Южный Урал, № 5 - Боголюбов Константин Васильевич. Страница 13

Навсегда и нашему и всем грядущим поколениям оставил Павел Петрович свою «Малахитовую шкатулку». Открой ее и увидишь, как заискрится и засверкает гранями не умирающий бажовский талант, почувствуешь, как вольно и молодо бьется его щедрое к людям сердце.

На вершине большого холма, в окружении сосен, под просторным свердловским небом мирно покоится писатель Павел Петрович Бажов.

Он любил и эти сосны, и это небо, и могучий индустриальный город, что виден с вершины холма. Но больше всего он любил русского человека, его умелые золотые руки и свободолюбивую душу.

Советский народ бережно, с любовью будет хранить память о прекрасном писателе-большевике Павле Петровиче Бажове.

К. Боголюбов

НАШ БАЖОВ

(Воспоминания)

Еще остра горечь утраты. Вспоминаются горькие минуты прощания. Поток венков впереди автомашины с гробом Павла Петровича. Как странно, как страшно произносить слово «покойный» по отношению к нему, всегда живому, деятельному, активному участнику нашей великой стройки. А теперь на лицо его падают и не тают редкие снежинки и в прорези облаков глядит студеное декабрьское небо — небо его родины, которую он любил такой горячей, такой беззаветной любовью.

Весь Свердловск провожал в последний путь своего славного земляка. Горячей любовью дышали прощальные речи. Поэтесса Елена Хоринская прочитала волнующее стихотворение, посвященное умершему учителю и другу:

Больно и тяжело было хоронить такого человека — писателя необыкновенной духовной красоты, большой силы таланта. Особенно тяжело нам, уральцам. Ведь вся жизнь Павла Петровича была связана с Уралом, да и сам он был коренным уральцем. Слава его была славой нашей Родины и в первую очередь нашего Сталинского Урала. Мы говорили «Бажов» и видели перед собою Урал во всем величии его богатырских дел.

Как любили его!

Накануне похорон толпы уральцев стояли перед зданием областной филармонии. Людской поток беспрерывно лился в зал, где, утопая в живых цветах, стоял гроб с телом покойного и почетный караул отдавал последнюю честь певцу Урала. Скорбно звучала мелодия…

Теперь, когда уже нет в живых нашего Бажова, хочется сохранить в памяти его дорогие черты, хочется вспомнить многочисленные встречи с ним, замечательным писателем и человеком, хочется поделиться этими воспоминаниями с огромным кругом тех, кто любил и уважал творца «Малахитовой шкатулки», большого народного писателя, гордость и славу нашей советской Отчизны.

Встретились мы впервые больше двадцати лет назад.

Это было зимой 1928 года. Свердловское областное издательство ютилось тогда в низеньких комнатах одноэтажного дома на Пушкинской улице, недалеко от книжного магазина. Штат был небольшой — человек пять.

Как-то один из редакторов — грузный мужчина с львиной гривой, носивший романтический псевдоним «Изгнанник», — указал в окно.

— Вон наш дед идет.

Я тогда не знал, что «Дед» было чем-то вроде клички. Впоследствии Павел Петрович вспоминал, что «Дедом» прозвали его за бороду, которую он, кстати сказать, брил только в 1919 году, когда вел подпольную работу в колчаковском тылу в Сибири.

Действительно, взглянув в окно, я увидел «деда». В шубе, в шапке, с широкой окладистой бородой — это был природный русак, настоящий уральский мужик. С клубами морозного пара вошел он в комнату и сразу внес какую-то особую атмосферу простоты и добродушия. Протянул руку.

— Б а ж о в.

Я ощутил твердое пожатие его большой рабочей руки. Первое впечатление было вполне определенным: я думал, что передо мной один из знатных селькоров нашей области, откуда-нибудь из-под Камышлова или Ирбита. Сама фамилия еще ничего не говорила. Павел Петрович в те годы был в стороне от литературных организаций.

Редактор предложил гостю папиросу, но Павел Петрович вынул из кармана кисет и ловко скрутил цыгарку.

— Деревенский табачок, а фабричному не уступит…

— Кому что нравится… Вы опять из командировки? «В народ ходили»?

— А как же. У меня в Байкалове, в Туринске, в Манчаже — везде почтовые станции, везде знакомцы. Любопытные эти наши уральские места… Послушайте-ко, расскажу, как я с ямской старухой ездил…

И Павел Петрович повел рассказ о том, как он ездил по деревням, с кем встречался. Все это пересыпалось острыми шутками, а «любопытные места» вставали такими, как будто он прожил в них всю жизнь.

Всех увлек этот рассказ. Когда ушел Бажов, я спросил, кто он, где работает.

— Да это наш старый уралец. Он написал несколько брошюр. Читали его «Уральские были», «За советскую правду», «К расчету»? В «Крестьянской газете» работает, в отделе писем…

Это первое впечатление осталось в памяти навсегда. Именно таким — исконным уральцем, глубоко народным, простым и скромным человеком — вошел он в сознание с первой встречи.

Большую часть своей жизни провел Павел Петрович в Свердловске.

Хорошо он знал старый дореволюционный Екатеринбург — город миллионеров Злоказовых, Макаровых, Агафуровых, город рабочей и ремесленной бедноты, ютившейся в подслеповатых избенках на бесконечных Опалихах. В этом городе был фешенебельный ресторан «Пале-Рояль», полдюжины церквей и даже монастырь, целые кварталы публичных домов на Водочной улице, зато не было ни одного высшего учебного заведения, не было городской бани и мощеных улиц. Но здесь сплачивал боевые революционные дружины «товарищ Андрей» — Я. М. Свердлов в 1905 году. На весь мир гремела слава екатеринбургских мастеров-гранильщиков.

Павел Петрович любил свой родной город. Впоследствии в повести «Дальнее — близкое» он дал яркую картину старого Екатеринбурга, «железного города».

Здесь чуть не каждый дом вызывал у него воспоминания. Однажды шли мы по улице Розы Люксембург. Возле цирка свернули направо. Рядом — громоздкое кубообразное здание большой рязановской церкви, ниже, у самого берега Исети, белели колонны рязановского особняка.

— Рязановых-то я хорошо помню, — говорил Павел Петрович. — Чудили в свое время… Вот ведь единственная единоверческая церковь была в старом Екатеринбурге. Даже такой столп, как Рязанов, качнулся в единоверие. Конечно, это был компромисс. Все царские чиновники старались. В Кыштыме, например, управитель (заметь, поляк!) ретиво обращал кержаков в единоверие… А у рязанского попа вышла ссора с другим екатеринбургским тузом — Толстиковым. Поп-то что делал! Как только ектения, возглашал: «Мир всем, кроме Яши Толстикова…» Тот терпел, терпел, да и выстроил свою церковь. Это на теперешней улице Степана Разина… Были и другие чудаки. Вот помню барыньку одну, генеральшу Тиме. Она завела двенадцать собачек и прогуливалась с ними по главной улице. Чем не маминский тип?.. Все это чертополох…

О «чертополохе» Павел Петрович всегда говорил с саркастической усмешкой. Зато увлекательно рассказывал о «мужицких заводах» на Исети и Пышме, о старинном мастерстве «искровищиц», о строителях старого Екатеринбурга.

Как-то, идя по плотине, он размышлял вслух:

— А ведь сооружение-то прочное. Долго держится. Больше двухсот лет миновало. А кто строил? Простой человек, демидовский мастер Леонтий Злобин. Знаменитый был мастер. Да и плотинное-то дело — исконное русское. Генин вон хвастает своим заграничным. Немец так немец и есть. По его словам выходит так, что без немцев мы бы на Урале и заводов не построили. Враки! Как дошел он в своей истории заводского устройства до плотинного дела, так и пошли русские наименования: вешняк, вешняный прорез, ряжи, водяные лари, понурный мост. Ни одного слова немецкого!..

Прошло несколько лет. В Уральском государственном университете открылась научная конференция, посвященная 225-летию Екатеринбурга — Свердловска. Вступительное слово произносил старейший свердловчанин — Павел Петрович Бажов. Это было одно из самых ярких его выступлений.