Сундук с проклятием. Чаша из склепа (сборник) - Белогоров Александр Игоревич. Страница 7

Глава 4

Два букета

На этот раз, приехав на выходные в деревню, Алина неожиданно ощутила, что чувствует себя здесь как дома. В недоотремонтированном доме, где и своих вещей-то было еще всего ничего и где она побывала всего несколько раз, девочке вдруг стало уютнее, чем в городской квартире, где прожила с рождения. Дом показался ей знакомым и родным, как будто она обитала здесь много лет и знает каждый уголок, каждую дощечку. Алине подумалось, что провести здесь один из летних месяцев – вовсе не такая плохая идея, как ей представлялось вначале. И даже вынужденное одиночество, отсутствие друзей и знакомых ее теперь ничуть не смущало.

Остановившись перед странной иконой и еще раз внимательно ее осмотрев, Алина мысленно сравнила ее с той ночной вышивкой и отметила, что у нее получается ничуть не хуже. Она решила, что теперь будет работать над этой схемой днем, чтобы все делать вполне осознанно.

Даже не переодевшись и не передохнув с дороги, девочка поднялась на чердак и открыла заветный сундук. Машинально отметив, каким странным, непохожим выглядит ее отражение в зеркале на крышке, она взяла вышитые портреты и спустилась с ними вниз, чтобы еще раз как следует ими полюбоваться. Перебирая их, Алина с некоторой грустью подумала, что до такого мастерства ей еще расти и расти. Если, конечно, она вообще сможет когда-нибудь его достичь. Ну что ж: значит, ей есть куда стремиться.

Девочка только сейчас обратила внимание на то, что одна из работ осталась незавершенной. Вернее, сам портрет был вполне закончен и выглядел ничуть не менее реалистично, чем остальные, а вот узор рамки вышивальщица, очевидно, довести до конца не успела. Алине вдруг очень захотелось закончить работу, но она тут же себя одернула. Это, особенно при ее неопытности, казалось непростительной дерзостью. Все равно как если бы ученик художественной школы задумал дорисовать неоконченную картину великого живописца или начинающий литератор – дописать роман гениального писателя. Так что эту мысль пришлось с сожалением отвергнуть.

Чем больше Алина вглядывалась в вышивку, на которой была изображена совсем еще юная девушка, тем больше убеждалась в том, что это лицо кажется ей знакомым. Хотя такого никак не могло быть; ведь портрет создавался несколько десятилетий назад. Но девочка никак не могла отделаться от этого чувства. Быть может, изображенная на портрете потом стала какой-нибудь знаменитостью, актрисой например? Но Алина не могла припомнить никого, похожего на нее. А когда она спросила об этом у родителей, те тоже не только не узнали изображения, но даже и не уловили сходства с кем-либо из известных им людей. Тем не менее черты девушки долго не выходили у Алины из головы, и она продолжала безуспешно перебирать в памяти сколько-нибудь знакомые лица.

Возможно, именно из-за этих мыслей девочка провела беспокойную ночь. Лица с вышитых портретов возникали перед ней в каком-то бесконечном хороводе. Они шевелили губами, словно силясь ей что-то сказать, но Алина, сколько ни напрягала слух во сне, различала лишь какой-то невнятный шепот, напоминавший скорее шелест листвы. И только имя «Акулина» отчетливо звучало у нее в ушах даже в момент пробуждения.

Алина уже настолько привыкла, что по ночам вышивка непонятным для нее самой образом продвигается, что испытала некоторое удивление и даже разочарование, когда в деревенском доме ничего подобного не произошло. Маму же это, напротив, очень обрадовало. Она выдвинула сразу две версии. По одной из них, винить следовало луну, которая теперь пошла на спад, а по другой – усталость и переутомление от школьных занятий, с которыми справился здоровый деревенский воздух. Девочка же, не удовлетворившись до конца ни одним из этих объяснений, не смогла, однако, придумать ничего другого. Когда она села за вышивку, работа продвигалась совсем не так быстро, как, по ее расчетам, шла ночью. Получалось очень даже неплохо, но все-таки не настолько здорово, как в состоянии сомнамбулизма. Наверное, для идеальной работы следовало по-настоящему от всего отрешиться, чего днем никогда не получалось даже в таком тихом месте.

Днем мама, посчитав, что дочь слишком переутомляется, настояла на том, чтобы та наконец оторвалась от вышивки и вышла из дома подышать свежим воздухом. Алина не стала спорить, тем более что глаза у нее действительно немного устали, в то время как руки, казалось, были готовы к бесконечной работе без всяких признаков утомления.

Девочка вышла на крыльцо и подумала, что гулять здесь, как ни странно, в общем-то, и негде. Конечно, кругом природа, но в лес сейчас не пойдешь, там еще грязи полно и даже снег не весь сошел. Туда без резиновых сапог и не сунешься, да и то придешь перепачканной по уши. Слоняться по маленькому и запущенному садику тоже удовольствие сомнительное. А на деревенской улице смотреть нечего. Вот разве что прогуляться до магазина или станции?

Решив, чтобы уж не зря ходить, купить что-нибудь вкусненькое, Алина отправилась в магазин. Мысли ее постоянно возвращались к неоконченной вышивке, и девочка почти не замечала ничего вокруг, поэтому вздрогнула и даже слегка испугалась, едва не столкнувшись с кем-то очень высоким.

– Привет! – радостно улыбнулся Пашка и отчего-то покраснел. – Значит, приехала?

– Привет! – отозвалась Алина. – Я теперь почти каждые выходные приезжаю. – Она чуть не употребила вместо «выходные» модное заимствование «уик-энд», но подумала, что простоватый парнишка может ее и не понять.

– Здорово! – Пашка расплылся в глуповатой улыбке и покраснел еще гуще. – А я вот в лесу был и вот… цветы нашел.

Он вынул из-за спины левую руку и протянул девочке букет ландышей.

– Красивые! – Алина взяла букетик и вдохнула пьянящий весенний аромат.

– Я вот решил, что тебе понравятся. – Пашка заулыбался так широко, что, казалось, еще чуть-чуть – и улыбка пересечет его узкое лицо до конца, не оставив места щекам и скулам.

– Спасибо, мне понравились. – Алине от такого бесхитростного поднесенного подарка стало очень хорошо на душе. – Ты что, специально ради этого в лес ходил?

– Ну, я пошел прогуляться, – Пашка покраснел еще больше и стал внимательно разглядывать носки своих не слишком чистых сапог, словно обращался к ним. – И вот, думаю, ты вчера приехала, а тут цветы… И вот решил, что тебе понравится, – повторил он.

– Я и сама думала в лес пойти, только там, наверное, грязно, – сказала Алина.

– Грязно, – подтвердил Пашка. – Но цветы красивые. Вот я и подумал…

– А где вы здесь еще гуляете, кроме леса? – Алина решила прервать очередное заявление о том, что цветы ей нравятся.

– Ну, если в город не ехать или в соседнее село, в дом культуры, то, кроме леса, ничего и нет, – Пашка яростно почесал затылок, словно пытаясь выудить из него какие-то новые мысли. – Да вот церковь у нас старинная, и кладбище рядом с ней. Хочешь посмотреть? – Он с надеждой посмотрел на девочку.

– Спасибо, на кладбище я не спешу, – ответила Алина, внутренне дивясь его неуклюжести в общении.

– Вот я и думаю, что нечего мертвецов зря тревожить, – согласился Пашка. – Успеем еще на кладбище, в свое время.

– Знаешь что, – настроение у девочки после такой двусмысленной фразы вдруг испортилось, и ей захотелось сказать что-нибудь резкое, – ведь эти цветы рвать не положено, это браконьерство.

– Чего? – Пашка вытаращил глаза. По-видимому, о запрете на сбор ландышей он слышал впервые.

– Полиция нас за них оштрафует, ваш участковый, – пояснила Алина.

– Он что, дурак? – искренне удивился Пашка, который иначе как глупостью не мог объяснить столь неуклонное следование букве закона. – Нет, это, может, у вас в Москве менты такие, а наш Васильич мужик нормальный.

– Знаешь, забери их лучше назад, – Алина протянула Пашке букет. Ей почему-то стало обидно за родной город. – А то поеду домой, а там меня и обвинят в браконьерстве.

– Да нет же, это тебе! – объяснил ей Пашка, словно втолковывал что-то пятилетнему несмышленышу. – А если боишься, ты их здесь, в доме оставь, вот… А я в другой раз каких-нибудь других цветов нарву.