В небе — гвардейский Гатчинский - Богданов Николай Григорьевич. Страница 67

Мы с сыном в чащобе леса сделали из хвойных лап небольшой шалашик, настелили сена и спрятали там раненого летчика. Он нам сказал, что его зовут Михаилом Степановым.

На следующий день мы с моим соседом, Яном Влодзяновским, пошли к сгоревшему самолету и на пожарище нашли четырех сгоревших летчиков. Всех их мы захоронили в лесу, за могилой мы и теперь ухаживаем.

Михаила Степанова мы своими средствами — травами и настойками — лечили от ожогов и ран, а когда похолодало, спрятали его в сарае на сеновале. Скоро он поправился, окреп и попросился к партизанам.

Мы с ним попрощались, как с родным, и он с партизанами ушел в леса. Хочется мне с ним повидаться…

Так мы узнали, что произошло в ночь на 6 июля с нашим отважным комсомольским экипажем гвардии лейтенанта Бориса Кочеманова.

Известие взволновало весь полк. В лесу на могиле Кочеманова побывали все, небольшой холмик засыпали цветами. Комсомольцы предложили на средства личною состава полка установить экипажу Кочеманова памятник. Все поддержали предложение. Посоветовавшись, решили перенести останки на холм рядом с людной дорогой, что извилистой лентой лежит между Вильно и Ново-Вилейкой.

Когда памятник-обелиск и надгробная плита с барельефами комсомольцев Б. П. Кочеманова, А. И. Блинова, Д. Н. Малкова и Г. Г. Затыкина были готовы, из Ленинграда приехала девушка-комсомолка, с которой у Бориса Кочеманова была большая и нежная дружба с тех дней, когда мы участвовали в снятии блокады. Она привезла свои стихи на смерть друга.

В один из погожих, солнечных дней у свежевырытой на холме могилы был выстроен весь личный состав полка. Огромную поляну возле холма заполнили люди из близлежащих деревень.

К подножию холма подъезжает большая автомашина, борта ее окаймлены красно-черным крепом. Боевые товарищи снимают кумачовые гробы с останками Кочеманова, Блинова, Малкова и Затыкина и на руках переносят их к братской могиле. Короткий митинг.

Один другого сменяют выступающие гвардейцы. Они говорят о том, как верно и беззаветно служили Родине погибшие боевые друзья, клянутся беспощадно мстить и уничтожать гитлеровских захватчиков до полного их разгрома.

Склоняется наше алое гвардейское знамя полка. Тишину прорезает троекратный залп из автоматов. Гвардейцы один за другим бросают горсти земли в могилу, и вот вырастает у обелиска холмик, на который возлагается надгробная плита.

Полк торжественным маршем проходит у могилы я уходит к аэродрому.

С наступлением вечерних сумерек на могучих кораблях боевые товарищи Кочеманова понесут бомбы к целя в тылу врага.

В зимние месяцы 1945 года боевая нагрузка на экипажи полка все возрастала, изменялись и условия, в которых приходилось летать.

Гитлеровцы не только бомбили наши аэродромы, но и все время барражировали в районе цели и на маршрутах, по которым мы летали в Восточную Пруссию а порты Прибалтики. Немецкие истребители вновь стали применять свой старый тактический прием. 16 января при возвращении с бомбардировки Инстенбурга экипаж гвардии лейтенанта Сычева, с которым в качестве контролера летал штурман полка Василий Федорович Барабанщиков, привел «на хвосте» вражеский истребитель. И когда самолет уже снижался для посадки, немец на малой высоте сзади в упор расстрелял его. Самолет на наших глазах вспыхнул и упал на взлетной полосе. Вместе с командиром корабля гвардии лейтенантом В. Н. Сычевым погибли гвардии майор В. Ф. Барабанщиков, гвардии лейтенант С. Н. Холод, старший техник-лейтенант Е. И. Муратов и гвардии сержант В. С. Трегубов. Мы очень тяжело переживали эту потерю. Еще одна могила с близкими нам боевыми товарищами гвардейцами на литовской земле…

Но эта потеря и боль подхлестнули нашу бдительность, напомнили, что ни в какой момент полета расслабляться нельзя. После этого случая ни одному гитлеровцу не удалось прилететь к нашему аэродрому «на хвосте» какой-нибудь из наших машин.

На Берлин!

В канун нового 1945 года мы перелетели на новое место базирования — в Старовеси под Варшавой. Погода на маршрутах и в районах наших целей была плохой, и до середины января на боевые задания мы не летали.

Когда погода установилась, бомбили Кенигсберг, Пиллау, Гдыню, Данциг. Из-за слабого противодействия противовоздушной обороны противника действовали со средних высот — эффективно, потерь не имели.

Вообще с начала 1945 года воздушная обстановка на всех фронтах характеризовалась абсолютным господством нашей авиации в воздухе.

Моральный фактор в воздушных боях был также на нашей стороне. Немцы потеряли веру в победу, боялись рисковать и в бою были крайне осторожны. При организованном отпоре со стороны наших бомбардировщиков они «поджимали хвосты» и убирались восвояси.

И я вспоминал сорок первый год, наших славных соколов: чем тяжелее была обстановка на фронте, тем мужественнее, злее, с большей готовностью к самопожертвованию они дрались. Сколько советских летчиков, не щадя жизни, шли в воздушном бою на крайние меры, обрушивали свою машину на врага… Их имен не перечесть!

Шестого апреля в штабе раздался телефонный звонок. Подняв трубку, я услышал как всегда бодрый голос нашего командира дивизии генерал-майора авиации Ивана Ивановича Глущенко.

— Богданов? Здравствуй. Как дела, как настроение?

— Дела идут хорошо, вот только беспокоюсь за аэродром — от проливных дождей он совсем раскис, летать с него ночью будет трудно.

— Тогда вот что. Раз аэродром плохой, готовься завтра бомбить Кенигсберг в дневное время.

— Как — в дневное?

— Так. Очень просто — днем. Покажите, на что гвардия способна.

— Кто нас будет сопровождать?

— Никто. Сами справитесь. Готовьтесь хорошенько всем полком, чтобы на земле ни одного самолета не осталось. До завтра, — и он положил трубку.

Пока я разговаривал с генералом, у начальника штаба уже лежало на столе предварительное распоряжение, полученное по телетайпу. Сомнений не было — будем бомбить Кенигсберг днем. Здорово! Когда-то к этому городу еле прорывалась небольшая группа самолетов только ночью, и он считался целью первой сложности, а теперь будем бомбить его всем полком, дивизией, корпусом. Не верилось, голова шла кругом.

Готовясь к вылету, мы узнали, что в этот день Кенигсберг будут бомбить около 250 бомбардировщиков фронтовой авиации и более 500 самолетов авиации дальнего действия. Во время удара на подступах к городу на разных высотах будут патрулировать более 100 наших истребителей. До подхода наших самолетов к Кенигсбергу армейские штурмовики и бомбардировщики нанесут удары по основным аэродромам противника, подавят его истребительную авиацию.

Крупные авиационные силы вместе с артиллерией должны были разрушить мощные фортификационные сооружения и опорные пункты Кенигсберга, подавить артиллерийские батареи врага, чтобы позволить войскам фронта быстро и с малыми потерями овладеть городом.

Этой исключительной по своему значению и размаху воздушной операцией руководил представитель Ставки Верховного Главнокомандования Главный маршал авиации А. А. Новиков.

В подобных операциях нам участвовать еще не приходилось. Поэтому к боевому вылету полк готовился тщательно и с подъемом. Бомбовую загрузку взяли максимальную: по четыре «чушки» — двухсотпятидесятикилограммовые фугаски — висело под фюзеляжем, по пятьсот килограммов малокалиберных бомб в ящиках лежало в грузовой кабине каждого самолета.

Чтобы более кучно сбрасывать «мелочь» на цель, в каждый экипаж добавили по одному оружейнику. В полет на этот раз напросились инженер по вооружению гвардии инженер-капитан Серафим Корольков, который никогда не пропускал такой возможности, парторг полк а гвардии майор Ф. Е. Шабаев, начальник химслужбы старший лейтенант М. Е. Парамзин, начальник парашютно-десантной службы гвардии капитан П. И. Осинцев.

Боевой порядок полка состоял из трех групп, в каждой группе в кильватер летели самолеты одной эскадрильи. Во главе каждой группы летели командиры авиаэскадрилий гвардии старший лейтенант Василий Филимонов, гвардии старший лейтенант Илья Земляной и гвардии капитан Владимир Ярошевич. Возглавлял все три группы мой командирский самолет.