Сказание о суворовцах - Жариков Андрей Дмитриевич. Страница 4
Ребятам нравился разговор за столом. Не говорили о пустяках, не «травили» анекдоты, не вспоминали что-то пустое, никчёмное. Восторгались Павлодарской энергосистемой, хвалили тракторы, выпускаемые Павлодарским тракторным заводом, говорили о значении для страны Павлодарского алюминиевого завода, о высокопродуктивных совхозах района.
— Я приехал за вами, дорогие москвичи, — сказал за обедом Василий Петрович. — Хочу показать вам Экибастуз. Не увидеть Экибастуз — значит не иметь представления о нашей области. Не бойтесь, это не так далеко. Сотня километров от Павлодара.
На следующий день все выехали на «Волге» в Экибастуз.
Незабываемое
Возле проходной у ажурных ворот Суворовского военного училища толпились люди. Больше всего женщин, несколько мужчин в штатском и один генерал. Это мамы, бабушки и дедушки тех ребят, которые сидели в учебных классах училища и писали сочинение.
Саша Суворов сидел за первым столом. Математику и физику он уже сдал на пятёрки. Требования высокие, и немало ребят получили двойки. Им сразу объявили: «Можете взять документы».
Один мальчик, забрав документы, плакал. А другой радовался, что его не приняли.
— Зачем же ты подавал документы? — спросил Саша. — Столько желающих…
— Не моя затея — деда, — ответил парень, чуть не на две головы выше Саши.
Курильщиков отчисляли сразу же.
Некоторым ребятам было очень важно поступить. Юра Архипов, познакомившись с Сашей, так и сказал:
— Мне некуда возвращаться, если не примут. Отца из одного гарнизона, где нет десятилетки, перевели в другой, куда детей пока брать нельзя. Я дал слово отцу и маме: «Обязательно поступлю!»
Саша не клялся, что поступит, и до самого конца экзаменов сомневался: «А вдруг не примут?» Самым сложным для него было написать без ошибок сочинение. Были даны темы о любимом литературном герое, о творческом пути Льва Толстого и Александра Фадеева и одна свободная тема: «Незабываемое».
Саша мог бы о незабываемом написать несколько сочинений. Ещё свежа в памяти поездка в Казахстан к боевому другу отца, случай в ореховой роще, рыбалка, походы за ежевикой, наконец, сорочонок, о котором тоже можно сочинить рассказ. Но всё это могло показаться малозначительным, даже несерьёзным. Не лучше ли написать об Экибастузе, о той величественной картине, которая открылась со смотровой площадки на угольном разрезе. Мысленно Саша был там, в Казахстане, и вспоминал, как мчались на «Волге» по ровной степной дороге и впереди то и дело виделась зеркальная гладь воды. Это был мираж. На самом деле справа и слева простирались необъятные поля и ровные лесные полосы, в создании которых была доля и лесничего — фронтовика Лынова. Хорошо бы в сочинении сказать о Павлодарском тракторном заводе, мимо которого они проезжали, о высоких трубах алюминиевого завода, о молодом городе на Иртыше Ермаке, где тоже очень высокие трубы электростанций и заводов. Но самое главное место, пожалуй, займёт в сочинении рассказ о разрезе «Богатырь». Там в безлюдной степи, где миллионы лет под тонким слоем каменистого грунта лежали огромные запасы каменного угля, теперь работают роторные экскаваторы-великаны. Мощные агрегаты грызут клыкастыми ковшами спрессованный чёрный пласт угля и сами же загружают вагоны. Поезд по сравнению с экскаватором кажется игрушечным, а самосвал рядом со сверхмощным грузовым автомобилем выглядит спичечной коробочкой. Выгребая каменный уголь, мощные машины словно вспарывают землю и образовывают глубокий и длинный чёрный овраг.
Саша непременно напишет, что со смотровой площадки на краю оврага видел парившего внизу орла с полосатым хвостом и коричневыми крыльями. Вот какой глубокий разрез!
Уголь лежит здесь открытым пластом, толщина пласта несколько сот метров. Здесь нет шахт. Гиганты экскаваторы разрезают каменноугольный пласт, поэтому и называется здешняя разработка угля не шахтой, а разрезом «Богатырь».
«Как бы не забыть самое важное, — подумал Саша. — Уголь из Экибастуза теперь не вывозят: потребовалось бы очень много составов поездов, не выгодно экономически. Экибастузский уголь сжигают на месте в мощных электростанциях, а полученную электроэнергию по проводам передают в города Сибири и Казахстана».
Сочинение получится содержательное. Но вдруг пришла другая мысль и захватила его целиком.
Он заметил, что некоторые ребята уже заканчивали первую страничку. Преподаватель то и дело снимал очки и, прохаживаясь, посматривал на Сашин стол.
Покрутив авторучкой над листом бумаги со штампом, словно собираясь размашисто расписаться, Саша написал: «Пионерское знамя в бою». И, забыв о поездке в Экибастуз, стал писать сочинение о подвиге своего отца.
«Когда началась война, мой отец жил со своими родителями в Ленинграде.
Стояли тёплые солнечные дни. Уцелевшие после бомбёжек и артиллерийских обстрелов листья на деревьях пожелтели и поблёскивали, как бронзовые медали на солдатском мундире. В бирюзовом небе плавали паутинки бабьего лета. Эту пору осени любил и воспевал Александр Сергеевич Пушкин. Но безоблачное небо осени 1941 года не радовало защитников города. С утра до ночи всё вокруг гудело и грохотало — взрывы бомб, рокот моторов, гром орудий.
Вражеские самолёты бомбили и Ленинград, и позиции войск вокруг города, и дороги к фронту.
8 сентября после кровопролитных боёв гитлеровские войска, неся большие потери, перехватили железные дороги, идущие в Ленинград с юга.
Осаждённый с суши, величественный город лишился связи со всей страной и оказался в тяжёлой блокаде. Для подвоза продовольствия и боеприпасов, для эвакуации раненых, больных и детей остался один путь — Ладожское озеро. Огромное оно — берегов не видно, и волны высокие, пенистые, издали похожие на взъерошенные ветром снеговые сугробы. И не безопасно. Вражеские самолёты охотятся за каждым кораблём, даже за пассажирскими катерами, на которых эвакуировали детей.
На рассвете 15 сентября фашисты потопили речной катер с ленинградскими школьниками. Как всё это произошло, знал лишь один мальчик — Вася. Его единственного с берега Ладоги увидели и подобрали разведчики, возвращавшиеся с боевого задания. Мальчик казался мёртвым, лежал на обломках деревянной палубы, привязанный концами каната к металлическому штырю. Лицо и руки в ссадинах. Босые ноги кровоточили. Синяя вельветовая куртка туго подпоясана флотским широким чёрным ремнём с латунной пряжкой.
— Он дышит, — сказал сержант. — Он ещё жив…
Разведчики принесли мальчика в землянку командира.
— Немедленно военного фельдшера! — приказал лейтенант.
Расстегнули ремень, сняли куртку. Удивились, увидав, что грудь мальчика обёрнута красным лоскутом.
— Да ведь это же знамя! — воскликнул командир.
Осторожно развернули шёлковое красное полотнище. Лейтенант прочитал: «Пионерская дружина имени Павки Корчагина».
Фельдшер осмотрел мальчика.
— Сильно контужен. Но самое страшное — двухстороннее воспаление лёгких… Я отвезу его в полковой медицинский пункт.
Ещё бы час-другой — и врачи уже не смогли бы спасти мальчика. К счастью, всё закончилось благополучно. К вечеру он назвал себя: Вася Суворов.
Вот что с ним произошло: пионеры средней школы решили в выходной день посетить боевой корабль, которым командовал отец Васи, капитан первого ранга Суворов. Командир корабля обещал принять пионеров утром 22 июня. Чтобы не заходить рано утром в школу, Васе поручили взять пионерское знамя домой и беречь как зеницу ока. А наутро началась война…
Отец ушёл на корабле в море. Мать через неделю погибла при бомбёжке госпиталя. Она была врачом. Ещё через несколько дней фашистские бомбы разрушили дом, в котором жила семья капитана Суворова.