Семь чудес и гробница теней - Леранжис (Леренджис) Питер. Страница 24

Воздух перед проемом засветился и закружил воронкой подобно туче изголодавшихся комаров. Вскоре он загустел, и из него сформировался человеческий силуэт. Фигура женщины.

Она подняла руку, и Канавар подлетел и завис перед ней. Женщина проревела что-то на неизвестном мне языке, а Канавар в ответ завизжал:

– Молю вас, отпустите меня! Мне очень жаль! Сие был несчастный случай!

Глаза женщины вспыхнули оранжево-красным. Канавар ракетой взмыл вверх, прямо к крыше здания.

Эли и Касс подползли поближе к нам с папой. Торквин отпрыгнул назад, загораживая нас собой.

Женщина начала спускаться по лестнице. Ее лицо было высохшим и серым, а кожа, похоже, отслаивалась от мышц. Волосы, белые и безжизненные, спускались почти до пят. Женщина указала на нас костлявым пальцем, обтянутым тонкой кожей, с черным и загнутым, как бараний рог, ногтем.

Она заговорила, и мне показалось, что по моим барабанным перепонкам заскребли булавками.

– И это все, на что вы способны? – сказала она, вскинув руку вверх.

Глава 24

Ошметки кожи зомби

Получить ошметком кожи зомби в глаз совсем не весело. Щиплется он не меньше, чем воняет.

Я отчаянно заморгал заслезившимся глазом, пытаясь избавиться от гадкой «соринки».

– Ты в порядке? – забеспокоился папа.

– Отвечайте на вопрос: это все, на что вы способны? – повторила женщина. Непострадавшим глазом я видел, как она нетвердым шагом спускается по ступенькам, осыпая их мелкими фрагментами собственного тела. Не знаю, были ли то осколки ее костей, обрывки ветхой тоги или просто последствия ужасной экземы.

– Да! – выпалила Эли. – Или нет. Я не знаю. Вы не могли бы перефразировать вопрос?

Жуткое создание продолжало идти к нам, оставляя за собой след из телесной трухи и так и не опустив руку. Слезы успели промыть мой глаз, и я проследил за ее костлявым пальцем, указывающим на крышу мавзолея, где на одной из впряженных в мраморную колесницу лошадей сидел в весьма некомфортной позе Канавар.

– Я спрашиваю о душе, ты, полуразумная! – ответила женщина. – Это все, на что вы способны ради души? Отвечай, высохший чернослив, имевший несчастье зваться человеком!

– Во мне сокрыто немало талантов, о Госпожа этого Дома, – закричал в ответ Канавар, свесившийся с мраморной лошади и всем своим видом напоминавший горгулью. – И я бы с превеликим удовольствием поведал о них, если сие будет уместно, лицом к лицу… Точнее, лицом к остаткам сего. У вас, случайно, лестницы не найдется?

Женщина крутанула пальцем, что-то бормоча себе под нос.

Канавар с громким визгом торпедой взмыл в воздух и, нелепо размахивая руками и ногами, начал падать на нас. Торквин вскочил и принялся раскачиваться из стороны в сторону, примеряясь к «снаряду». Канавар влетел в его руки совершенно бесшумно, словно какой-то гигантский зефир.

– Гол, – буркнул Торквин.

– Мы пришли с миром! – Голос Эли дрожал. – Меня зовут Эли, это Джек, Касс, Торквин и мистер Мартин Маккинли. Люди за нами – это доктор Тереза Бредли и профессор Радамантус Бегад. А вы, простите?

Женщина опустила руку, и с ее мизинца оторвался и упал на лестницу лоскут кожи. Я невольно отвернулся, чтобы не видеть этого отвратительного зрелища.

– Я Скилаки, – сказала она.

– Что за чудесное имя! – тут же заявил Канавар. – Прекрасное. Певучее. Меня зовут Канавар – доктор Канавар, если совсем точно, – и я спешу выразить вам свою глубочайшую…

– Мое имя означает «маленькая собачка», и я презираю его! – перебила его Скилаки. – Меня звали Прорицательница Семьдесят Три, что вполне устраивало меня, но не нашу правительницу. Слишком много прорицательниц, сказала она, а если ее величество царица Артемисия чего-то пожелает, она свое получит. А теперь, раз вы нашли вход, который искали, давайте приступим к обмену и покончим со всем этим. Артемисия не терпит задержек! Но, возможно, я смогу доставить ей экземпляр получше, чем этот… гомункулус Кавиар.

– Канавар, – сказал карлик. – И вы абсолютно правы! Я недостоин! Моя душа вся иссохла и сморщена…

– Тихо, гномообразное, или колесница тебя ждет! – вскричала Скилаки.

Я сглотнул. Даже смотреть на Скилаки было трудной задачкой. Ее глаза, казалось, готовы были в любую секунду выпасть из глазниц. Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы сдержать дрожь в теле, когда я заговорил.

– Мы ищем Галикарнасский мавзолей, – сказал я. – Мы просто хотим зайти туда, найти кое-что нужное нам и выйти.

– И что вам нужно, дитя? – спросила Скилаки.

Касс и Эли в панике посмотрели на меня.

Было ли ей известно о силах, скрывающихся в локули? Я этого не знал. Нельзя было открывать все карты. Вдруг, узнав, за чем мы пришли и что потом собираемся с этим делать, она начнет чинить нам препятствия?

– Э… Ничего такого, – ответил я. – Каменный шар. Но мы, люди, ценим его за его красоту. Насколько нам известно, Артемисия получила его много лет назад. Может, она сможет нам помочь.

Скилаки с секунду смотрела на меня пустым взглядом, затем направилась ко мне, со злостью впечатывая ступни в землю. Я отвернулся, не желая видеть новый дождь из трухи.

– Не смей вещать мне о каких-то глупых камнях! Царица. Желает. Душу. Навечно.

– Что-то мне подсказывает, что под душой имеется в виду не принятие ванны, – сказал Касс. – Потому что это еще можно организовать, а…

Скилаки сощурилась, и на землю полетели несколько ресничек.

– Вы испытываете мое терпение!

Касс попятился:

– Шучу.

– Ладно, предположим, вы получите душу, – сказала Эли. – Что случится с человеком после того, как его душу заберут?

– Его душа вступит в восхитительное состояние, – ответила Скилаки. – Она свободно воспарит, более не скованная физическими ограничениями, и начнет впитывать знания и мудрость. Возможно, со временем она найдет пристанище в новом теле. Что касается ее первоначального обиталища, оно тоже обретет свободу – свободу от эмоций и мыслей, возможность действовать на уровне чистых инстинктов, как самые работящие из представителей насекомых.

– То есть вы предлагаете нам добровольно стать зомби? – спросил я.

– Я не знаю этого слова. Я лишь хранитель врат Артемисии, – сказала Скилаки. – Вас смущает мое предложение?

– Еще как смущает! – воскликнула Эли.

– В таком случае вы вольны отказаться. – И Скилаки повернулась к нам спиной.

Стоило ей начать подниматься по ступеням, как весь мавзолей завибрировал. Земля вновь задрожала, а стены стали блекнуть.

– О, ну здорово, сейчас вся эта штука исчезнет, – простонал Касс.

Я вырвался из рук папы и бросился за прорицательницей.

– Подождите! – заорал я.

– Джек, а ну вернись! – крикнул папа мне вслед.

Я слышал, как он бросился вдогонку. Я обежал Скилаки и встал перед ней, загораживая проход.

– Я хочу увидеть Артемисию, – сказал я. – Скажите ей, что я… что я потомок Массарима.

Скилаки едва не упала.

– Ты смеешь указывать мне… – Она вдруг осеклась и наклонилась вперед. – Ты сказал – Массарим? Если на то пошло, я и правда наблюдаю некоторое сходство…

– Передайте своей царице, что мы подумаем над ее требованием души, но только при условии, если она отдаст нам каменный шар и обеспечит безопасный путь назад, – заявил я.

Судя по грозному оскалу, содержащему не так уж много зубов, ждать положительного ответа не стоило. Скилаки шагнула назад и начала поднимать руку:

– У тебя нет права торговаться.

Я почувствовал, как мои ноги оторвались от ступеньки, и поспешно развернулся, чтобы ухватиться на колонну и не дать запустить себя в воздух.

– Оставь его! – Папа схватил прорицательницу за руку и попытался оттащить ее назад, но все его усилия закончились тем, что в его ладонях остались мелкие лоскутья кожи и тоги. Все мое тело, будто насаженное на огромный крюк, дернулось вверх.

– Нет! – закричал кто-то внизу. – Я отдам свою душу!

Скилаки повернулась на голос. Папа застыл столбом. Мои ноги бухнулись о мрамор.