, а не на процесс. Подумай сам, смерть — это конец физического существования. Не будем о том, что там дальше. К сожалению, у меня не было богомольной бабушки. Факт, что эта жизнь кончилась. Все, точка! Если за нею есть что-то еще, значит, смерть тебе уже не страшна. Если нет, ты ничего не почувствуешь. Не знаю, Глеб, как тебе, а мне лично мало того, что этот гад просто перестанет существовать.

— Тебе надо, чтобы он перед смертью помучался? — Глеб поставил стакан на журнальный столик и пристально взглянул на нее.

— А ты представь, что испытала твоя Илона в тот момент, когда поняла, что с того балкона другого пути нет, только вниз, — Глеб помрачнел. — О чем думала моя Наташа перед тем, как выпить две упаковки таблеток? По-твоему, их страх и боль равноценны сиюминутному переходу из одного физического состояния в другое? Если бы пистолет не дал осечку и ты выстрелил бы Свирину в голову, он даже не успел бы ничего понять.

— Это, кажется, еще граф Монте-Кристо говорил, что наказание должно быть долгим. Вот кто был мститель. Мы ему в подметки не годимся.

— У него были другие возможности, — не согласилась Наталья. — К тому же, если ты помнишь, в романе полно натяжек. Да и кончается он не слишком оптимистично.

— Как и в жизни. Вот ты представляешь, что будешь делать… потом?

— Либо сидеть, либо… уеду куда-нибудь.

— Это понятно, что уедешь. Но делать что будешь? Чем жить?

Наталья помрачнела.

— Работой, чем еще. А ты?

— Поеду к отцу. Вику буду воспитывать.

— С кем она сейчас, с няней?

— Да.

— Где они?

Глеб недоверчиво посмотрел на Налью.

— Зачем тебе это?

— Ты, Глеб, не знаешь Свирина.

— А ты знаешь?

— Более или менее, — неопределенно ответила она. — На дай Бог, что с тобой случится.