Расмус, Понтус и Растяпа - Линдгрен Астрид. Страница 7

– Он явно не из нашего города, – сказал Расмус таким тоном, точно это был великий грех.

Незнакомец и впрямь не походил на жителя Вестанвика, и это было видно за версту: шляпа небрежно сдвинута на затылок, а вид такой самоуверенный, точно он уже скупил весь парк. Он шёл, никому не уступая дороги, прямо к тележке с колбасками. Нашарив в кармане мелочь, он швырнул деньги на прилавок:

– Две без горчицы!

Он встал как раз перед мальчишками, и Расмус с Понтусом посмотрели на него очень сердито: ещё без очереди лезет, настоящее пугало и есть! У незнакомца был огромный некрасивый рот, нахальная физиономия, а глаза одновременно равнодушные и злые.

– Скотина, – буркнул Расмус.

Незнакомец жадно набил рот колбасой и, причмокивая на каждом слове, спросил у лоточника:

– Где тут шатёр шпагоглотателя по имени Альфредо?

Понтус, только что получивший две драгоценные жареные колбаски, вздрогнул. Стоило кому-нибудь упомянуть при них это имя, как опасность становилась слишком явной.

Лоточник указал на шатёр Альфредо, и незнакомец исчез, даже не сказав «спасибо». Расмус и Понтус вскоре забыли о нём, у них было куда более важное дело – колбаса! Замечательная, коричневая, ароматная колбаска с горкой горчицы! Какое наслаждение было прогуливаться по парку с колбасой в руке, останавливаться то возле стрелков в тире, то возле здоровенного сельского парня, стучащего молотом по силомеру, прислушиваться к визгу девчонок на качелях… а потом вдруг вспомнить, что надо же ещё посмотреть вагончики!

– Хорошо бы так жить, – сказал Расмус с завистью.

Вагончики уютно устроились в кустах сирени, в маленьких окнах горел свет, и очень хотелось заглянуть внутрь. Расмус вдруг подумал о том, как глупо всё время сидеть на одном месте вместо того, чтобы путешествовать в таком вот передвижном доме по всему свету!

– Ага, а в Вестанвик можно было бы иногда заезжать в гости, – подхватил Понтус.

– Послушать, как шумит школа, – злорадно добавил Расмус.

Они прогуливались между вагончиками, заглядывали в светящиеся окна и выбирали, в каком из них поселиться, выпади им шанс стать их счастливыми обитателями.

– Вот в этом, наверное, – сказал Расмус, указав на особенно славный зелёный вагончик, которого они сначала не заметили.

Они подошли поближе. У вагончика были маленькие окошки с красными клетчатыми занавесками, за которыми горел мягкий свет. В этом вагончике, без всяких сомнений, хотелось поселиться. Но ребята решили всё-таки ещё заглянуть внутрь, прежде чем сделать окончательный выбор. Поэтому они завернули за угол – и вдруг услышали уже знакомый голос:

– Старина Эрнст, ты есть опять на сфободе!

Альфредо! Но было поздно. Двое мужчин, сидевших на ступеньках вагончика, уже заметили их, и со светлого вечернего неба грянул гром:

– Тфа маленький негодяй! Прийти посмотреть на меня одним глазом, а?

Альфредо рванулся к ним, как разъярённый бык, и мальчишки пустились наутёк. Но громкое «Плюх!» позади заставило их оглянуться, и Понтус издал беспомощный, испуганный смешок. Альфредо шлёпнулся животом в лохань для стирки, которую какая-то добрая душа оставила у него на пути. Теперь шпагоглотатель стоял на четвереньках и бешено вращал глазами.

Впрочем, смеялся не только Понтус – Эрнст тоже хохотал во всё горло:

– Славно искупался, а?

Тут кто-то позвал из вагончика:

– Альфредо, иди ужинать!

– Иди ко всем чертям, дядя! – крикнул Расмус на бегу. – Пойди слопай пару шпаг, может, от них тебе получшеет!

– А видел, кто сидел с ним на ступеньках? – спросил Понтус, когда они отбежали на безопасное расстояние. – Наше пугало!

Расмус сердито кивнул:

– Кто бы сомневался! Два сапога – пара. Оба одинаковые скоты.

– Если Альфредо встретит нас ещё раз, точно убьёт, – заметил Понтус.

– Что правда, то правда, надо держаться от него подальше.

Понтус вдруг зевнул, и Расмус посмотрел на часы.

– Смотри-ка, а времени уже пол-одиннадцатого, – удивился он. – А только что было девять.

Вообще-то ему надо было вернуться к десяти, так что мама наверняка уже сердилась. Он несколько раз пытался ей объяснять, что иногда часы у него отстают на час и даже больше, но мама говорила, что всё это выдумки.

– Разрази меня гром, пора бежать! – воскликнул Расмус и бросился к воротам.

Братец Понтус поспешил следом.

Расмус лежал в постели, рядом пристроился Растяпа. Когда приходишь домой озябший, нет ничего лучше такой вот маленькой тёплой собачки. Мама, правда, считала, что класть собаку в постель негигиенично, но Расмус отвечал, что это всё выдумки. И Растяпа был с ним согласен.

– Тяпа, – шепнул Расмус, – ты лучший пёс в мире.

Мама, конечно, сердилась, что Расмус пришёл так поздно, но он спокойно перенёс заслуженную взбучку, и теперь уже всё было позади, и можно было лечь спать.

– А какой сегодня был день, Тяпа?

Растяпа радостно поскулил в ответ и ещё крепче уткнулся мордой в подмышку Расмуса.

– Ах да, среда, – вспомнил Расмус.

Но какая среда! Подумать только, как много всего может уместиться в один день! Так бывает только во время ярмарки, но завтра наступит другой день, уже без неё… Ёлки-палки, вот скука!

– Рубец, книжка, сетка и сычуг, – шепнул Расмус на ухо Растяпе.

И уснул.

Глава четвёртая

Расмус выпрашивал у родителей Растяпу целых полгода и обещал, что никому из домочадцев не придётся заботиться о собаке – он сам будет за ней ухаживать.

Папа сначала не очень верил:

– И сам будешь гулять с ней по утрам? Даже не думай выпускать собаку в сад – она начнёт гавкать, разбудит соседей, испортит все клумбы, а потом убежит и подерётся с другими собаками.

– Я буду гулять с ней каждое-прекаждое утро, – уверял Расмус, – это же так интересно!

– Думаешь? – спросила мама. – Это зимой в двадцать градусов мороза и в семь часов утра?

– И в ветер скоростью тридцать метров в секунду? – подхватила Приккен. – Наш Расмус пойдёт выгуливать собаку?

– Именно так он и сделает, – твёрдо ответил Расмус.

И ему подарили Растяпу. Но лёжа по утрам в тёплой постели и глядя на Растяпу, стоящего у двери с молчаливым упрёком в глазах: «Ну что, мы совсем никогда не пойдём гулять?», Расмус порой от души желал, чтобы собаки были устроены чуточку по-другому. Так, самую капельку: чтобы им хотелось на улицу только в хорошую погоду, и уж никак не раньше двенадцати дня. Но Растяпа, как ни странно, хотел гулять в семь утра и в сильный ветер, и в проливной дождь. А согласно устройству мамы, Расмус должен был держать слово. Правда, иногда случалось, что с Растяпой гулял папа, когда вставал в утреннюю смену или, наоборот, возвращался с ночной, но чаще всего Расмус делал это сам, и на совесть. У кровати его всегда стоял будильник, каждое утро ровно в семь помогавший Растяпе поднять хозяина на ноги.

В четверг утром Расмусу очень хотелось спать, но когда прозвенел будильник, он выполз из кровати и, пошатываясь, с полузакрытыми глазами побрёл в ванную. Он сунул голову под кран, чтобы скорее проснуться. Потом украсил зубную щётку длинной изящной змейкой зубной пасты, подставил её под струю воды так, что паста смылась почти начисто, засунул щётку в рот, пару раз яростно провёл ею по зубам, и на этом утреннее умывание закончилось. Расмус вышел из ванной. Мокрое полотенце осталось на краю раковины, из незакрытого тюбика на полочку под зеркалом натекло белое пятно, вся ванная была мокрой – за исключением мыла. Зато теперь уж у мамы не будет никаких сомнений, кто мылся последним.

– Ну как это ты не понимаешь, что по утрам людям хочется поваляться в постели? – сказал он Растяпе, выбегая через чёрный ход на улицу.

Растяпа, очевидно, совершенно этого не понимал – он в таком восторге набросился на клумбу с фиалками, что земля полетела из-под лап во все стороны.