Чернышевский - Богословский Николай Вениаминович. Страница 50

Огромной заслугой Чернышевского было то, что в «Очерках» он ясно указал перспективы дальнейшего развития современными писателями тех идей, которые Гоголь «обнимал только с одной стороны, не сознавая вполне их сцепления, их причин и следствий». В сатире Некрасова и Салтыкова-Щедрина Чернышевский прозорливо увидел залог более полного проникновения в сущность изображаемых явлений, ибо у этих писателей последовательный реализм сочетался с передовой революционной мыслью.

Вся дальнейшая литературно-критическая деятельность Чернышевского проходила под знаком развития и углубления тех положений, которые были разработаны им с наибольшей полнотой в «Эстетических отношениях искусства к действительности» и в «Очерках». Он сам указывал, что его последующие статьи о произведениях современных писателей «будут иметь непосредственное отношение к общей системе «Очерков».

Эта общая система «Очерков», в которых Чернышевский настойчиво указывал, что патриотический долг каждого подлинного писателя – служение своим творчеством нуждам народа, нашла отражение и в последующих его статьях о ранних повестях Льва Толстого, о «Губернских очерках» Салтыкова-Щедрина, о повести Тургенева «Ася» и о рассказах из народного быта Н. Успенского.

Блестящее умение критика поднимать и разрешать на материале художественной литературы современные политические проблемы, боевой революционный дух, присущий его статьям, неустанное отстаивание им принципов реализма и народности в искусстве, требование высокой идейности, лежащее в основе материалистической эстетики Чернышевского, – все это имело громадное значение для дальнейшего развития русской литературы.

Идеи, заложенные в «Очерках» и в других литературно-критических статьях Чернышевского, воспитали целые поколения читателей, подготовили почву для восприятия марксизма-ленинизма, оказали огромное влияние на движение русской культуры и науки.

Еще полвека тому назад В.И. Ленин и И.В. Сталин использовали «Очерки гоголевского периода» в своих трудах. В 1900 году Ленин, разоблачая и высмеивая «критические приемы» одного из «легальных марксистов» – П. Скворцова, напомнил читателям о том, как Чернышевский в «Очерках» осмеял критические выходки Сенковского против Гоголя. «Ведь это совершенно такая же «критика», – говорит Ленин, – как та, над которой смеялся некогда Чернышевский; возьмет человек в руку «Похождения Чичикова» и начинает «критиковать»: «Чи-чи-ков, чхи-чхи… Ах как смешно!..» [24]

И.В. Сталин в статье «Как понимает социал-демократия национальный вопрос?» (1904 г.), критикуя федералистов – социал-демократов, писал: «Я вспоминаю русских метафизиков 50-х годов прошлого столетия, которые назойливо спрашивали тогдашних диалектиков, полезен или вреден дождь для урожая, и требовали от них «решительного» ответа. Диалектикам нетрудно было доказать, что такая постановка вопроса совершенно не научна, что в разное время различно следует отвечать на такие вопросы, что во время засухи дождь – полезен, а в дождливое время – бесполезен и даже вреден, что, следовательно, требовать «решительного» ответа на такой вопрос является явной глупостью». [25]

Как раз в шестой главе «Очерков гоголевского периода» Чернышевский доказывал с позиций диалектика тогдашним метафизикам, что «отвлеченной истины нет; истина конкретна», то-есть определительное суждение можно произносить только об определенном факте, рассмотрев все обстоятельства, от которых он зависит». «Например: «благо или зло дождь?» – это вопрос отвлеченный; определительно отвечать на него нельзя: иногда дождь приносит пользу, иногда, хотя реже, приносит вред…»

Понимание Чернышевским задач передовой художественной литературы, его призыв к писателям следовать по пути реалистического изображения действительности близки и дороги нашему социалистическому обществу.

Великий Октябрь неузнаваемо изменил облик нашей страны, принеся свободу и счастье миллионам угнетенных людей, осуществив надежды и чаяния лучших деятелей нашей Родины. Литературное наследие Чернышевского – вершина русской революционной мысли домарксова периода, помогает советским людям созидать новую культуру. Восприняв лучшие традиции литературного прошлого, советская литература разрешает новые насущные задачи эпохи. Об этих традициях, одним из творцов которых был Чернышевский, напомнил нам в своем докладе на XIX съезде партии Г.М. Маленков: «В своих произведениях наши писатели и художники должны бичевать пороки, недостатки, болезненные явления, имеющие распространение в обществе, раскрывать в положительных художественных образах людей нового типа во всём великолепии их человеческого достоинства и тем самым способствовать воспитанию в людях нашего общества характеров, навыков, привычек, свободных от язв и пороков, порождённых капитализмом… Неправильно было бы думать, что наша советская действительность не даёт материала для сатиры Нам нужны советские Гоголи и Щедрины, которые огнём сатиры выжигали бы из жизни всё отрицательное, прогнившее, омертвевшее, всё то, что тормозит движение вперёд». [26]

Противники Чернышевского утверждали, что он был сторонником грубой тенденциозности в искусстве. Анализ высказываний Чернышевского ясно показывает всю несправедливость этих утверждений. Как и Белинский, он считал, что голый дидактизм лишь вредит художественному замыслу, что подлинный художник никогда не станет искажать действительность в угоду своим пристрастиям или расчету. Произвольное напряжение фантазии, усилие писателя над собой, какая бы то ни было фальшь не могут не сказаться в его произведении. Без правды жизни нет поэзии. «В поэзии ложь невозможна, она скажется вычурною, нелепою риторикой. Чего нет в душе автора, того не будет в его создании», – говорил Чернышевский.

Он отвергал литературных «союзников», которые хотели бы примкнуть к передовому движению шестидесятых годов (оно, как всякое широкое движение, имело своих приспособленцев) не по глубокому убеждению, а по косвенным соображениям: это модно, это ново, это сулит успех. «Есть люди, – писал Чернышевский в «Очерках гоголевского периода», – неспособные искренно одушевляться участием к тому, что совершается силою исторического движения вокруг них: для таких писателей бесполезно было бы накладывать на себя маску патетического одушевления современными вопросами, – пусть они продолжают быть чем хотят: великого ничего не произведут они ни в каком случае».

В «Заметках о журналах» (август 1856 г.) Чернышевскому пришлось говорить о тогдашнем увлечении многих литераторов писанием повестей и романов из простонародной жизни в подражание Григоровичу.

Будь у Чернышевского действительно утилитарное отношение к литературе, его должен был бы радовать, по крайней мере, самый факт обращения писателей к крестьянским темам. Но он знал цену бездушному следованию моде.

«Без знания и без любви, что может сделать даже замечательный талант? А если, притом, и талант у литератора, требующего себе отличий за снисходительное знакомство свое с мужиками, не слишком велик, что ж удивительного, когда рассказы его из сельского быта так же пусты, аффектированны и скучны, как пусты, скучны и аффектированны были бы его повести из аристократического быта? Да и что хорошего может произвести насилование своего таланта? Григорович тем и силен, что пишет простонародные рассказы по влечению собственной натуры, не насилуя таланта, а давая ему полный простор. А последователи его начали описывать поселян не по влечению таланта, а по разным посторонним соображениям, насилуя свой талант».

Можно было бы привести немало примеров в доказательство того, что Чернышевский никогда не был сторонником голой тенденциозности. Вспомним хотя бы его рецензию на стихотворения Н. Щербины (1857 г.). Чернышевскому казалось, что Щербина изживает свое надуманное пристрастие к античности, что он ищет каких-то путей к живой современной поэзии (правда, Щербина так и не сумел выйти на эту новую дорогу). Чернышевский, разумеется, приветствовал намечающийся сдвиг в поэзии Щербины. Но одобряя этот сдвиг в принципе, он показывал чисто поэтическую слабость «Ямбов», в которых отразилось повое направление поэзии Щербины: «Мысль каждого ямба благородна, жива, современна, но она. остается отвлеченною мыслью, не воплощаясь в поэтическом образе, она остается холодною сентенциею… она остается вне области поэзии… Мы приведем пример этой отвлеченности, этого чуждого поэзии отсутствия живых образов, которыми бы воплощалась мысль: