Поморы - Богданов Евгений Федорович. Страница 79

Родион опять, как в ту памятную ночь, когда его ранило, бежал от камня к камню, от скалы к скале все наверх, наверх. Сердце стучало, холод отступил, стало тепло. Кровь била в кончики пальцев. Казалось, все тело согрелось, а пальцы никак не могут оттаять, словно задеревенели… Рядом Джимбаев тащил на загорбке вещмешок и сумку с дисками.

По цепи команда: Ложись! Приготовиться к атаке! Гранаты к бою, пулемет на левый фланг! Родион с Джимбаевым перебежали налево. Хват оказался рядом. Сигнал — красная ракета! — сказал Родиону. — Бей из пулемета, как подскажет обстановка. — Есть! — ответил Родион.

Среди шума ветра хлопнул выстрел из ракетницы. Небо качнулось, и красная шаровая молния вспыхнула над сопкой, указывая направление атаки. Рота поднялась и цепью рванулась вперед. В немецкие укрепления и траншеи полетели гранаты. Холодный воздух дрогнул от крика Ура-а-а! И странно было слышать мутной белой ночью на верхушке дикой горы, среди скалистого безмолвия этот крик — во всю мочь, на пределе: Ура-а-а!

Бой был столь непродолжителен, натиск так дерзок, что Родион не сразу сообразил, что к чему. Подхваченный общим порывом, он ворвался на высоту, стреляя из пулемета с руки по бестолково суетившимся в траншеях фигурам фашистов. Все перемешалось в рукопашном бою, который закипел в окопах, и он бить из пулемета перестал, опасаясь покосить своих. Джимбаев стрелял из автомата, выцеливая немцев. Родион увидел: из-за гребня высоты поднялось в атаку десятка два фашистов. Ударил по ним длинной очередью…

А потом все умолкло, и в наступившей тишине прозвучал голос командира роты:

— Командиры взводов, ко мне!

Родион встал, отряхнул мокрые колени, подобрал пулемет и медленно снял пустой диск. Джимбаев подал наполненный. Резко щелкнула пружинная защелка на стволе Дегтярева. Родион спрыгнул в ход сообщения. Джимбаев — за ним. К ним подошел автоматчик их отделения Коротков, загородил проход.

— Пусти, что ли! — недовольно сказал Родион. — Где Гриша?

— Его убили… — Коротков опустил голову, развел руками. — Убили.

Джимбаев отчаянно и зло выругался. Родион крикнул:

— Не может быть!

— Спокойно, Мальгин, — к ним подошел взводный. — Назначаю тебя командиром отделения.

Родион обернулся и, увидя перед собой лейтенанта, — усталого и озабоченного, с царапиной на щеке, державшего правой рукой автомат стволом вниз, — спросил растерянно, упавшим голосом:

— Неужто убит Гриша?

Лейтенант взял его за локоть.

— Идем.

Григорий лежал неподалеку среди немецких трупов. Рядом — автомат с разбитой ложей. В широкой ладони Хвата все еще был зажат крепкий зверобойный нож, который Григорий взял из дому и никогда с ним не расставался.

Родион вытер слезу кулаком, надел каску. Бойцы подняли тяжелое тело Григория из траншеи и понесли его на плащ палатке.

Возле куста полярной березки они стали долбить саперными лопатами мерзлый грунт. Земля плохо поддавалась стали. Холмик на могиле выложили из валунов.

Родион долго стоял с обнаженной головой над могилой друга. Все было серым — и земля, и небо, и камни, и свистел ветер, и летел косо к земле мелкий влажный снег…

19 мая 1942 года из Исландии в Мурманск под охраной военных кораблей Великобритании вышел большой караван союзнических транспортов, осуществлявший перевозки по ленд-лизу. Среди тридцати пяти транспортных судов каравана было пять советских, в том числе и теплоход Большевик «В основу рассказываемых здесь событий положен действительный эпизод с теплоходом Старый большевик, шедшим в конвое РQ-16. Изменив название судна, автор сохранил имена некоторых членов экипажа. Он использовал фактический материал, однако не претендует на строгую документальность в повествовании», в экипаже которого шел старшим помощником капитана Тихон Мальгин, едва ли не самый молодой моряк из командного состава судна.

Транспорты, выйдя в открытое море, построились в три кильватерные колонны, разделенные между собой расстоянием в пять кабельтовых. Промежутки между судами в колоннах составляли три кабельтова. Транспорты сопровождались боевыми кораблями охранения.

Грузовое судно Большевик, имевшее сравнительно небольшую скорость — до десяти узлов и к тому же начиненное опасным грузом — взрывчаткой, шло в хвосте каравана.

Сначала плыли благополучно. Над конвоем появлялись лишь одиночные самолеты и небольшие группы бомбардировщиков. Их встречали сильным зенитным огнем. Самолеты, сбросив бомбы бесприцельно, кое-как, спешили скрыться.

Погода хмурилась, в небе сплошные облака. Ветер развел волну. Тихон стал на вахту ночью. Капитан ушел в каюту отдохнуть. Весь день он бессменно стоял на мостике, каждую минуту ожидая появления вражеской авиации.

Тихон посмотрел в бинокль. В трех кабельтовых, в серой, плотной мгле расплывчато обозначалась корма парохода, идущего впереди.

Он опустил бинокль, перевел ручку машинного телеграфа на средний ход и замер в неподвижности. Было слышно, как хлопали на ветру плащ палатки по сапогам зенитчиков.

Ночь прошла спокойно. Перед рассветом явился на смену второй помощник. Сдав ему вахту, Тихон спустился на палубу, обошел судно. Все в порядке, вахтенные на местах,

В каюте на ощупь задернул черную шторку иллюминатора и включил свет. Умылся из-под крана, поел хлеба с консервами, запил водой из чайника, погасил лампочку и лег на койку. От работы главного двигателя корпус корабля ритмично вздрагивал.

Тихону показалось, что он почти не спал, а только закрыл глаза и малость полежал так. Резкие и частые звонки наполнили каюту. Он открыл глаза: Сигнал тревоги! Пружинисто вскочил с койки, отдернул шторку на иллюминаторе. Было светло. Через минуту Тихон уже мчался на ходовой мостик.

— Зенитные установки к бою! — прозвучала команда.

— Всем занять свои посты! — это голос капитана по усилителю, чуть взволнованный. — Боцмана на мостик!

Едва Тихон взбежал по трапу, невысоко в небе послышался нарастающий рев авиационных моторов, и сквозь этот невыносимый раздражающий вой высокий голос: По самолетам противника огонь!

Юнкерсы пронеслись над судном на бреющем. От борта наискосок поднялись фонтаны воды — один, другой, третий… четвертый.

Этот уже совсем далеко. Юнкерсы развернулись и снова пошли на корабль с левого борта. Тихон видел, как капитан, напряженно следя за ними, отдал команду рулевому, и когда юнкерсы стали уходить в пике, Большевик уклонился от удара. Бомбы вздыбили море за кормой.

Зенитные установки били непрерывно. С палубы ухала пушка. Самолеты — их было шесть — скрылись из вида. Пулеметчики торопливо заряжали расстрелянные ленты крупнокалиберными патронами. Вставили в приемники пулеметов новые. Наблюдатель не отрывался от бинокля.

И снова от горизонта накатилась мощная волна гула и свиста. Еще три пикирующих бомбардировщика заходили на Большевик с юго-востока, от солнца. Капитан, запрокинув голову, следил за их полетом.

Сейчас они выстроятся друг за другом и пойдут по очереди в пике. Так и есть, капитан на глаз прикинул направление движения пикировщиков и опять повернул корабль так, чтобы линия его движения не пересеклась с направлением пике бомбардировщиков. Нужна была скорость, скорость! Машина работала на пределе. Еще никогда так быстро не шел Большевик.

Опять бомбы не попали в цель. Зато зенитчики подбили один юнкере. Он потянул далеко над морем, оставляя за собой струю черного дыма, и врезался в воду.

Тихон и теперь уже внимательно и осмысленно следил за действиями капитана Афанасьева, как он ловит момент, когда самолеты начинают пикировать, как резко маневрирует управлением. Он удачно уводил корабль от ударов. Видимо, главное заключалось в том, чтобы, рассчитав доли секунды, нарушить заданное летчиками опережение, резким поворотом руля сделать маневр в сторону. Тихон гордился выдержкой капитана, его хладнокровием. Мне бы так-то! Вдруг придется управлять судном под бомбежкой?