Анатомия страха (СИ) - Рябинина Татьяна. Страница 87

— Племянника тоже можно не оформлять. Разве что по трудовом договору, — Наталья искоса взглянула на топтавшегося в углу Глеба.

В субботу они забрали Вику с Аллой и перевезли ее в другое место. Ей с трудом удалось убедить Глеба, что оставить их в Горбунках — слишком опасно.

— Ну пойми же ты, — уговаривала она его, — их там слишком многие видели. Алла в розыске, фотографию по телевизору показывали. А в том месте не то что милиции, вообще людей нет.

В конце концов Глеб сдался. Житье Алле с Викой на новом месте предстояло несладкое. Большой холодный дом, в котором печку надо топить сутками. Два обогревателя мало чем помогали — электричество частенько выключали. Вода в обмелевшем колодце, щелястый туалет на улице. Но рядом действительно не было ни души. На всякий случай Наталья выкрасила Алле волосы в каштановый цвет, научила пользоваться контактными линзами.

На обратном пути Наталья думала об Алле. И о Глебе. Она видела, как Алла смотрит на него. Ей было жаль девушку. Вряд ли из этого что-то выйдет. Живому человеку трудно соперничать с умершим, которого смерть освобождает от всех недостатков, наделяя мыслимыми и немыслимыми недостатками.

На въезде в город ей почему-то стало не по себе.

— Давай-ка навестим Свирина, — сказала она. — Что-то мы слишком надолго его бросили.

Удивительно, но они успели как раз вовремя. Окна на шестом этаже погасли, а через пару минут Свирин, подняв воротник куртки, бочком выбрался из подъезда и нырнул в стоящее у крыльца такси.

Они долго стояли на Кирочной, недалеко от странной, похожей на аппендикс, подворотни. Глеб успел задремать. Наконец со двора вышел Свирин. Он шел медленно и неуверенно, как пьяный. Наталья толкнула Глеба.

— Я за ним. А ты поднимись. Двенадцатая квартира. Позвони. Если Ирина откроет, наври что-нибудь. Ошибся адресом. Если нет, звони в милицию. Скажи, по такому-то адресу труп. Себя не называй. Стой где-нибудь неподалеку, поглядывай, что будет. Да, если дверь открыта, ни в коем случае не заходи. И руками не лапай. Я тебе позвоню.

Она проводила Свирина до самого сарая. И слышала его достаточно громкое бормотанье о понедельнике и о клинике. Убив Ирину, Олег избавил их от сложной инсценировки. По плану после усиленной «артиллерийской подготовки» он должен был совершить убийство. «Убийство» Глеба. Все нужно было провернуть так, чтобы Свирин был уверен в том, что действительно убил и что единственный выход для него — клиника. Излучатель работал круглые сутки. По расчетам, в его башке должны были быть настоящие сумерки. Но, видимо, там произошел форменный закат, если он решил убрать Ирину в тот момент, когда ему по имиджу полагалось быть ниже травы, тише воды.

Хахиашвили был в восторге. Наконец-то Наталья Николаевна осчастливила его своим появлением! Даже ее малахольный племянник, которого она настойчиво просила принять санитаром, не омрачил радости.

— Вы, молодой человек, идите к старшей сестре, она скажет вам, что делать, — сказал он Глебу. — А для вас, Наталья Николаевна, маленькая экскурсия.

Они прошли через кухню с маленькой буфетной для персонала, потом через склад и бельевую, где Наталье выдали накрахмаленный халат салатного цвета.

— Вон там процедурная, — махал руками Хахиашвили. — А там палаты. Но туда мы пока не пойдем. А теперь ваш кабинет.

Кабинет обнаружился на третьем этаже, под самой крышей. Его предстояло делить с другим врачом по имени Марк Исаакович.

— Но у вас с ним будут разные смены, — успокоил заведующий, — так что тесниться не придется. Работаем мы так: три дня в неделю утром, с восьми до двух, три дня вечером. А ночи и воскресенья — по графику. Напряженно, но что делать. Вот возьмем еще пару врачей…

Кажется, вы, господа, зажрались, подумала Наталья. Пять врачей на десяток пациентов — это уж слишком. Даже если и с амбулаторным приемом.

Кабинет был небольшой, длинный и узкий, как пенал. Стол, стул, кушетка, шкаф. Во всю узкую стену — окно, забранное решеткой. На потолке в углу большое сырое пятно. Хахиашвили проследил ее взгляд.

— Крыша протекла, — вздохнул он. — В следующем месяце будем ремонтировать. Что-то со сливом. Решетка проржавела, еле держится. Да, кстати, в шкафу — скелет, не пугайтесь.

— В каком смысле скелет? — уточнила Наталья.

— В прямом, — Хахиашвили открыл дверцу — в шкафу действительно стоял пожелтевший человеческий скелет. — Это один наш бывший пациент зачем-то подарил, ничего умнее не мог придумать.

— Наверно, недолечился.

— Наверно, — кивнул заведующий и посмотрел на часы. — Ну что, пора на обход.

Спустившись на второй этаж, они прошли в холл, где сидели две женщины в таких же салатных халатах.

— Вот, прошу любить и жаловать, — Хахиашвили взмахнул рукой, как конферансье. — Наталья Николаевна Гончарова. Я вам о ней говорил. А это Анна Альбертовна.

Высокая полноватая брюнетка лет сорока, с усиками и шерстистой родинкой на подбородке, протянула Наталье руку.

— Альбина, — сама назвалась вторая, молодая и стройная, с копной медных химических завитушек. — Старшая сестра. Парня вашего я отправила полы мыть, ничего?

— Разумеется, — кивнула Наталья.

— Вот, Наталья Николаевна, — рассказывал Хахиашвили, — больные наши везде записаны по номерам палат, но сами они придумывают себе всякие дурацкие клички. Конечно, мы знаем, как их зовут на самом деле, но они об этом догадываться не должны. И упаси вас Бог кому-нибудь хоть слово сказать, кто у нас тут обитает. Вот здесь девушка Мерилин, надо думать, Монро. Дочурка депутата. Мания грязи. Без конца стирает белье. Настоящий енот-полоскун. Больная вашего сокамерника Марка Исааковича.

Слово «сокамерник» Наталью оцарапало, но она сделала вид, что не заметила.

— Мерилинка у нас единственная, кто официально на инвалидности, — шепнула ей на ухо Альбина. — Остальные здоровенькими прикидываются. Представляете, что было с почтальоншей, когда она ей в первый раз пенсию принесла? Молодая девка, кровь с молоком, красивая.

После енота Мерилин они посетили известного адвоката, лечившегося от наркомании, потом популярного певца, страдавшего навязчивой идеей, будто кто-то втихаря поет его песни. Зашли к жене провинциального губернатора, которая настолько погрузилась в депрессию, что даже не шевельнулась при их появлении. И к бизнесмену, уверенному, что его хотят отравить конкуренты. Напротив обитал бывший кандидат в Законодательное собрание, который лишился рассудка, когда понял, что не набрал нужного количества голосов.

— Вот здесь у нас мягкая палата, но сейчас там никого. Хотите посмотреть? — Альбина открыла дверь.

Наталья заглянула во внутрь. Обитые мягкой зеленоватой тканью стены и пол, окошко под самым потолком, топчан в углу.

— Здесь больная Анны Альбертовны, — сказал Отари Георгиевич, подходя к двум последним дверям. — Редкий экземпляр. Жена банкира. Ее бросил молодой любовник, и она уже третий год не может думать ни о чем другом.

Когда они вошли, с кровати вскочила пухлая белокурая женщина лет сорока пяти, похожая на увядшую Людмилу Целиковскую.

— Отари Георгиевич, мне опять сегодня снился Алик, — затараторила она. — Я знаю, теперь все будет хорошо, он меня любит, он так мне и сказал. Но я знала, что должен появиться муж, и назначила ему встречу в кафе, но и там появился муж, тогда я передала Алику записку в разрезанном огурце…

— Записку лучше передавать в яблоке, — перебила Анна Альбертовна, — в огурце размокнет. Я к вам зайду попозже, и вы мне все расскажете.

Выйдя из палаты, она тяжело вздохнула:

— Не знаю, что с ней делать. Сколько ни бьюсь…

— Может, гипноз попробуем? — предложил Хахиашвили.

— Но вы же знаете… — побагровела Анна Альбертовна.

— Знаю. Мы попросим Наталью Николаевну помочь. Она прекрасно владеет гипнозом. Правда, Наталья Николаевна?

Анна Альбертовна побагровела еще больше и посмотрела на Наталью с неприязнью.

— А там кто? — быстро спросила Наталья, чтобы отвлечь внимание.