Полустанок - Граубин Георгий Рудольфович. Страница 15

— Ясное дело ворованный,— подтвердил Вовка и снова сплюнул.— Откуда его взять, неворованный-то?

— Жечь не годится,— потер переносицу Славка,— лучше давайте попробуем мину сделать. Предположим, что по этой дороге должны пройти немцы, а мы их должны взорвать.

Славка выкопал палкой яму и положил в нее мешочек, с пироксилином.

— Сюда мы ставим мину, а от нее выводим бикфордов шнур.— При этом он процарапал от ямки бороздку в сторону и притрусил ее черным порошком из мешочка.— Но пироксилин вспыхнет быстро, мина сразу взорвется, и нам несдобровать. Значит, к концу вместо бикфордового шнура надо пристроить фитиль.

Славка взял вату и скрутил ее вроде шнура. Мы почтительно следили за ним.

— Вот теперь поджигаем конец, вата будет тлеть, а как дотлеет до порока, наша мина сработает.

Славка зажег конец ватного фитиля и скомандовал:

— А теперь скорее в укрытие, немцы рядом!

Подхватив Шурку, мы опрометью бросились в кусты.

— Раз, два, три, четыре,— с расстановкой стал считать Славка.

И тут из-за нашего дома показалась телега. На ней восседал Савелич, лениво помахивая прутиком.

— Ой, надо ему крикнуть,— всполошился Генка,— сейчас как бабахнет!

— Ничего, фитиль длинный, еще не скоро догорит до пороха,— успокоил Славка и невозмутимо продолжал: — Восемнадцать, девятнадцать, двадцать...

Лошадь уже переступила через закопанный в землю мешочек и тут мы увидели, как к тому месту побежала белая змейка: от фитиля вспыхнул насыпанный в бороздку пироксилин.

Тр-рах! — бабахнуло вдруг под телегой и комья земли ударили в днище платформы. Лошадь, заржав, рванулась вперед, Савелич плашмя упал ка телегу, закрыл голову руками и завопил:

— Убили, окаянные, ой, убили!

Задрав голову, лошадь влетела в кусты и остановилась. Увидев нас, Савелич схватил прут и заорал:

— У, варнаки каторжные! Вот безотцовщина, вот фулиганы! Подождите, я покажу вам, хамюги, как устраивать на честного человека покушение!

— Да мы не нарочно, мы не хотели,— начал было я, но Савелич злобно хлестнул лошадь и сердито крикнул:

— Найду я на вас управу, найду! По закону отвечать будете, этого я вам так не оставлю!

Славка приуныл. Удрученно потер переносицу.

— Ну, теперь будет шуму. И надо было тебе подвернуться с этим пироксилином!

Вовка беззаботно взмахнул прутиком и сердито пообещал :

— Подумаешь, напугал. Будет зубатиться, так я ему кишки вытащу и на барабан намотаю.

ПЕРЕМИРИЕ

Вечером Савелич пришел к нам. Я думал, он будет жаловаться матери, но он только укоризненно посмотрел на меня и певуче сказал:

— Вот что я надумал, Яколевна: надо заместо дощатых сеней приделать к магазину бревенчатые. Мало ли какого незаконного люду может появиться — времена-то вон какие пошли.

— Это бы хорошо, — воодушевилась мать, — ревизионная комиссия давно говорит об этом. Со многими пыталась договориться, да не получается; рабочих рук везде не хватает. Только управитесь ли вы? Надо и продукты возить, и дрова, и воду для магазина. А вы на здоровье все жалуетесь.

— Здоровьишко у меня неважное: ревматизм, то-се. Но раз народное добро беречь надо, тут уж о здоровье не думаешь. Лесу я наготовлю, только ты билет у лесника возьми. А там, даст бог, понемногу и срубишко поставлю. Постепенно, по бревнышку.

— Большое спасибо, Савелич,— совсем растрогалась мать,-— мы тебе за это заплатим. Только, чур, и магазин охранять надо. А то по вечерам я сколько раз подходила к магазину, а вас там нет. Магазин-то не охраняется.

— Ну, это, Яколевна, напраслина. Мне из окна исключительно все видно. Я потушу свет да и наблюдаю себе. А болтаться около магазина — только воров пугать. Пока буду лес готовить, старуха меня законно подменит, она исключительно храбрая. К тому же собаку я приглядел — злющая, что твой Гитлер. Так что в этом не сумлевайся, зарплату мне задарма не надо.

— Это я так, на всякий случай, чтобы неприятностей с магазином не было. А то я однажды не нашла своей метки.

— Какой еще метки?— насторожился Савелич.— Я самолично утром и вечером проверяю бломбу. Завсегда целая.

— Я кроме пломбы еще нитку привязываю. Ее и не оказалось.

— Ну, это насупротив инструкции,— насупился сторож.— Я головой отвечаю исключительно за целостность бломбы. А об нитках в инструкции ничего не сказано.

— Ладно, Савелич,— смягчаясь, сказала мать,— пристройка дело хорошее. Готовьте лес, а билет я возьму, только чтобы магазин без присмотра не оставался. Мало ли какая беда может случиться.

— Так и порешили,— обрадовался Савелич.— Перевезу сено — и сразу в лес. А насчет медведны вы тут не толковали?

— Нет, ни о какой продаже речи не может быть. Пусть останется память о хорошем человеке,— посуровела мать.— Память дороже денег.

Лицо у Савелича вытянулось. Он сразу засобирался:

— Надо на пост заступать. У меня ружье, что твоя орудия: со ствола заряжается, сыпь хоть стакан дроби. Как бабахнет, любой от разрыва сердца умрет. Законная пушка!

Когда он ушел, мать захлопотала у стола.

— Вот что, Васятка, я надумала,— как бы советуясь, обратилась она ко мне,— надо нам коровенку приучать в ярме ходить. Когда мы еще жили на хуторе, все на коровах возили. Пусть люди посмотрят да пример с нас возьмут. А то паниковать начинают женщины, как, мол, сено возить, дровишки.

— Ты бы взяла у Савелича лошадь, ведь она не его, а казенная,— запротестовал я.— Вот и привезли бы все, что надо.

Мать строго сказала:

— Мы-то привезем, а как другие? Нет уж, если бедовать, так всем одинаково, чтобы перед людьми не было стыдно. Закажу ярмо, вот и свой транспорт появится, никаких лошадей не надо.

КОЕ-ЧТО О ХРУСТАЛИКЕ

Дедушка Лапин Славкиных сомнений не разделил:

— Это хорошо, что бутылка сразу разбивается и начинка вспыхивает. Таким макаром любую машину запросто так сожгем. А спичку и зажигать незачем: разложи костерок, да и подживляй его сучьями. Как приспичит — поджигай от него бутылки и кидай на здоровье. Оно, конечно, с ваты бензин испаряться будет пока суд да дело. Так ведь ее макнуть в ведерко можно в последний момент. Молодец, хрусталик, уважил старика своей выдумкой!

Дед Лапин был худенький, щуплый. Голова у него белая-белая, волосы на подбородке такие редкие, что брился он раз в неделю.

Одевался дедушка всегда одинаково: зимой и летом носил холщовые брюки и дома ходил даже в жару в старых, подшитых валенках. Для рубашек он никакого другого цвета не признавал, кроме красного. Причем носил их навыпуск, подпоясываясь шнурком.

Однажды чуть ли не год в магазине не было красного материала.

— Давай, Никифор, я тебе синюю рубаху сошью,—уговаривала его бабка.— А то все в красной да в красной, хоть на демонстрацию тебя неси заместо флага.

— Что ты, старая,— отмахнулся дедушка.— Никакого другого цвету мне не надо. Когда помирать буду, попрошу заместо креста красный флаг на шесте повесить. Голым буду, а другой цвет на себя не надену.

— Совсем рехнулся,— беззлобно ворчала бабка.— Вот куплю тебе красный ситец в горошек и сошью из него рубаху, а то совсем как оборванец ходишь. Смотреть стыдно.

— А что — и купи, хрусталик, купи,— миролюбиво соглашался дед.— Оно еще веселее будет.

Пришлось бабке в конце концов и на самом деле покупать красный ситец в белый горошек. Из него шили девчонкам платья, но это дедушку не смутило. Он подпоясался своим плетеным шнурочком и пошел к деду Кузнецову хвастать обновкой.

Между прочим, за эту любовь к красному деда очень не любил общественный бык. Куплен был бык вскладчину всем поселковым «обществом», и держали его во дворах по очереди.

Когда очередь дошла до Хрусталика, он загнал быка во двор и пошел задать ему сена. Дело было зимой, и Хрусталик ходил в старенькой шубе. Пуговиц на его одежде никогда не водилось, и потому, когда он стал размахивать вилами, шуба его распахнулась, обнажив красную рубаху.