Воскресный ребёнок - Мебс Гудрун. Страница 11

– Для этого, наверное, ты уже слишком большая?

Я энергично мотаю головой. Ходить за руку очень приятно! Ну и что, что я давно уже из этого выросла.

– Ладно, – говорит Улла, не выпуская мою руку. Мы идём дальше. И теперь шагаем слаженно.

Мы направляемся к остановке трамвая. И держимся за руки. Я могла бы идти так целую вечность! Честное слово. Я так ждала этого воскресенья и так рада, что оно уже началось! И рада, что Улла держит мою руку…

– Давай поедем куда-нибудь за город? – спрашивает Улла. – Хочешь?

И сжимает мою руку. Я тоже сжимаю в ответ. Не сильно, просто чтобы она почувствовала. Мы едем за город, вот здорово! Но тут я вспоминаю – машины ведь у неё нет… Как же мы поедем? Другие ребята со своими воскресными родителями всегда ездят за город на машинах.

И я спрашиваю:

– Без машины?

И тут же чувствую досаду. На себя. Я же знаю, она не может купить машину. Это очень дорого. Вот ведь ляпнула…

Но Улла совсем не обижается.

– Да она нам не нужна, – говорит она и тянет меня дальше. – Вполне можно обойтись и без машины, как ты считаешь?

Я с облегчением киваю.

– Мы поедем на трамвае, до самого конца. Там есть одно озеро, – говорит она. – Я тут подумала, не устроить ли нам пикник? Или ещё слишком холодно, как ты считаешь?

Я мотаю головой. Хотя сегодня и правда довольно холодно, во всяком случае, прохладно. Я никогда ещё не устраивала пикник с кем-то вдвоём. Всегда только с другими ребятами и сестрой Линдой. В парке. А на озере – никогда! Я очень хочу на пикник. И на озеро тоже. Неужели около нашего города есть озёра?

Да предложи мне Улла просто сесть где-нибудь на скамейке и съесть хлеб с мёдом, я бы и тогда ни секунды не возражала! Ведь она была бы рядом!

Мы подходим к остановке, и Улла отпускает мою руку. Жалко! Это было здорово – идти за руку. Но в трамвае мы садимся рядом, и она снова берёт меня за руку и держит её всё время, пока мы едем. И иногда искоса на меня поглядывает. Я на неё не смотрю и ничего не говорю. Наверное, она думает, что я онемела, или внезапно поглупела, или ещё что-нибудь. А я просто не знаю, что сказать. Губы как будто склеились. Лучше уж молчать, чем сморозить какую-нибудь глупость.

Напротив нас сидит толстая тётенька. Между ног у неё зажата битком набитая сумка, она смотрит строго.

«Если б такая была моей воскресной мамой, – думаю я, – вот не повезло бы! Она не стала бы держать меня за руку. Ей главное – сумку свою охранять».

Вообще-то она гораздо больше похожа на настоящую маму, эта тётенька. Она такая большая, широкая, с кудряшками на голове. Но теперь я уверена – Улла нравится мне гораздо больше. Только вот её волосы… Она могла бы просто отпустить их, это же ничего не стоит, и тогда она стала бы похожа на женщину. Настоящую женщину. А не на мальчика.

Я скажу ей про это когда-нибудь, потом… Мы едем довольно долго, до конечной остановки. Потом немножко идём вперёд, и дома заканчиваются – вокруг только луга, кусты, редкие деревья и озеро. Оно не очень большое, хорошо виден другой берег. Но всё равно это настоящее озеро! Кругом коричневые поля, а по воде плавают утки. Их много.

– Вот мы и пришли! – объявляет Улла, стягивает с головы шапку с помпоном и суёт её в карман куртки. Встряхивает стриженой головой и вдруг срывается с места: – Кто первый добежит до озера?

Я тоже стаскиваю шапку, засовываю её в карман пальто и бегу за ней.

Улла уже довольно далеко. Для взрослого она бегает очень даже хорошо. Куртка надувается на ветру, шапка выскальзывает из кармана, но она этого не замечает и бежит дальше. Вот она уже на берегу и кричит:

– Первая!

Я подбираю выпавшую шапку. Вот ведь растяпа! Потом подбегаю к Улле и говорю:

– Не считается! Ты не сказала «на старт – внимание – марш!». Так обязательно надо сказать, если хочешь бежать наперегонки. А то получится несправедливо.

И вдруг понимаю: я в первый раз сказала ей «ты». Просто так. И это было легко.

Улла ничего не заметила. Она сидит на мокрой траве и хитро улыбается:

– Правильно! Я ведь хотела прибежать первой!

Она тянет меня на влажную землю, выхватывает шапку и нахлобучивает её мне на голову, до самого носа, так что я оказываюсь в темноте.

– Я выиграла, ну признай это! – кричит она и пихает меня. Я падаю на спину.

– Но ведь… – говорю я и вдруг прыскаю со смеху.

Ну Улла! Ну даёт!

Мне ничего не видно, я стаскиваю шапку… А потом нахлобучиваю её на голову Улле. В отместку за несправедливость, вот! Теперь она ничего не видит! Хочется пихнуть её, чтобы она тоже упала на спину, но на это я всё-таки не решаюсь. Улла сидит тихо-тихо в натянутой до носа шапке. У меня мелькает мысль: что, если она сейчас рассердится? Это ведь не полагается – смеяться над взрослыми. Попробовала бы я натянуть шапку на уши сестре Франциске, вот был бы номер!

Но Улла не сердится и шапку не снимает. Вид у неё как у грабителя банка из какого-нибудь гангстерского сериала. Она качает «грабительской» головой и глухо ворчит через «грабительскую» шапку что-то вроде «Чёрт!». Она и правда сказала «чёрт». Я бы такого никогда не сказала, по крайней мере громко. Такие слова я говорю только шёпотом. Говорить плохие слова нам запрещено. Если б это услышала сестра Франциска, она больше никогда не отпустила бы меня к Улле! Что ж это за воскресная мама, которая чертыхается…

Улла вдруг сдёргивает шапку с головы и говорит:

– Чёрт, я забыла дома наши припасы для пикника!

Я хихикаю – так смешно она сердится. На себя сердится, не на меня. Я ведь не виновата. А вообще-то – ну что тут такого! С каждым может случиться. Я почти ничего никогда не забываю, а вот другие забывают. Улла настоящая растяпа, но это ей даже идёт. Очень хочется её утешить, но я только говорю:

– Мне есть совсем не хочется…

– Зато мне хочется! – кричит Улла и вскакивает. К её брюкам прилипла целая куча коричневой земли. Ну и видок! И даже не догадается отряхнуться. Про припасы для пикника, что она его забыла, я уже и раньше догадалась. У неё ведь с собой ничего нет: ни сумки, ни пакета. Но ведь утром она всё это упаковала, не забыла, позаботилась… Для того чтобы пойти со мной на пикник! И пусть все припасы сейчас на кухне, а мы тут, на берегу озера, – это ничего!

– Бежим вон к тому фургончику! Там продают сосиски! – говорит Улла. – На старт – внимание – марш!

Сосисочный фургончик стоит на другом берегу. До него довольно далеко, надо обежать почти всё озеро.

Улла бросается вперёд, шапка опять падает на землю. Я её хватаю и припускаю за Уллой. Она действительно растяпа, за ней нужен пригляд. Но сначала надо её догнать. Она бежит быстро, а я – ещё быстрее. Бегаю я хорошо, сейчас она в этом убедится. Земля мокрая, чавкает под ногами, озеро большое, и у Уллы уже изрядное преимущество. Но я всё равно её догоню!

Я бегу, мне становится тепло, хочется бежать всё быстрее и быстрее… Пусть Улла увидит, как хорошо я умею бегать. Вот я уже с ней поравнялась и обгоняю…

И тут слышу, что дышит она тяжело.

А я бегу дальше. Кажется, земля вот-вот уйдёт из-под ног. Если подпрыгнуть повыше, я, наверное, взлечу! Честное слово! Полечу прямёхонько к фургончику, схвачу на лету сосиски, заложу вираж и – обратно к Улле. Крикну «Лови!», и на неё посыпятся сосиски, а я приземлюсь рядом. Вот она удивится – летающая девочка и падающие с неба сосиски!

Но взлететь не получается. Неужели не получается? На бегу я подпрыгиваю изо всех сил, стараясь зависнуть в воздухе, но очень скоро ноги опять оказываются на земле и бегут дальше…

Летать и правда не получается. Летать можно только во сне. Жалко! Но я и так уже у фургончика.

Улла далеко позади, она отстала на километр или, по крайней мере, на много метров. Она держится за бок и кряхтит: «Есть хочу!» Ух, как тяжело она дышит! Я про себя усмехаюсь. Я же знала, что взрослым нельзя так много бегать, это не для них. Бедная Улла!

– Сосиску мне! – задыхаясь, просит она у продавца в фургончике. – И горчицы побольше.