Дети Одина. Скандинавская мифология для юных - Колум Патрик. Страница 28

Когда Фригг поведала богам о том, что совершила, уныние, тяготевшее над Асгардом, рассеялось. Бальдр останется с ними. Пусть Хель приготовила для него ложе в своем темном жилище, но ни огонь, ни вода, ни железо, ни другие металлы, ни земля, ни камни, ни огромные деревья, ни птицы, ни звери, ни ползучие гады, ни яды, ни хвори не помогут ей утащить его под землю.

— Хель нечем будет убить тебя! — закричали ему асы и ваны.

Окрыленные надеждой, они устроили в Мирных кущах игрища во славу Бальдра. Они стали метать в него всем, что попадет под руку. И ни топор, брошенный со всего размаха, ни горящая головня, ни камень, пущенный из пращи, ни водяная струя не ранили любимца Асгарда. Асы и ваны весело смеялись, видя, что он стоит целый и невредимый, и с ними вместе хохотали карлики и добрые великаны, которые пришли поучаствовать в забаве.

Но, замешавшись в толпу, за игрищами наблюдал ненавистник Локи. Он видел, как в Бальдра летят булыжники, бревна, копья и топоры, а тот стоит улыбающийся и счастливый под их градом. Локи дивился этому зрелищу, но не мог просить разъяснений у тех, кто его знал.

Он обернулся старухой, подошел к забавляющимся и заговорил с карликами и добрыми великанами.

— Пойди к Фригг и спроси у нее. Пойди к Фригг и спроси у нее, — только и повторяли они.

Тогда Локи направился в Фенсалир, чертог Фригг. Там он назвался старой волшебницей Гроа, вынувшей из головы Тора осколки кремня, засаженные туда великаном. Фригг слыхала о Гроа и восхвалила волшебницу за ее деяние.

— Много кремневых осколков извлекла я из головы Тора с помощью заклинаний, известных мне одной, — сказала мнимая Гроа. — Тор был мне так благодарен, что возвратил моего мужа, которого унес когда-то на край земли. При виде благоверного я от радости позабыла все заклинания и не довела дело до конца. — Так говорил Локи, повторяя правдивую историю. — Теперь я опять в памяти, — продолжал он, — и могу вытащить оставшиеся осколки. Но не объяснишь ли ты мне, о владычица, чем заняты асы и ваны?

— Объясню, — сказала Фригг, приветливо и радостно глядя на мнимую старуху. — Они бросают всякие тяжелые и опасные предметы в Бальдра, моего возлюбленного сына. И весь Асгард ликует, видя, что ни железо, ни камень, ни дерево не ранят его.

— Но почему же они не ранят его?

— Потому что со всего, что заключает в себе опасность, я взяла клятву не вредить Бальдру, — сказала Фригг.

— Со всего, госпожа? И ты ничего не пропустила?

— Одну вещь и впрямь пропустила. Но столь маленькую и слабую, что я прошла мимо, не подумав о ней.

— Что же это такое, госпожа?

— Омела, у которой нет ни корня, ни силы. Она растет у восточной стены Вальхаллы. Я прошла мимо, не потребовав с нее клятвы.

— И правильно поступила. Что может омела — омела без корней — сделать Бальдру?

С этими словами мнимая волшебница заковыляла прочь.

Но ковылял притворщик недолго. Изменив походку, он поспешил к восточной стене Вальхаллы. Там рос раскидистый дуб, и к его ветвям прилепился маленький куст омелы. Локи отломил молодой побег и отправился с ним туда, где асы и ваны продолжали игрища во славу Бальдра.

Когда Локи подошел, его оглушил хохот: великаны и карлики, асы и ваны без устали что-то бросали — великаны слишком далеко, карлики слишком близко, а ваны и асы вообще как попало. Среди всего этого оживления и ликования странно было видеть одинокую унылую фигуру Хёда, слепого брата Бальдра.

— Почему ты не присоединишься к играющим? — спросил его Локи, изменив голос.

— Мне нечем кинуть в Бальдра, — ответил Хёд.

— Вот, возьми и кинь, — сказал Локи. — Это веточка омелы.

— Я не вижу, куда кидать, — проговорил бедный Хёд.

— Я направлю твою руку, — сказал Локи. Он вложил побег омелы в руку Хёда и отвел ее для броска. Легкий прутик полетел в сторону Бальдра, ударил его в грудь и пронзил ее. Бальдр упал с глухим стоном.

Асы и ваны, карлики и добрые великаны застыли в недоумении и ужасе. Локи скрылся. А слепой Хёд, чья рука стала пособницей убийства, стоял спокойно, не зная, что лишил Бальдра жизни.

И вот Мирные кущи огласились стенаниями. То стенали асини и дочери ванов. Бальдр умер, и они принялись по нему причитать. И пока они причитали по любимцу Асгарда, появился Один.

— Хель навеки забрала у нас нашего Бальдра, — сказал Один своей супруге Фригг, когда оба они склонились над телом своего возлюбленного сына.

— Нет, это не так, — сказала Фригг.

Когда асы и ваны пришли в чувство, мать Бальдра обратилась к ним:

— Кто из вас хочет завоевать мою любовь и признательность? Кто бы он ни был, пусть спустится в темное царство Хель и попросит владычицу взять выкуп за Бальдра. Может быть, она примет выкуп и позволит Бальдру вернуться к нам. Кто из вас поедет? Конь Одина ждет.

Тогда вперед выступил Хермод Проворный, брат Бальдра. Он вспрыгнул на Слейпнира и погнал восьминогого коня к темному царству Хель.

Девять дней и девять ночей скакал Хермод. Он ехал по каменистым ущельям, становившимся все глубже и мрачнее. Наконец перед ним засверкал золотом мост через реку Гьелль. Тут путь ему преградила бледная дева Модгуд.

— Цвет жизни еще не покинул тебя, — сказала бледная дева Модгуд. — Зачем же ты спускаешься в мертвое царство Хель?

— Я Хермод, — отвечал он, — и я еду узнать, не возьмет ли Хель выкуп за Бальдра.

— Страшно жилище Хель для того, кто входит туда, — молвила Модгуд. — Оно обнесено высокой стеной, через которую не перемахнуть даже твоему коню. Его порог — Пропасть. Постель там — Злая кручина, угощение — Голод, а полог постели — Жгучая боль.

— Может быть, Хель примет выкуп за Бальдра.

— Если все живое и мертвое на земле оплакивает Бальдра, Хель вынуждена будет принять выкуп и отпустить его, — проговорила Модгуд, бледная дева, охранявшая сверкающий мост.

— Прекрасно. Значит, я пойду к ней и заставлю ее взять выкуп, потому что все живое и мертвое оплакивает Бальдра.

— Ты не можешь войти, пока не уверишься, что все живое и мертвое оплакивает его. Вернись на землю и убедись в этом. Если ты опять придешь сюда с вестью, что все живое и мертвое оплакивает Бальдра, я позволю тебе войти, и Хель придется выслушать тебя.

— Я приду сюда с такой вестью, и тебе, бледная дева Модгуд, придется меня пропустить.

— Тогда я пропущу тебя, — промолвила Модгуд.

Погоняя Слейпнира, Хермод весело поскакал назад по каменистым ущельям, становившимся все шире и светлее. Выбравшись на землю, он увидел, что и живое и мертвое оплакивает Бальдра. Вперед и вперед несся ликующий Хермод. Посреди земли он встретил ванов и поделился с ними своей радостью.

Тогда и ваны пошли по свету, заглядывая в каждый уголок и не находя ни одной былинки, которая не умывалась бы слезами, сокрушаясь о Бальдре. Но однажды Хермод заметил на голом суку ворону, которая показалась ему не слишком удрученной. Когда он приблизился, ворона поднялась в воздух и улетела, и Хермод последовал за ней, дабы убедиться, что она оплакивает Бальдра.

Он потерял ее из виду возле пещеры. Зато у входа в пещеру наткнулся на каргу с почерневшими зубами, которая и не думала лить слезы.

— Если ты и есть ворона, которая сюда прилетела, то оплакивай Бальдра! — закричал Хермод.

— Я, старая Тёкк, не буду оплакивать Бальдра, — проскрипела карга. — Пусть Хель хранит то, что имеет.

— Все живое и мертвое обливается слезами, горюя о Бальдре! — воскликнул Хермод.

— А мои глаза сухи, — сказала карга.

Она уковыляла в пещеру, и вскоре оттуда выпорхнула ворона. Хермод смекнул, что это Тёкк, злая карга, поменявшая обличье, и погнался за ней, а она полетела по свету, каркая:

— Пусть Хель хранит то, что имеет.

Тогда Хермод понял: нет ему пути в жилище Хель. Все живое и мертвое теперь было оповещено о том, что кто-то не скорбит о Бальдре. И свесив голову к самой холке Слейпнира, Хермод поплелся в Асгард.