Приключения Таси - Чарская Лидия Алексеевна. Страница 6

Тася захлебывалась слезами. Сначала она говорила тихо, потом все громче и громче.

Леночка испуганно заметалась в постели.

— Русалка! Русалка! — в ужасе повторяла она.

Мама бросилась к ней, обвила руками ее белокурую головку и стала нашептывать ей на ушко:

— Успокойся, мое золото, успокойся, моя радость. С тобой твоя мама! Ленушечка моя!

И как только девочка стихла, Нина Владимировна сухо взглянула на Тасю и произнесла таким строгим, холодным тоном, каким еще никогда не говорила с ней:

— Уйди. Я не хочу тебя видеть до тех пор, пока ты не исправишься. Твоя злая выходка чуть не стоила жизни сестре. Ступай. Я не хочу тебя видеть, недобрая, нехорошая девочка! Марья Васильевна была права — тебя надо отдать в строгие руки, пока ты окончательно не испортилась дома.

Тася взглянула на маму, как бы спрашивая, не шутит ли она? Но нет. Такой она никогда ее не видела.

Что же это? Или она разлюбила Тасю?

Девочка, однако, не смела ослушаться и тихо поплелась из маминой спальни.

Доктор только что уехал. Из своего любимого уголка — небольшой беседки из дикого винограда, находившейся в дальнем конце цветника, — Тася видела, как ему подали тройку и мама проводила его до крыльца.

Вот уже три недели, как Лена серьезно больна. После ее злополучного падения в пруд у нее сделалась нервная горячка, и она была на волоске от смерти. Тася все это время проводила одна. Все были заняты больною. Только по утрам Марья Васильевна давала уроки девочке и, окончив их, спешила в спальню — помогать Нине Владимировне ухаживать за больной.

Сегодня третий день, как Лене стало лучше. Она уже разумно отвечает на вопросы и вчера выпила целую чашку бульона. Няня сказала об этом Тасе и не удержалась, чтобы не прибавить:

— Вот что ты наделала, сударыня, и не стыдно тебе!

Тася высунула язык няньке в знак того, что ей не стыдно, и, подпрыгивая, побежала в сад.

Теперь, когда опасность миновала и врач сказал, что Леночка через неделю, другую поправится, Тася сразу успокоилась и даже как бы почувствовала себя обиженной.

«Лена выздоровеет, — говорила мысленно девочка, — все прошло — и страхи, и волнения. Почему же все недовольны мною, не разговаривают со мною и почти не смотрят на меня? Ну, пусть эта гадкая Маришка (так называла Тася Марью Васильевну), пусть эта выжившая из ума нянька и задира Павлик, ну, а мама? Неужели же мама все еще сердится на Тасю? Или разлюбила Тасю? За что? Или Тасю никто никогда не любил, — продолжала размышлять девочка, — и если бы утонула Тася, никто бы не ухаживал за ней, никто бы не сидел у ее постельки? И Тася умерла бы одна в своей комнате, позабытая всеми… Бедная Тася! Бедная Тася!»

Тася упала на мягкий дерн, устилавший пол беседки, и залилась горькими слезами. Она считала себя несчастной жертвой, обиженной всеми, совершенно забыв о том, как постоянно мучила и обижала других.

Наплакавшись вволю, она подняла голову и вдруг увидела высокого, худощавого господина в модном пальто и шляпе, опиравшегося на трость с дорогим набалдашником.

— Здравствуйте, милая барышня! — произнес незнакомец с любезной улыбкой.

— Зачем вы здесь и что вам надо? — грубо спросила девочка.

— О, мне надо весьма немного! — так же любезно и ничуть не обижаясь, произнес высокий господин. — Я пришел познакомиться с одной маленькой барышней, Тасей Стогунцевой. Надеюсь, я не ошибся: Тася — это вы?

— Надеюсь, вы не ошиблись: Тася — это я! — передразнила его девочка.

Ее уже начинало забавлять новое знакомство. Тася быстро окинула бойким взглядом фигуру незнакомца и спросила, едва удерживаясь от смеха:

— Отчего вы такой худой? Можно подумать, что вы привыкли обедать только по воскресеньям.

Высокий господин рассмеялся. Он хохотал так громко и притом так сгибал свое сухое, длинное, как жердь, тело, что Тася начинала опасаться, как бы он не переломился пополам.

Наконец незнакомец отсмеялся и снова заговорил:

— Итак, вас зовут Тасей, а меня — Орликом. Господин Орлик — содержатель пансиона для благородных девиц. Моя кузина Marie писала мне по приказанию вашей мамаши, чтобы я приехал за вами и увез в мой пансион.

— Как? Что такое? Тася была изумлена.

— Меня в пансион? Меня? Но вы ошиблись! Уверяю вас, вы не туда попали, — произнесла Тася дрожащим голосом, — уверяю вас!

— О, нет, милая барышня! Я не ошибся! Я уже успел побывать в доме, повидать вашу мамашу и кузину Marie, и они указали мне, где я могу найти вас, чтобы познакомиться с вами.

— Так вот оно что! — Тася вдруг залилась слезами.

В отчаянии она кинулась на пол, била ногами и руками о землю и кричала отчаянно на весь сад:

— Не хочу в пансион! Не хочу! Не хочу! Не хочу! Гадкий пансион! Гадкий! Гадкий! Гадкий! Я умру там, непременно умру от тоски и горя. Мамаша, милая мамаша, не отдавайте в пансион Тасю! Гадкий, мерзкий пансион! Я его ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!

Господин Орлик с терпением выслушал все эти стоны и крики и спокойно смотрел на бившуюся в припадке капризного отчаяния маленькую девочку. Видя, что никто не спешит из дома на ее вопли, Тася стала успокаиваться мало-помалу и вскоре окончательно притихла. Изредка всхлипывая и вздыхая, она уставилась на господина Орлика злыми, враждебными глазами.

— Ну вот и отлично. Покричали — и довольно. Пользы от криков мало! — спокойно произнес директор пансиона. — А теперь, как подобает умной барышне, собирайтесь-ка в путь-дорогу, так как нам сегодня же надо выехать.

— Я не поеду! — упрямо заявила Тася.

— Ну этого быть не может, — так же спокойно возразил директор, — не было еще случая, чтобы господин Орлик исполнял то, что желают маленькие барышни; всегда маленькие барышни делают то, чего пожелает господин Орлик.

И глаза его при этом смотрели с такой решительностью на Тасю, что она не могла сомневаться в истине его слов.

— Да неужели же мама хочет, чтобы я уехала? — с тоскою воскликнула девочка.

— Ваша мамаша желает одного, чтобы вы исправились и стали милой, послушной барышней, а дома ваше исправление немыслимо. Вы не желаете никому повиноваться, как мне писала моя кузина Marie.

— Ваша Marie — лгунья! Я ее ненавижу, — сказала запальчиво Тася, — а если так, если они хотят от меня избавиться, то я не хочу оставаться с ними больше. Увезите меня, господин Орлик, увезите!

И она решительно зашагала к дому. На террасе ее встретила мама.

— Ты уже знаешь про свой отъезд, — сказала она, строго глядя на Тасю. — После обеда вы едете. Няня собирает твои вещи. Если желаешь проститься с Леночкой, можешь пойти к ней. Она теперь не спит.

— Я не хочу ни с кем прощаться, — ответила Тася.

— Тем хуже для тебя, — сказала мама и попросила нянюшку поторопиться с обедом.

Обед прошел скучно. Один только господин Орлик оживлял его своими рассказами о пансионе, удивляя всех присутствующих необычайно большим аппетитом.

Тася не прикасалась ни к чему. Она сидела надутая и недовольная всеми.

«Не хотят меня — и не надо. И уеду, и уеду, и уеду!» — мысленно твердила девочка.

К концу обеда к крыльцу подали лошадей. Господин Орлик поблагодарил хозяйку и сказал, что пора ехать.

Няня принесла шляпу и пальто Тасе.

— Христос с тобой, деточка! Поживешь среди чужих-то, так и свое дороже покажется, — сказала она, крестя свою питомицу дрожащей старческой рукою. — Мамашу, смотри, радуй ученьем да поведеньем хорошим, да и меня, старуху, заодно!

Тася равнодушно подставила щеку няне и, кивнув мимоходом Марии Васильевне и Павлику, подошла к матери.

— Прощай, — произнесла мама, и Тасе показалось на миг, что она слышит прежние мягкие и ласковые нотки в голосе матери, — прощай, моя девочка, — сказала Нина Владимировна, — старайся вести себя хорошо и прилежно учиться. Надеюсь, последний твой поступок послужит тебе хорошим уроком, и ты научишься, вдали от нас, быть послушным и милым ребенком, научишься ценить нас всех. Помни, я буду знать твой каждый шаг и лишь только увижу, что ты стала чуточку лучше, возьму тебя снова домой. Не думай, что я разлюбила тебя, Тася, нет! Я знаю, что тебя может исправить только строгое воспитание, и с болью в сердце поступаю так…