Товарищи - Пистоленко Владимир Иванович. Страница 7

Мазай понял, что упорствовать дальше бесполезно.

Молча достал из кармана ключ и нехотя протянул его мастеру.

— Положите на стол.

Селезнев прошелся по комнате и остановился против Мазая, глядя на него в упор из-под нахмуренных бровей.

— Василий Мазай, о вас я думал лучше. Гораздо лучше… Оказывается, вы можете лгать, да еще глядя человеку в глаза.

— Но, товарищ мастер, этот ключ…

— Замолчите! И не пытайтесь оправдываться. Ложь ничем нельзя оправдать. Запомните, Мазай, на всю жизнь: человеку солгавшему, человеку, способному на ложь, люди не верят. И правильно делают: такой человек не имеет чести. Ясно? А что такое человек без чести? Вы знаете, Мазай? Это чужак, вреднейший элемент. Вы понимаете меня? Или нет?

— Понимаю… Но, товарищ мастер, у меня дело-то совсем пустячное, простой ключ… И все! Ключ…

— Дело не в ключе. Сам факт говорит за себя — вы солгали… Позорный факт. Человек, обманувший сегодня на малом, завтра может обмануть на большом. Совесть надо не забывать, честь свою беречь! И пока оставим этот разговор. Сегодня соберите, а завтра утром сдайте швейцару ключи всех ваших товарищей.

— Товарищ мастер…

Селезнев пристально посмотрел на Мазая:

— Может, и у них нет?

Мазай отвел взгляд в сторону.

— Есть, товарищ мастер. Завтра сдам.

По всему виду Мазая, по спокойному тону его голоса Селезнев понял, что не дошли его слова до сознания Мазая.

— Надо было самому догадаться. Так. А теперь послушайте, зачем я вас вызвал. К нам переводят несколько ребят из Сергеевки. Трое зачислены в восьмую группу. Остальные шесть — в девятую. Так вот, одного паренька поместим в вашу комнату.

— В нашу? Тесно же будет!

— В тесноте, да не в обиде. А если правду сказать, так никакой тесноты у вас и нет… Так вот что, Василий Мазай: вы староста в восьмой группе, староста в своей комнате, — проследите за тем, чтобы новых ваших товарищей приняли по-хорошему. Это мое вам особое поручение. Очень важное. И я хочу, чтобы вы поняли это. Как думаете, справитесь с заданием?

— Да я что? Как ребята. Ну, конечно, если ваше приказание, то в обиду новичков не дам. Уж тут будьте уверены, товарищ мастер: подкручу гайку до отказа. Вот только в комнату к нам не вселяли бы… Мы привыкли вчетвером…

— Обязательно вселим. Иначе нельзя… И вы напрасно пытаетесь возражать. Надо думать не только о себе… А теперь я хочу поговорить с вами насчет этих самых «гаек», которые вы любите «подкручивать». С умом надо все делать. Вы знаете, если гайку подвинчивать без толку, можно резьбу сорвать или болт свернуть.

— Ну что ж, я понимаю, товарищ мастер.

— Понимать мало — надо делать. О людях судят по поступкам… Вот была у меня сейчас Писаренко…

— Вы ее пустили в город?

— Отпустил. Оказывается, Мазай, вы всех гоняете на консультации. А зря. Пусть идут тс, кому нужно. Остальные могут заниматься другими делами. А вы всех под одну гребенку. Надо понимать людей и самому быть человеком, а не бюрократом.

В КИНО

Товарищи - i_009.png
Хотя мастер и отпустил Олю в кино, она поняла, что сделал он это неохотно. Значит, был против и просто пошел ей на уступку. Шагая по темной вьюжной улице, Оля раздумывала, почему мастер был против и почему не поговорил с ней откровенно. Она давно заметила и уже привыкла к тому, что Селезнев хорошо относится к ней — во всяком случае, лучше, чем ко многим другим ребятам. Мастер всегда охотно беседовал с ней, расспрашивал, как ей живется… Оля частенько и сама обращалась к нему и всегда встречала готовность мастера помочь советом. Каждый его совет она принимала безоговорочно, хотя и не без того, чтобы иногда для видимости не покапризничать.

Нелестный отзыв Селезнева о Жабине смутил Олю. Почему мастеру не нравится Жабин? Почему? Ответа не находилось… Не вернуться ли назад? Прийти к мастеру и сказать: передумала. Бывает в училище кино, и хватит. Мастер, конечно, похвалит. Ну, а как Жабин? Он будет ждать. Обидеться человек может: дала слово — и обманула, не пришла. Обманывать очень плохо, хуже ничего не бывает. А Жабин, хотя и не нравится Дмитрию Гордеевичу, — ничего парень. Веселый, балагур, с ним никогда не скучно. И говорит он очень интересно, как никто в училище не говорит: по-одесски. И потом, он же свой, из одного училища. Не только сам не обидит, а может даже заступиться, если чужие мальчишки задирать начнут. Нет, подводить Жабина не стоит.

Оля свернула на Советскую улицу. Кино «Октябрь» было совсем рядом. Несмотря на мороз и вьюгу, у освещенного входа в кино стояла группа ребят. В центре их невысокий паренек, как и все обсыпанный снегом, что-то рассказывал, забавно жестикулируя, а слушатели безудержно хохотали.

В рассказчике Оля сразу же узнала Жабина. Она решила пройти мимо ребят, не сбавляя шага, и, если Жабин не заметит, свернуть за угол, а там — домой. И никакого кино! Но Жабин увидел Олю и, растолкав ребят, побежал к ней.

— Оленька! — закричал он во весь голос. — Вы же ничего себе не представляете, как я вас жду! Прямо все глаза насквозь просмотрел, и нигде ничего похожего на вас. Только холод и мрак кругом.

Жабин хотел взять Олю под руку, но она отстранилась:

— Не надо. Не люблю.

— Если «не люблю», то пусть будет «не люблю», — согласился он и вдруг всплеснул руками. — Оленька, а вы знаете, сколько на вас снегу?! Больше, чем на всей Советской улице. Клянусь! — Он сорвал с головы шапку и начал ею стряхивать снег с Олиной шинели.

— Вася! Вы что?! Наденьте шапку — простудитесь, — отбиваясь, уговаривала Оля.

— Не простужусь. У меня голова огненного цвета, ей мороз не страшен. Знаете, как про рыжих говорят? Рыжий-пламенный, сожжет дом каменный. Температура.

На них уже начали поглядывать прохожие, а друзья Жабина, выстроившись в шеренгу, поджидали их и перешептывались. Оле было неловко и вместе с тем приятно. С мальчишками ей приходилось и ссориться и драться, иной раз они грубо задевали ее на улице… Приходилось ей и дружить с ребятами, но такого внимания со стороны мальчика, какое сейчас, при всех, проявил к ней Жабин, Оле еще никогда не приходилось видеть…

В фойе было немного народу, по все стулья оказались занятыми. Жабин сунулся было туда-сюда — ничего не выходило. И вдруг он увидел знакомого парнишку, сидевшего в дальнем углу, почти у самого буфета.

— Оленька, вы ничего особенного не будете иметь, если я отлучусь ровным счетом па полминутки? Подойду вон к тому задумчивому юноше.

— Пожалуйста, я вот тут постою.

— Ну, и знаменито!

Жабин подошел к приятелю.

— Ты можешь выручить друга? — спросил он, опустив руку на плечо собеседника.

— А в чем дело? Наверно, придумал что-нибудь?

— Клянусь совестью, ничего не придумывал. Уступи стул. За мной не пропадет: я тебе могу у сестры выпросить пропуск в кино. Ручаюсь!

— Не торгуйся — не купишь.

— Так не мне ж стул! Я могу весь вечер на одной пятке простоять… Девчонка со мной — вон, видишь? Беленькая.

— Значит, хочешь покультурнее? Ну-ну, давай.

На освободившийся стул Жабин положил фуражку и помчался к Оле:

— Оленька, я стул вам отвоевал. Пошли!

Оля села.

— Пить не хочется?

— Нет, — ответила Оля.

— Морсу?

— Все равно. Я правду говорю — не хочу пить.

— Тут морс потрясающий. Может, хлебнете глото-

чек? Просто так, для удовольствия. Оленька, ну я прошу вас!

Хотя Оля наотрез отказывалась, Жабин сбегал в буфет и принес стакан розовой мутноватой жидкости:

— Берите, пейте!

Оля продолжала отказываться.

— А вы знаете, что я могу сделать с этим морсом, если не станете пить? Возьму и при всех вылью его себе на голову. Не верите?

Хотя Жабин говорил очень убедительно, Оля не поверила, но не стала возражать ему. Она молча взяла стакан и с неохотой выпила.

Она все больше и больше убеждалась, что Жабин хороший парень, куда лучше многих из знакомых ей ребят. Нет, видимо, Селезнев ошибается, он не знает, какой славный на самом деле этот рыжий мальчишка из Одессы.