Тройка запряженных кузнечиков - Корпачев Эдуард. Страница 21
Младшеклассники пытливо следили только за Амальгамой, они ждали чего-то необыкновенного и втайне, возможно, заранее сочувствовали Игорю. А Игорь не понукал свою лошадь к быстрому бегу, обходил стороною препятствия, заставлял ее идти неспешной рысью, зная, что это удивляет и разочаровывает болельщиков.
Он так решил, по совету Булата, еще накануне: приучить лошадь к себе, заставить повиноваться и потому не гнать во весь опор, не направлять на препятствия. И, должно быть, поведение всадника представилось лошади странным: она снова и снова пробовала избавиться от докучливого седока — и каждый раз неудачно.
Уже не прежнее, взволнованно-выжидающее состояние испытывал Игорь в новом седле, а спокойную решимость духа, и теперь он знал одно: Амальгама почувствовала властную руку, так пускай она и поверит, что эта рука добра и дружественна.
Когда закончилась тренировка и Игорь спрыгнул на зыбкую землю, младшеклассники обступили его кольцом и загалдели:
— Надо было погонять сильнее! Так неинтересно.
Чубарь, проезжая мимо, слышал, конечно, эти слова, потому так проворно привязал Думу к изгороди и подступился к Булату:
— Дайте-ка я попробую! У меня получится…
— Нельзя, Чубарец, — произнес тренер. — Куневич — способный наездник, да и то с трудом удерживается на Амальгаме. Отвечать-то мне придется, если сбросит.
— Я сам отвечу, Николай! — горячо заверил Чубарь и принялся умолять Булата: — Да ничего же не случится. Куневич здесь не пример, у меня, может, своя система…
— Пускай прокатится! — одобрительно зашумели младшеклассники. — Все же Вовка звеньевой в своем классе.
Булат пожал плечами и подсадил Чубаря в седло.
Чубарь сразу же каблуками сильно сдавил бока лошади, свистнул в два пальца, и тут же рванулась вперед Амальгама. На пути ее выросла преграда, лошадь взметнулась вверх — наверняка вспомнила, как надо вышибать седока из седла, — и Чубарь тотчас же оказался на земле.
Он лежал, пожалуй не совсем понимая, что случилось, а над ним склонялись, тараща испуганные глаза, младшеклассники, и Чубарь не поднимался, ждал, когда все в леваде соберутся вокруг него. Теперь определенно он станет в школе героем дня, у этих младшеклассников звонкие языки, и Куневич понимал, почему Вовка Чубарь не спешит подниматься с земли.
8
И правда — назавтра Вовке Чубарцу не давали прохода, расспрашивали, заживет ли у него плечо или останется так: будто Вовка не просто упал с лошади, а по крайней мере вернулся из боя. Его ничуть не смущало такое повышенное внимание, и на большой переменке он обошел все четыре этажа школы, но чтобы ответить каждому на вопросы, не хватило большой переменки, в класс Вовка влетел уже после звонка, когда Валентин Сергеевич доставал из портфеля стопку сочинений.
— Это очень интересно, что многие из вас выбрали одну и ту же тему, — говорил учитель. — И очень хорошо, что то скромное дело, которое вы как шефы делаете на конезаводе, становится вашей потребностью, ребята…
Из стопки Валентин Сергеевич выбрал несколько тетрадей, еще раз пролистал их, словно проверяя правильность своих оценок.
— Отличные оценки получили Вальковская, Михалевич, Рейнгольд. Но самой лучшей работой я все же считаю сочинение Куневича. Написана, правда, она на «четыре», с двумя ошибками, но зато ясно, логично, впечатляюще. Видно, что ученик писал с неподдельным волнением. Молодчина, Игорь! — похвалил он, отдавая тетрадь.
По партам прошел восхищенный шелест, потому что все знали, что у Валентина Сергеевича, человека сдержанного и немногословного, похвала всегда искренна и правдива.
— А вот мое сочинение! — нетерпеливо приподнялся Шурка Хоменок. — Сверху лежит…
— Ну что ж, Хоменок, — в голосе учителя послышалось сожаление, — слабенькая тройка… Возьми.
Шурка засиял, повеселел, взглянул на всех так, словно сказать хотел, что вовсе не обижен и тройкой. Ну и пускай тройка!
В руках у Валентина Сергеевича оказалась уже следующая тетрадь — в серовато-синей обложке.
— Чубарец написал грамотно, без ошибок. Четыре.
— А почему четверка? — не выдержал Вовка. — Почерк плохой?
Учитель быстрым движением поправил очки и спокойно разъяснил:
— Неполно раскрыта тема, Чубарец. Вот прочитал я и не почувствовал, что это любимое твое занятие. Нет той убедительности, какая есть в сочинении Куневича. И потом, разве действительно конный спорт, досмотр лошадей — самое главное, чему посвящаешь ты свой досуг? Мне кажется, чаще других я замечаю тебя, Володя, в нашей библиотеке…
Вовка вскинул голову и заговорил жарко, точно гневаясь на кого-то:
— У меня круглые пятерки. И в конном спорте не хочу отставать. Тоже буду первый.
— Подумаешь! — задиристо фыркнул Шурка. — Надо было вообще ему тройку поставить, Валентин Сергеевич. Чтоб не задавался.
Учитель промолчал, ожидая, когда смолкнет веселый шепоток, и продолжал раздавать работы.
А Вовка сидел насупясь, стиснув голову руками, и ничего не слышал, даже в тетрадь свою не заглянул. Чего заглядывать: ошибок нет… И разве это справедливо — снижать оценку за пустяк?
Из глухой замкнутости вывел Вовку голос Валентина Сергеевича:
— А сейчас рассмотрим ошибки. Иди, Хоменок, к доске…
9
Солнце скатывалось к горизонту, и по голому полю левады протянулись усталые тени тополей. На земле пестрели палевые сентябрьские листья, вмятые копытами в песок, и уже холодком ранней осени тянуло отсюда, из левады, уставленной изгородями да барьерами. Но стоило наездникам вывести лошадей из конюшни — и левада преобразилась, как не бывало сентябрьской тишины.
Игорь достал из кармана теплый початок кукурузы, протянул к морде Амальгамы, лошадь недоверчиво дернула мордой, потом принюхалась, трепеща ноздрями, повела глазами на Булата и осторожно прикоснулась к початку бархатными губами.
— Сегодня можно пускать Амальгаму на препятствия, — сказал Булат, легонько подталкивая Игоря к лошади и дружески напутствуя его. — Ну, давай.
Игорь и сам заметил перемену в поведении лошади: глаза Амальгамы были спокойны, их влажный блеск не вызывал у него тревоги. Но особенно ощутимой стала эта перемена, как только Игорь вскочил в седло. Лошадь по-прежнему заплясала под седоком, но теперь это было совсем другое нетерпение: Игорь сразу ощутил, что лошади хочется бега, стремительных движений, свежести скользящего по телу ветра…
Он пристроился к череде лошадей, гарцующих на месте в ожидании повелительного голоса всадника, и Ланцет, на котором сидел Шурка Хоменок, узнал Игоря и приветливо заржал.
Амальгама, не дожидаясь своей очереди, внезапно взяла с места, понесла всадника вперед, но едва успел Игорь придержать ее буйную рысь, как лошадь уже распростерлась в воздухе над первым барьером: теперь она совсем не пыталась избавиться от всадника.
Точно проснулся в теле Амальгамы ветер! Мягко отделяясь от земли, она вытягивалась над преградой в струну и снова гнала, гнала подковами назад иссеченную землю, и еще ни разу не было у Игоря такой восхитительной тренировки, когда жутковато замирает сердце, когда еще не совсем доверяешь причудам лошадиного норова.
Должно быть, Амальгама намеревалась возвращаться к препятствиям бесконечное множество раз, но Булат звучным хлопком остановил жокеев и после короткого отдыха приказал:
— А теперь — марш по кругу!
На днях предстояли состязания на осенний приз конноспортивной школы — скачки на кругу ипподрома, на гладком, лишенном препятствий кругу. Игорь знал, что всегда в таких случаях полным-полно набирается городских болельщиков, и надо подготовиться и выступить хорошо, чтобы видели люди: недаром тренируются хлопцы у чемпиона республики.
Амальгама снова пыталась выйти вперед, но Игорь упрямо сдерживал поводья, мысленно как бы говоря: «Спокойно, Амальгама. Будет время». Лошадь утихла, пошла размеренней.
Тренер придирчиво наблюдал за Амальгамой, пока не промчался Игорь перед ним один круг, и второй, и третий. Булат с радостью отметил, что лошадь поверила в нового всадника, широко усмехнулся, крикнул Игорю: