Гоголь-моголь - Востоков Станислав Владимирович. Страница 2
Опасение
Опасаюсь я и ночи, и теней,
И всего, что дня немножечко темней!
Тролли робких караулят ведь впотьмах!
Раздается с темных улиц: «Ох!» и «Ах!».
Хоронятся и таятся по углам,
Поджидают, выбегают. Раз и «Ам!»
Опасаюсь даже собственную тень —
От нее я убегаю целый день.
К печке, трещущей поленьями, к свече…
Хоть давно стал привиденьем…
…вообще.
Блины
Как-то жарились блины
Преогромнейшей длины.
Был длиною каждый блин
Много, много, много длин.
Шириною в шесть ширин,
С пряным запахом в аршин,
Теплотой размером в кус,
Да имели толстый вкус,
Пара белого — три клуба,
Пылу-жару — по два куба,
Спелый цвет — размером с локоть,
Чтобы вкусно было слопать!
Грязный тролль
До чего ж с мытьем, порою,
Не везло малютке троллю!
Он обегал все леса,
Но не мог омыть лица!
Только тролль заглянет в лужу —
В луже мина — черта хуже:
Не украсишь, как ни крась —
Глазки в точку, кочкой грязь.
Сразу тролль от лужи — прыг,
Машет ручками и — в крик.
И с сердечком со стучащим
Скачет вновь в лесную чащу.
Вдруг лицом об липу — хрясь!
Грязь с лица и обтряслась.
Так лицом об деревца
Он бы бился без конца.
Только все же лучше в лужу —
Лужи мягче для лица!
Обознался
Маленький тролль через рощу бежал,
Пучил глазенки и тяжко дышал —
Чудища троллю казались везде:
В небе, в деревьях, в земле и в воде!
Где-нибудь скрыться скорее б от них!
Норку увидел, нырнул и затих.
Чудище пасть, отзевавшись, закрыло.
Село.
Икнуло.
Но что это было?
Портрет
У меня большие-пребольшие уши,
У меня огромный-преогромный нос.
Нет на свете глазок, как мои иль уже,
Нет на свете реже, чем мои, волос.
У меня коленки смотрят не в ту сторону,
Да и глазки тоже, судя по всему.
У меня головок с пальчиками поровну…
Я такой красавец —
страшно самому!
Микроба
Вот не моют руков мухи
И болят у мухов брюхи
Потому что к ним в утробы
Забираются микробы.
Ведь микроба тоже, детка,
Руки с мылой моет редко!
Преступление
В ночной беззвездной копоти
Пролез Петров в окно,
Порвав коварно по пути
Рубашку о стекло.
Мелькнули темные штаны
На светлом кирпиче,
Блеснула в отблеске луны
Лопата на плече.
За страшной маскою цветной —
Из галстука отца —
Никто не видел ни одной
Из мрачных черт лица.
Злодей, крадясь вдоль мрачных стен,
Коварно мял газон,
Когда унес соседей в плен
Полночный сладкий сон.
В неровном свете фонаря
Вдруг выступил забор.
Калитка хлопнула. Скрипя,
Откинулся запор.
Метнувшись хищною змеей,
Злодей к кустам приник.
И в яме
Темной и сырой
Зарыл
Петров
Дневник!
Гений
Много Пушкин подарил
Нам стихотворений.
Как ватрушки он творил
Множество творений.
В пламенном порыве
Этот умный дядя
Сочинял красиво,
Но вперед не глядя.
Ведь смутило б гения,
Если б знал заранее:
Что одним — творения,
То другим — задания!
Сколько?
В нашем мире почтальонов —
Сто пятнадцать миллионов.
В нашем мире хоккеистов —
Двести восемь тысяч триста.
В нашем мире президентов —
Ноль, ноль, ноль одна процента.
Ну а сколько в мире рыжих?
Почему нас не сочли же?
Обошли кого едва ли,
Только нас не посчитали.
Даже тут, я вижу, мы
Оказались рыжими.
Мечта
Мне трещать бы — как сорока,
Бегать — словно слон,
Грохотать бы — без умолку,
Как пустой бидон.
И плясать бы — как корова —
И — как лось — скакать.
Вот тогда уж я Петрова
Смог бы показать.
Не плачьте
Не плачьте, слезливые!
Есть ведь угроза,
Что смоют вас ливнями ваши же слезы:
Смоет ресницы сперва на глазах,
После лицо — за слезою слеза,
Потом, постепенно, шею и руки,
Оба колена и — полностью — брюки,
Пятки немытые, пальцы, сапожки,
Даже следы от сапог на дорожке…
Пока за рыданьем от вас, наконец-то,
Одно лишь останется мокрое место!