Компасу надо верить - Степаненко Владимир Иванович. Страница 2

Под горой петляет речка. А за ней — широкий заливной луг. Он заболочен, зарос осокой и камышом. Пройдешь луг — снова громоздятся меловые горы. Взберешься на них — и откроется карьер!

Нравятся мне наши места. Я даже к ветрам привык. А они у нас необыкновенные. Подует со степи — чернозем несет; зарядит с горы — все выбелит. Пыль сначала соломенные крыши напудрит, а потом примется за сады. Листья на яблонях и вишнях станут белые-белые. А у нас этому только радуются: старики говорят, что белые листья меньше обжигает солнце. Наверное, это правда: у нас всегда хорошие урожаи яблок и вишен.

Дорога привела к мосту через речку. Около моста широкий плес и глубокое место. По берегам растет камыш, сусак режет воздух своими острыми листьями-саблями. Выстроились старые вербы. Многие из них сожжены молниями. В сухих деревьях большие дупла, мы с мальчишками прячемся там от дождя.

— Ну и речка у вас! — громко засмеялась Вяткина. — Воробьям в ней купаться. Не утонут!

— Ты не знаешь. Есть глубокие омуты, — упрекнул я. — У нас и рыбы много.

— Не вижу ни одного малька. На Туркменском канале — вот где много рыбы. Мы уставали таскать сомов на удочки. Раз поймали на сорок килограммов. А сазанов сколько ловили!

Мне стало неприятно, что Вяткина хвастает.

— Ты поймала сома?

— Одному бульдозеристу повезло. Он вытащил на донку.

— Трактором тащил?

— Почему? Руками!

— Знаешь, Вяткина, даже Баскет не умеет так складно врать, — я показал ей согнутый указательный палец. — Сом на сорок килограммов!

— Юрка, когда я врал? — двинулся на меня угрожающе Баскет, сжав кулаки. — Хочешь по шее получить?

— От кого?

— Ты не воображай! — зашел сбоку Колька Силантьев. — Отлупим в два счета!

Ошибся Колька в товарище. Баскет не станет заступаться, если я ударю Силантьева; знает он мои силы. Я не побоюсь, что против меня двое. Я умею драться и никогда не закрываю глаза. А это очень важно.

— Силантьев, надо будет, я тебя вместе с Баскетом вздую! — спокойно пообещал я. — Запомни!

— Тарлыков, ты веришь, что на Туркменском канале ловили больших сомов? — спросила Вяткина.

— Сомы еще больше бывают! — важно ответил Баскет, — Я читал. Ты не обращай внимания на него. Он чокнутый у нас. Не хочется с ним связываться. Правда, Силантьев?

— Я никогда не вру… Слышишь…

Наверное от злости Вяткина покраснела. Но на загорелом лице это было не очень заметно.

Девчонки вместе с Колькой Силантьевым тоже набросились на меня и принялись заступаться за Вяткину.

— Ну вас! — я махнул рукой и полез по тропинке в гору. Но ребята не думали отставать от меня.

По отлогому склону росли кустики красной овсяницы и букашника. Стебли травы успели засохнуть. Стоило до них только дотронуться, и они сразу же ломались.

— В вашей степи много похожего на Туркмению, — сказала Вяткина, как мне показалось, снисходительно. — Горы меловые, как барханы. — Она повернулась и в упор посмотрела на меня. — Барханы очень высокие. Бывают даже выше трехэтажных домов!

— Выше нашего Дома культуры? — удивился Баскет и дурашливо свистнул, чтобы обратить на себя внимание.

— Выше. Но таких домов в Кара-Кумах нет, — Вяткина улыбнулась. — Строители на канале живут в ватных домиках. Мы тоже жили в ватном домике.

— В каком? — спросил удивленно Баскет, и его рыжеватые брови поползли вверх.

— В ватном.

— Кончай врать, Вяткина! — сказал я с досадой. — Сомы у тебя с китов, барханы выше домов. Не думай, что мы живем в деревне и ничего не знаем!

— Не веришь? Спроси тогда у моей мамы, — убеждала меня Вяткина. — В ватном домике у нас и школа была. В пустыне в других домах жить нельзя. Днем песок раскаленный. Мы куриные яйца никогда не варили. Положишь в песок — и готово… А ночью холодно. Даже ватное одеяло не спасало!

Я смотрел на Вяткину и держал согнутый указательный палец, не веря ни одному ее слову. Даже наши девчонки уже не заступались за нее.

— Я не вру! — Настя пристально посмотрела на меня.

— Хорошо, — сказал я. — Объясни, как строят ватный домик. Он развалится, если он из ваты.

Ребята теснее окружили Вяткину.

— Как строят? Очень просто. Сначала собирают из толстых брусьев скелет.

— Скелет! — я не мог больше сдерживаться и засмеялся.

— Я не знаю, как это точно называется, — не смутилась Настя. — Ставят стойки. Потом их обтягивают брезентом. Потом на брезент кладут большие ватные простежки. Одну на крышу, четыре по сторонам. Сверху натягивают еще один брезент. Вот дом и готов. Осталось навесить двери, вставить окна. Постелют на пол кошмы — и живи. Без кошмы нельзя: в дом может заползти ядовитая фаланга иди змея. Ложишься спать — не ленись вытрясти одеяло и простыни. Встаешь утром — подожди обуваться: хорошо постучи по ботинку.

— Зачем это? — удивилась Маша Шустикова.

— А если скорпион забрался?

— В твои ботинки заползал? — Баскет перегнулся к Вяткиной.

— Сколько раз.

— А кусал? — не вытерпел я.

— Меня — нет. Шофера ужалил. Он долго болел.

— Ври, ври дальше! — нетерпеливо сказал я.

— Не веришь? Я тебе покажу фотографию ватного домика.

Вяткина неторопливо открыла маленьким ключиком замок портфеля. Так же неторопливо достала книжку. Распахнула страницу, а оттуда вылетела маленькая черная змейка.

Девчонки завизжали. Баскет бросился в сторону и сшиб Зину Кочергину. А храбрец Коля Силантьев улепетывал со всех ног.

Змейка лежала на земле и не уползала.

Я пересилил свой страх и остался на месте.

— Девочки, не бойтесь! — кричала Вяткина. — Девочки, змейка засушенная!

Я заметил, что глаза у Вяткиной с хитринкой: нельзя понять, нарочно она подстроила со змейкой или так уж вышло.

— Настя, зачем ты держишь змею в книжке? — спросила Маша Шустикова, стараясь отдышаться. — Это детеныш?

— Это закладка, — улыбнулась Вяткина. — На канале ребята все так делали. Это стрелка — ядовитая змея!

— А ты очковую видела? — спросил Баскет. — Я читал в книге, что, прежде чем напасть на человека, она его гипнотизирует. Это правда?

— Не знаю. Не видела я очковых змей.

— А каракуля в Туркмении много? — спросила Маша Шустикова, не спуская глаз с шапочки Вяткиной.

— Очень много. Чабаны гоняют по две-три тысячи.

— Разве можно каракуль гонять? — удивилась Зина Кочергина и приоткрыла рот.

— Эх ты, Кочерга! — оборвал я ее. Было стыдно, что она задала такой глупый вопрос. — Ты видела овец? Гоняют овец, а не каракуль!

— Дорогой каракуль в Туркмении? — не отставала Маша Шустикова. Ее веснушчатое лицо вдруг изменилось, зрачки желтых глаз сузились, как у кошки.

Вяткина смутилась. Мне показалось, что вопрос ей не понравился. Она опустила глаза и принялась носком туфли ковырять землю. Даже голос у нее изменился, когда она отвечала.

— Когда первый раз пришла в Кара-Кумы вода, чабаны всем строителям дарили шкурки. Чабаны научили нас пить зеленый чай. Называется он кок-чай.

— Хорошие чабаны, — вздохнула Маша. — Шкурки красивые дарили!

— Чабаны добрые, а вот собаки у них злющие-презлющие! Прямо звери! К отаре не подойдешь, — сказала Вяткина. — Охраняют они овец от волков. Чабан мне рассказывал, что волки нападают часто. Чтобы во время драки волки не могли схватить овчарку за уши, они у нее отрезаны; чтобы волки во время драки не могли схватить овчарку за хвост, у нее отрублен хвост; чтобы волк не мог схватить овчарку за горло, у нее на шее надет ошейник с острыми коваными шипами. Такие же ошейники и у всех остальных собак в отаре.

— Вы много привезли каракуля? — поинтересовалась Зина Кочергина.

— Не знаю, — замешкалась Настя. — У мамы есть шапочка и муфта, потом воротник на зимнее пальто; у меня — шапочка и воротник на пальто, и у папы — шапка и воротник на пальто.

— Все вы каракулевые! — сказала со вздохом Маша Шустикова. — Вот бы мне такую шапочку! А муфту мне не надо…

Я не мог больше слушать подобный разговор. Я бы с охотой поехал в Туркмению, но не за тем, чтобы покупать или выменивать каракуль.