Момент истины (В августе сорок четвёртого) - Богомолов Владимир Осипович. Страница 67

С момента отъезда Алёхина и Таманцева Андрей находился в непрерывном ожидании. Подумав, что о нём просто забыли, и томясь своей бездеятельностью, он намеренно сунулся на глаза Полякову, выходившему из отдела, – подполковник ответил на приветствие, но ничего ему не сказал.

Полуторка вернулась часа через два; Хижняк нашёл Андрея и позвал его обедать. Никаких распоряжений не поступало, и, подумав: когда ещё придётся поесть? – Андрей отправился на кухню.

После жирных густых щей повар, земляк Хижняка, навалил им полные, с верхом миски варёного мяса и пообещал ещё на третье «какаву».

Так плотно Андрей давненько не ел; впрочем, сегодня всех кормили без ограничений, как на убой; даже белый хлеб, нарезанный толстыми ломтями, без нормы лежал на столах.

Андрей макал вилкой куски свинины в персонально для них выданное Хижняку блюдечко с горчицей, когда в комнату-столовую, где находилось ещё десятка два человек, – вбежал какой-то старший лейтенант и с порога закричал:

– Из группы капитана Алёхина здесь кто есть?

– Я… – с набитым ртом, покраснев, проговорил Андрей. – М-мы…

– Что же вы здесь сидите?! – возмутился старший лейтенант. – Идёмте, возьмёте представителя комендатуры. И немедленно выезжайте!

Когда они обогнули здание отдела, он показал Андрею высокого нарядного офицера, стоявшего к ним спиной невдалеке от крыльца, а сам, взволнованно-озабоченный, тут же исчез.

В офицере Андрей узнал помощника военного коменданта города, молодого статного капитана с выразительными продолговатыми глазами на тонком красивом лице.

Когда, впервые заехав здесь, в Лиде, в комендатуру, Андрей увидел капитана, то ему подумалось, что где-то когда-то он уже встречал этого человека. Но как ни силился Андрей, припомнить он не смог, а спросить не решился: даже со старшими по званию капитан разговаривал без выражения почтительности и, пожалуй, несколько надменно, а на Алёхина и вообще не взглянул; он сидел за высоким барьером и, регистрируя командировочное предписание, не поднял глаз от бумаг.

– Вот гусь, а?.. – ругался тогда Таманцев: ему капитан особенно не понравился. – Его лбом башню тяжёлого танка заклинить можно, а он здесь окопался! И вознёсся – никого не замечает! Пижон! Тыловая гусятина! Да я на него облокотился!

Таманцев стоял в стороне у дверей, к барьеру не подходил и, конечно, не сказал Андрею, что во время предыдущего приезда в Лиду имел неприятное столкновение с капитаном: проходя по улице, не поприветствовал помощника коменданта, тот остановил его и публично отчитал…

Торопливо прожёвывая на ходу и сожалея в душе, что не удалось попить «какавы», Андрей подошёл к капитану и, козырнув, проговорил:

– Т-товарищ к-капитан, в-вы из к-комендатуры?.. Идёмте с-со м-мной…

Хижняк, обежавший здание с другой стороны, уже успел сесть в машину и завести мотор. Став на подножку, Андрей шёпотом официально сообщил ему, что к тринадцати ноль-ноль, то есть через сорок минут, им надлежит быть южнее Каменки – Хижняк крепко выругался – и приказал жать на всю железку.

Возможно, надо было предложить помощнику коменданта сесть в кабину, но пока Андрей говорил с Хижняком, капитан, помедлив, залез в кузов и устроился там на ящике. Нарядно-осанистый, в отличной форменной фуражке с чёрным бархатным околышем, он, возвышаясь над бортами, явно бросался в глаза, и Андрей, помня указание Алёхина – прибыть в назначенное место, не привлекая по дороге чьего-либо внимания, – велел:

– С-сядьте ниже, к к-кабине!

Капитан послушался и не торопясь и, как показалось юноше, с весьма недовольным видом опустился на грязные доски кузова. Андрей не сел – упал рядом: полуторка, резко набирая скорость, рванулась как подхлёстнутая.

Женщины с корзинками и сумками тянулись с базара; проехал «додж», полный шумных танкистов в чёрных шлемофонах; у большого костёла в тени каменной ограды теснились прихожане; громыхая по булыжнику, медленно катилась телега с привязанной к задку комолой коровой; со станции доносились гудки паровозов; высоко-высоко, еле различимые в солнечном небе, барражировали истребители.

Город жил своей обыденной жизнью, ничуть не подозревая, что в этот час тысячи бойцов, сержантов и офицеров изготовились к проведению крупнейшей войсковой операции. Ещё большее число военнослужащих, как сказал Таманцев, участвовало в чрезвычайных розыскных и проверочных мероприятиях по делу «Неман». И среди этих многих тысяч лишь офицеры контрразведки знали о рации КАО, о стратегическом значении разыскиваемой группы, знали суть происходящего, и от сознания, что и он, Андрей Блинов, принадлежит к числу столь немногих избранных, юноша чувствовал себя счастливым и необычайно сильным.

Хижняк старался вовсю: они стремглав пролетели по улицам и через какие-то минуты, оставив город позади, мчались по шоссе.

Капитан трясся в кузове подле Андрея с тем же горделиво-важным видом, что и в комендатуре. На нём был складный, прямо с иголочки китель с ярко сверкавшими на солнце золотистыми погонами и пуговицами, светло-синего, довоенного сукна брюки и новенькие сапоги с длинными узкими голенищами. Подшитые ровнёхонько, свежее свежего манжеты виднелись из рукавов; складки на брюках были отутюжены; от лакированного козырька фуражки и до чёрного зеркала сапог всё на капитане было новенькое, аккуратное, блестящее и весьма неуместное в старом, видавшем виды кузове.

Чтобы не запачкать костюм, он, подложив под себя шёлковый носовой платок, сидел в метре от бочонка с бензином и старался одеждой ничего не касаться; дважды он поглядывал на часы, как бы давая понять, что человек он занятой и у него на счету каждая минута.

Андрей дружелюбно посматривал на капитана и даже улыбнулся, собираясь заговорить, но тот и взглядом не удостоил его.

Вспомнив вдруг о письме матери, Андрей вынул его – когда ещё выдастся свободная минута? – и начал читать. При этом он скосил глаза и увидел, что капитан демонстративно смотрит в другую сторону.

Письмо матери Андрея и порадовало, и опечалило, и вызвало некоторую досаду.

Серёжка Кузнецов был отличный мальчишка, а в Милочку Андрей в первом классе действительно влюблялся, и не верилось, что их уже нет, как нет в живых и ещё семи его одноклассников.

Хлопоты матери удивили Андрея своей неуместностью и безосновательностью. Боже мой, чем она озабочена?! «Ножки», «чулочки», «посылочка с продуктами»… Он, Андрей, участвует в розыскных мероприятиях стратегической без преувеличения важности, занимается делом, взятым на контроль Ставкой Верховного Главнокомандования, а тут… ерунда, какая может прийти в голову, наверно, только женщине, и то гражданской. «Мещанство, тыловое мещанство…» – огорчённо подумал Андрей.

И ещё обижается, что он редко пишет. Да знала бы она… Самое обидное, что он даже намёком не может сообщить ей, чем занимается.

Сунув письмо матери в карман, Андрей взглянул на часы – было начало второго, – привстав, перегнулся в кабину и громко сказал:

– Х-хижняк, м-мы опаздываем… Ж-жми, дорогой, ж-жми!

– А я что делаю?! – свирепо закричал Хижняк.

Андрей с озабоченным видом сел на место. То, что они не успеют к назначенному Алёхиным времени, стало ясно ещё на аэродроме – выехали позже, чем следовало. Но теперь это Андрея по-настоящему обеспокоило, и он с тревогой думал о возможных последствиях их вынужденного опоздания.

Это был, наверно, самый ответственный день в его жизни, главной своей задачей он сейчас полагал не допустить и малейшей ошибки и, естественно, не мог не волноваться.

Хотя Хижняк знал дорогу и ориентировался не хуже его, он на всякий случай смотрел вперёд, несколько раз перегибаясь через борт, с опаской поглядывал на скаты (будто это могло что-нибудь дать) и всё время со страхом прислушивался к шуму мотора: вдруг откажет – и тогда они вообще не доедут до места.

Капитана же словно ничто не интересовало. Он смотрел с холодно-важным безразличием и каким-то недовольством, его взгляд, ни на чём не останавливаясь, безучастно скользил по перелескам, чересполосице полей и редким хатам, и лицо, как казалось Андрею, говорило: «Борьба со шпионажем?.. Подумаешь, эка невидаль? Я и не такими делами занимаюсь!..»