Эволюция Кэлпурнии Тейт - Келли Жаклин. Страница 21

Красота какая! Как будто он всю жизнь летал. Аякс рвал ошейник, и я его отпустила. Теперь ему Пити ни за что не поймать.

Братья были в восторге.

– Ура!

– Ну, ты даёшь, Кэлли.

– Я-то думал, этой бабочке конец.

Дедушка поднял стакан, приветствуя Пити, исчезающего в кустарнике.

Я сидела на веранде в полном одиночестве. Уже почти стемнело. Очень не хотелось идти спать. Вот уже совсем темно, только лилии вдоль дорожки белеют. Сияют, словно маленькие звёздочки, упавшие прямо с неба. Тут что-то промелькнуло мимо, полетело прямо к лилиям. Цветы закачались, один за другим, один за другим. Колибри? Но разве колибри в темноте летают? Нет, не летают. Может, летучая мышь охотится за нектаром? Не похоже. Кто знает, но мне так хотелось, чтобы это был Пити. Я без труда убедила себя, что это он. Пусть будет история со счастливым концом.

Глава 10

Как Лула, сама того не ведая, заварила кашу

Моя лучшая подруга Лула Гейтс долго переживала свой публичный позор – её при всём честном народе стошнило на концерте. Она потом пару месяцев ни о чём другом говорить не могла. Мне это надоело, и я ей сказала, что бывает и хуже – маэстро Фредерика Шопена, например, вырвало, когда он играл не для кого-нибудь, а для самих короля и королевы Пруссии.

– Правда? – Лула сразу повеселела.

Нет. Я это выдумала. Но ей сразу полегчало, и она перестала непрерывно обсуждать эту тему.

Лула, как я теперь понимаю, была красавицей, но тогда мне это в голову не приходило. Длинная белокурая коса – медово-серебристая – спускалась пониже спины и качалась как заведённая, когда Лула играла какой-нибудь особенно энергичный пассаж. Странные светлые глаза – голубовато-зелёные – меняли оттенок в зависимости от цвета банта. Ещё одна странность меня постоянно изумляла: у Лулы всегда, зимой и летом, на носу были мелкие капельки пота. Тронешь пальцем – мокро, сотрёшь – появляются через минуту. Непонятно, что в этом красивого, по почему-то совсем не противно, наоборот, меня это почему-то развлекало. Я, как маленькая, то и дело – сколько Лула позволяла – стирала капельки пота и смотрела, как они возвращаются. И понять не могла, откуда они берутся.

Легко понять, какое утешение – иметь подругу при таком изобилии братьев. Оно конечно, но иногда Лула вела себя уж слишком по-девчоночьи. Отказывалась собирать образцы у запруды (змеи). Не желала ходить к старому военному лагерю южан (стёртые ноги и змеи). Не купалась со мной в речке (надо раздеваться и змеи). Но в школе мы как сели за одну парту, так всегда и сидели. Вот и подружились, и продолжали дружить. Ну, и её мама весьма одобряла нашу дружбу. Ей, наверно, казалось, что дружба с нашим семейством повысит социальное положение Лулы. А может, мама надеялась, что Лула рано или поздно залучит одного из юных Тейтов себе в мужья. Я уже тогда догадывалась, что мы значительно богаче всех остальных в округе. Семья Лулы тоже жила неплохо. Отец владел конюшнями, и на уроки музыки им хватало. Они держали служанку, а кухарки не было. Тодди, единственный брат Лулы, был слабоумным. Тодди в школу не ходил, сидел весь день, забившись в угол комнаты, в руках – остатки старого одеяла. Тодди то и дело начинал раскачиваться и остановиться уже не мог. Вообще-то он был тихий, но, если у него забирали одеяло, расстраивался и начинал мычать громко и пронзительно. Вот у него никто это одеяло и не забирал. И не стирал – не хотели связываться. Теперь оно пахло соответственно – просто ужасно. Но вообще-то в доме у Лулы было куда тише, чем у нас.

Лула получала награды за шитьё и вязанье, а мои попытки шить всегда кончались катастрофой. Как она только может весь урок терпеливо вышивать гладью или плести кружевные воротнички?

– Это как новую пьесу на фортепьяно разучивать, Кэлли. Ты же играешь, и даже неплохо. Упражняешься снова и снова, пока не получится.

Я обдумала её слова и признала правоту подруги. Но почему музыка так отличается от шитья? Когда играешь, звук тает через мгновенье, и ничего не остается. И всё равно ужасно весело. Когда наяриваешь регтайм, все в гостиной так и пускаются в пляс. А какой толк в вышивании? Получается красиво и остаётся надолго. Иногда даже пользу приносит, и всё равно скучища смертная, годится только на дождливую погоду. Сидишь в гостиной и тыкаешь иголкой в такт тиканью часов. Мышиная возня.

Я уговорила Лулу сыграть со мной марш Сузы в четыре руки. У нас на удивление неплохо получилось, громко и энергично, чёткий темп марша только выиграл от удвоения.

После обеда я сидела на крыльце и считала, сколько пролетит мимо бабочек Lepidoptera.

– Кэлли, – позвал меня Ламар.

– Чего тебе?

– А я нравлюсь Луле?

– Конечно.

– Ну, ты знаешь, что я имею в виду… Я ей нравлюсь?

Удивительно. Тринадцатилетний Ламар раньше на девчонок внимания не обращал.

– Что меня спрашивать? Спроси у неё.

– Не могу, – он пришёл в полный ужас.

– Чего так?

– Ну… не знаю, – робко сказал братишка.

– Ну и я не знаю, что тебе сказать… – и тут меня осенило: – Может, поговоришь об этом с Гарри?

– Да, отличная идея, – ему явно полегчало. – Но ты Луле не говори, хорошо?

– Не скажу.

– И остальным не говори, ладно.

– Никому не скажу.

– Спасибо, Кэлли.

Я и думать об этом забыла, пока Сэм Хьюстон, четырнадцати лет, не поймал меня в коридоре.

– Кэлли, мне надо с тобой поговорить, – прошептал он. – Как ты думаешь, я нравлюсь Луле Гейтс?

– Что?

– Чего ты орёшь? – нахмурился он. – Я просто спросил, нравлюсь ли я ей.

– Лучше сам спроси.

Что это с ними со всеми?

– Не могу, – в ужасе пробормотал брат.

– Тогда пойди поговори с Гарри, он в этих делах разбирается.

Кто это утверждает, что вдохновение не приходит дважды?

– Спасибо, Кэлли, я с ним поговорю. Но ты Луле ничего не скажешь?

– Нет.

– Ни за что?

– Ни за что?

– Крест на пузе, проболтаюсь – помру?

– Крест на пузе, проболтаюсь – помру.

– Честное индейское, братья навек, кровь твоя – моя, проболтаюсь – помру?

– Честное индейское.

– Не считается, если всё не скажешь.

– Сэ?э-э?м!

– Ну пожалуйста, скажи.

– Честное индейское, братья навек, кровь твоя – моя, проболтаюсь – помру. А теперь пошёл вон.

– Ну ладно, не вредничай.

И он отправился, без сомнения, на поиски Гарри, а я тёрла виски, стараясь избавиться от начинающейся головной боли.

Дня через два я сидела и читала, уютно устроившись в тихом уголке. И тут ко мне пришёл мой десятилетний братишка Тревис. Весьма странное выражение на лице. Я оглядела его с ног до головы и прошипела:

– Чего тебе?

– Просто спросить кой-чего, – обиженно ответил он.

– Небось хочешь спросить, нравишься ли ты Луле Гейтс?

– Ты чего?! – заорал он в панике. – Нет, конечно. Я просто хотел узнать, любит ли она котят.

– Понятия не имею, любит ли она котят. Я вообще ничего не знаю. Устала я от вас. Пойди спроси Гарри, – я закрыла книжку и потопала в комнату, бормоча: – Ну и развелось вас тут.

– От чего ты устала? О чём это ты? Чего развелось?

Я не удостоила его ответом. Наверно, в нашем городе ни один мальчишка не пристаёт к сестре, не спрашивает, нравится ли он Кэлли Ви. Ну и плевать. Какая разница. Мне всё равно. Всё! Равно!

Через час Гарри зашёл ко мне, сгибаясь от хохота.

– Перестань посылать их всех ко мне. Они меня уже замучили. Ни минуты свободной. Ты что, сама не можешь дать мудрый совет?

– Понятия не имею, что им сказать. Это всего лишь Лула. Какая муха их укусила?