Конрад, или ребёнок из консервной банки - Нёстлингер Кристине. Страница 4

— А теперь у тебя действительно черный день, деточка моя, — сказала сама себе госпожа Бартолотти.

Она сняла халат, бросилась в ванную комнату, стянула с веревки джинсы и пуловер, и надела. Джинсы в поясе еще не высохли, а кроме того, были неглажены, измяты. Кольчатый пуловер тоже был неглаженый и растянутый.

«Когда я сверху надену шубу, — подумала госпожа Бартолотти, — то никто этого не заметит».

У госпожи Бартолотти имелась только одна шуба. Пушистая, из серого зайца. И хотя на улице было тепло, она набросила ее на себя.

— К заячьей шубе надо взять заячью шапку, — сказала она сама себе и надела на голову огромную шапку.

Потом запихала в сумку четыре ассигнации, отложенные на черный день, кошелек, кожаную сумку и пластмассовую коробку, заказала по телефону такси и вышла из дома.

Она велела водителю ехать «в город». Там, где жила госпожа Бартолотти, ехать «в город» означало ехать в центр, где были красивые, дорогие, модные магазины.

Было начало октября, следовательно, уже осень, но солнце грело словно летом. Если говорить точно, то в тени было двадцать градусов тепла. Госпожа Бартолотти потела в заячьей шубе, и люди с любопытством поглядывали на неё, удивляясь, что она так по-зимнему оделась. Впрочем, госпожа Бартолотти уже привыкла, что люди поглядывают на неё с интересом. Она почти всегда надевала на себя что-то такое, что людям казалось странным. Оно не подходило либо по времени года, либо по обстоятельствам. Например, госпожа Бартолотти могла прийти играть в теннис в черных штанах, а в оперу — в джинсах. В молочную лавку она ходила в длинном шелковом платье, а в кино — в альпинистских штанах.

— Ты хочешь побесить людей, — говорил ей аптекарь Эгон.

Но он ошибался. Госпожа Бартолотти не хотела никого бесить. Она просто брала из шкафа первое, что ей попадалось в руки. Но временами у неё появлялось желание нарядиться во что-то черное, а поскольку альпинистские штаны были приятного черного цвета, она и надевала их.

Госпожа Бартолотти час ходила по городу. За это время она истратила четыре тысячи шиллингов и накупила девять сумок детской одежды: трусов, носков, пуловеров, двое штанов, вельветовые и кожаные, ремень брючный и индийскую шелковую рубашку. Купила так же три пары туфель — розовых, с сиреневыми пряжками, тридцатого, тридцать первого и тридцать второго размера. Какая-нибудь пара и подойдет, рассуждала она. А еще купила чудесную шапку из голубой кожи, с вышитым золотыми и серебряными нитями узором и с золотым колокольчиком посередине. И курточку, сшитую из разноцветных кусочков.

Истратив столько денег, госпожа Бартолотти решила экономить. Она не взяла такси и пошла домой пешком, потому что трамвай не выносила. Идя мимо магазина игрушек, она спохватилась, что ребенку нужны игрушки, поэтому достала из сумки кошелек, вытащила из него деньги, предназначенные для квартплаты, и купила большую коробку строительных кубиков, медвежонка, книжку с картинками, прыгалку, пластмассовый пистолет, куклу, которая умела говорить «мама», паяца и танцора на ниточках.

Дальше дорога шла мимо мебельного магазина. Проходя его, госпожа Бартолотти вспомнила, что Конраду нужна кровать. Она вынула из сумки кошелек и посчитала все свои серебреники: десять по пятьдесят и восемь по двадцать пять, всего семьсот шиллингов. Она зашла в магазин и выбрала детскую кровать. Красная кровать с зеленым матрасом, на котором был нарисован белый слон. Красная кровать была самой дорогой в магазине. И зеленый матрас тоже был самим дорогим.

Госпожа Бартолотти отдала в задаток все свои монеты, и продавец пообещал сегодня же после обеда привезти ей кровать домой.

Уже почти возле самого дома госпожа Бартолотти вспомнила, что Конраду надо купить сладостей и мороженого. Она достала из сумки кошелек и купила у пекаря пакетик конфет с орехами, пакетик жареного миндаля, большую, на целую семью, коробку малинового мороженого и два десятка жевательных резинок двух сортов.

Когда госпожа Бартолотти вернулась домой, Конрад уже не спал. Он стоял возле окна в гостиной, завернувшись в простыню, и смотрел на улицу.

— Доброе утро, мама, — поздоровался он.

Госпожа Бартолотти поставила на пол все одиннадцать сумок, сняла заячью шубу, швырнула заячью шапку на стол и вытерла со лба пот.

— Добрый день, Конрад, — сказала она. А сама подумала: а так ли нужно здороваться с семилетним мальчиком, или лучше поцеловать его? Или хотя бы обнять? Или похлопать по плечу? Ведь она не знала, как вести себя с семилетними детьми. Старая госпожа Маер не раз при ней высоко поднимала своего внука и целовала в обе щеки. Поэтому госпожа Бартолотти подошла к Конраду и высоко подняла его. Лицо мальчика очутилось возле самого её лица.

Конрад смотрел на неё. И неожиданно госпожа Бартолотти засомневалась, хочет ли он, чтобы его целовали. Она опустила его на пол. Конрад все смотрел на неё.

— Зачем вы меня подняли, а затем снова отпустили? — спросил он.

— Я хотела тебя поцеловать, — ответила госпожа Бартолотти, — но не знаю, понравится тебе это или нет.

— Родители целуют детей, если они были послушны, — сказал Конрад.

Он облизал верхнюю губу, наморщил лоб и прищурился. Видно было, что он напряженно думает. Через минуту он сказал, смотря на простыню, в которую был завернут:

— Я был дома один и ничего не разбил и не испортил. Правда, я стянул с матраса простыню, чтобы завернуться в неё, но думаю, что это не провинность. Я немного замерз.

— Это никакая не провинность, — подтвердила госпожа Бартолотти.

— Так, наверно, вы можете меня поцеловать, — сказал Конрад.

Госпожа Бартолотти снова подняла его к самому лицу и поцеловала сначала в левую, потом в правую щеку. Щеки Конрада были очень теплые, гладкие и мягкие, и госпоже Бартолотти было приятно его целовать. Потом она еще раз поцеловала его сначала в левую, потом в правую щеку и опустила на пол. Потом взяла свои сумки и принялась вытаскивать то, что накупила.

— Нравится тебе? — спросила она, вытащив из сумки вышитую блестками майку.

— А это нравится? — спросила она, вытащив ремень из оленьей кожи с огромной пряжкой в форме бычьей головы.

Конрад каждый раз кивал головою, впрочем, не очень восторженно, и госпожа Бартолотти, конечно, заметила это.

— Мне кажется, что тебе вещи совсем не нравятся, — грустно сказала она.

— Почему же, — вежливо ответил Конрад. — Если они вам нравятся, то я доволен!

— Но они же должны нравится тебе! — воскликнула госпожа Бартолотти. — А ну одевайся!

Конрад на миг заколебался, а потом сказал:

— Я не знаю, что теперь модно… Но… — он замолк.

— Что но?

— Но… — он снова замолчал.

— Если вы хотите, то я скажу, — произнес Конрад. — Я долго смотрел в окно и видел много детей, среди них и мальчиков моего возраста, и они были одеты совсем иначе.

— Во что он были одеты?

— В светло-серые штаны, клетчатые или полосатые рубашки, синие или темно-красные куртки.

— Это потому что люди страшно скучны, — сказала госпожа Бартолотти. — Потому что у них нет фантазии, они всегда хотят того же самого, не решаются на что-то иное!

Госпожа Бартолотти стукнула себя кулаком в грудь там, где на её пуловере было нарисовано большое золотое солнце, розовый олень и зеленый кот.

— Посмотри-ка, я тоже одета в такое, что другие люди не носят, — сказала она. — Солнце, оленя и кота я нарисовала красками. Такого пуловера, как у меня, нет ни у кого на свете, и я горжусь этим! Красивый, правда же?

— Я не знаю, — ответил Конрад. Госпожа Бартолотти вздохнула.

— Ну, хорошо, я признаю, что не все люди такие, как я, и те, что не такие, тоже бывают правы. Если хочешь, я завтра куплю тебе синие штаны, клетчатую рубашку и синюю курточку, хорошо?

Конрад покачал головой и сказал, что это не нужно — зачем тратить деньги? Она надел бело-красные клетчатые трусы, майку с блестками, темно-сиреневые вельветовые штаны с зелеными заплаточками в форме сердца на коленях, голубую шапку с золотым колокольчиком и подпоясался кожаным ремнем с медной пряжкой в форме бычьей головы.