Удивительное путешествие Полисены Пороселло - Питцорно Бьянка. Страница 8

Обезьянка Казильда выступала в паре с Лукрецией. Они тоже ходили взад-вперед по канату, но на руках. Лукреция скрещивала в воздухе ноги, как ножницы. Казильда приветствовала публику задними ногами и виляла хвостом, украшенным розовым бантиком.

После этого Лукреция начала делать обороты вокруг каната, держась одной рукой, и мартышка последовала ее примеру. Она резко останавливалась на ходу и рывком усаживалась верхом на канате, качаясь, как на качелях. Потом бросалась назад и лишь в последний момент скрещивала ноги, захватывая канат, и повисала вниз головой. Раз – и она снова взобралась на канат, подскакивая вверх, как пружина, перепрыгнула через голову и с невероятным равновесием приземлилась на тончайший канат.

Полисена уставилась на нее с открытым ртом. Даже без симпатичного костюма, который маленькая бродяжка надевала на время представлений, она была легкая, как бабочка или райская птичка… Она казалась невесомой и почти красивой, несмотря на драное трико, измазанное личико и всклокоченные волосы.

Заступаясь перед Агнессой за «эту мелкую сопливую обезьяну», как та ее называла, Ипполита всегда говорила, что ее подружка Лукреция – красавица. «Редкой красоты, – утверждала она. – У нее светлые волосы и черные глаза». Но остальные домочадцы не были согласны с Ипполитой, хотя никто не отрицал, что в костюме из блестящего шелка, украшенном двумя кружевными крылышками на спине, юная циркачка просто завораживала публику.

Пес Рамиро, в отличие от остальных зверей, не был акробатом. Куда ему, с таким-то весом, да и двигался он тяжело и медленно. Зато умел читать, писать и считать.

Конечно же, говорить он не мог, так что свои способности к чтению демонстрировал, исполняя все приказания, написанные кем-нибудь из зрителей печатными буквами на дощечке. Зритель выбирался наугад. Пес писал под диктовку, составляя слова из разноцветных деревянных табличек, на которых были написаны буквы алфавита. А считал он так: Лукреция громко спрашивала – «Рамиро, сколько будет семью восемь?» – или заставляла его разделить сто восемнадцать на двенадцать.

Зрители тоже могли задавать ему вопросы наподобие этих. Пес задумчиво склонял голову, а потом начинал лаять: «Гав, гав, гав!» – пока не прогавкает нужную цифру. И ведь ни разу не ошибся.

А еще он умел изображать разные эмоции, строя ужасно смешные гримасы.

Шимпанзе Ланселот умел играть на скрипке, на гармошке и на флейте. Умел он и вязать на спицах всеми четырьмя лапами. Делал двойное сальто-мортале. По очереди с медведем поддерживал за специальную ручку огненный обруч, поднимая его выше или опуская по надобности, а все остальные смело через него прыгали, кувыркаясь в воздухе, в том числе и гусыня Аполлония.

С первого же дня Лукреция решила научить этому трюку и поросенка.

– Надо бы ему дать какое-нибудь имя, – обратилась она к Полисене. – Какое тебе больше нравится?

Девочка подумала немного. Она считала себя уже взрослой для таких игр. В семье Доброттини только Петронилла обращалась со зверями, как с игрушками.

– Он же становится актером, так что ему нужен псевдоним, – настаивала Лукреция.

Тогда Полисена подумала еще немного и вспомнила героя одного из романов, который любила ее мать. То есть синьора Джиневра Доброттини.

– Белоцветик! – сказала она.

– Отлично, – одобрила Лукреция. – Слушай, мы же с тобой теперь компаньонки, так что не надо мне его продавать. Тебе, конечно, не помешают деньги. Но ведь друзей продавать нельзя.

– А на что же я буду покупать еду? – спросила Полисена, вспоминая, с какой целью игуменья подарила ей поросенка.

– На то, что заработаешь вместе со своим другом. Когда в труппе появляется новый артист, то директор обязан позаботиться обо всем необходимом. Ты что, думаешь, что я еще не доросла до директора?

– Да нет. Просто я думаю, что никогда не сумею делать то же, что и вы. Мне не по силам ваши трюки…

– Но ты же сказала, что умеешь лазить, играть на чем-то, танцевать, петь… Можно составить дуэт!

– Лукреция… Боюсь, что тебе невыгодно брать меня с собой! – наконец смущенно произнесла Полисена. – Да, я умею все это делать. Я всегда говорю правду. Но я боюсь выступать перед другими. Я стесняюсь…

– А нам некуда спешить, – успокоила ее Лукреция. – Для начала хватит того, что будет выступать поросенок. Он заработает и твою долю. А ты пока можешь прислуживать мне во время представлений. Приносить нужные предметы, следить за костюмами…

– Еще я неплохо рисую! – воскликнула Полисена с облегчением. – Могу нарисовать разноцветную афишу, и мы повесим ее на площади, чтобы все знали – труппа Жиральди готова к представлению.

– Вот это здорово! Видишь, я не зря приняла тебя на работу! – рассмеялась Лукреция.

Наступили сумерки. Артистам едва хватило времени, чтобы до наступления темноты отрепетировать сценку в салоне.

Это была ужасно смешная пантомима. Иными словами, пьеса без слов. Комический эффект должны были производить прежде всего костюмы актеров. Дмитрий изображал богатого генерала, который нетерпеливо ожидал у себя в салоне двух внучек, чтобы решить, какой из них оставить наследство. Нотариус, в роли которого выступала Аполлония, уже стоял у стола в боевой готовности со свитком бумаги для завещания.

И вот приходят внучки: Рамиро, завернутый в шаль и со строгим вдовьим чепчиком на голове, и Ланселот, который выглядел просто обворожительно в платье с декольте и длинным шлейфом, с жемчужным ожерельем и в парике из черных локонов.

У кандидаток в наследницы было по сыночку, на которых обе они шикали, чтобы те подлизывались к дядюшке генералу. Но Казильда, наряженная в платье для новорожденных, украшенное рюшами, опрокинула чайник прямо на голову старику, потом стала колотить его ложкой, на его ласки отвечала неприличными звуками и наконец сдернула со стола скатерть, и вся посуда с грохотом упала на землю. Глядя на все эти подвиги, мамаша-Ланселот сначала попыталась остановить ее, потом в отчаянии вознесла руки к небесам и бессильно повалилась в обморок на кресло.

В это время вдова-Рамиро ликовала, думая, что теперь-то наследство достанется ей. Но как только дядюшка генерал взял на руки новорожденного Белоцветика и показал ему белую люльку из мягкой ткани, малыш написал тому прямо на расшитый лентами мундир, вырвался у него из рук и начал бегать под ногами, а генерал споткнулся и упал так неудачно, что заработал себе перелом ноги. Бедная мать в муках стыда закрыла морду лапой.

В финале разъяренный генерал прогнал вон внучек вместе с правнуками и объявил наследницей служанку Лукрецию, которая в чепчике и фартуке, не произнося ни слова, во время всей сценки только и делала, что трудилась в поте лица, провожая гостей, подавая чай, подметая осколки, очищая генеральский мундир и забинтовывая ему поломанную ногу.

– Сама видишь, ничего особенного, – прокомментировала Лукреция после репетиции. – Но народ смеется, когда видит зверей в человеческих нарядах. Ему нравится, что мы наказываем жадность дамочек, высмеиваем тщеславие генерала, а бедная послушная служанка получает награду и становится богатой синьорой. Мы не ставим ее каждый вечер, чтобы не портить костюмы. И, разумеется, когда среди публики сидит какой-нибудь генерал или знатная синьора, а то еще обидятся. Мы держим ее про запас – для тех, кто страдает от неурожая или какой-нибудь беды. Жиральди говорил – как раз в такие моменты народу больше всего охота посмеяться. И он был прав.

Старик научил Лукрецию разбираться в психологии публики, а еще множеству трюков и секретов мастерства. Он также научил ее читать, писать и считать. Лукреция все схватывала на лету, так что иногда в деревнях, через которые они проходили, фермеры звали ее проверять счета, просили написать письмо сыну-солдату или признание в любви девушке.