Цепная реакция - Лагздынь Виктор Оттович. Страница 15

Но Вилис не отступал:

— Где мне её найти?

Ответ последовал после недолгой паузы. Мудрёный, как и вся речь старого Кудиса:

— Что ищешь на чердаке, найдёшь в подвале.

— Так она дома?

Вилис начинал злиться. Но и дед тоже. Красные прожилки на носу обозначились чётче, голос зазвучал резче.

— Дитё есть дитё: вынь ему да положь!.. Сказано ведь ясно: нет Мары.

— Как нет? Где же она?

— Куда ушла, там и есть.

— А куда ушла?

— Вот пристал, как репей!.. Ну уехала она, уехала! На тарахтелке на этой. В район.

Вилис на миг оцепенел. «На тарахтелке»— значит, на «Запорожце». Выходит, Марута уехала с отцом…

— Что же теперь делать! — воскликнул он растерянно.

Старик посмотрел на него сквозь кустистые брови, уголки тонких губ под длинным носом поползли в стороны.

— Сердце небось здоровое, уж как-нибудь переживёшь.

— Мне её непременно надо увидеть.

Кудис, по своему обыкновению, выдержал долгую паузу, затем пожал плечами:

— Если не можется, как хочется, пусть хочется, как можется.

— Нужно ей передать обобщение из школы, понимаете?

— Ночь пройдёт, настанет утро. А наступит утро, будет новый день.

— Да нет же! Маруте надо немедленно бежать в Зунды… Когда она вернётся?

— К ночи приедут. Само собой, если тарахтелка где-нибудь в лесу не застрянет.

— Но в Зунды надо сейчас же.

— Поспешишь — людей насмешишь, — ответил старый Кудис.

— С ума сойти! — Вилис совсем растерялся. — Придётся самому, — неожиданно сделал он неприятное открытие.

— Правильно! — поддержал странный старик. — Впрягся, так тяни!

— До самых Зундов! Ничего себе пустячок!

Губы деда снова растянулись в подобие улыбки.

— А ножки зачем? Они ведь что человеку, что зайцу для одного и того же дадены…

Вилис уже больше не слушал. Постоял, прикинул в уме все «за» и «против». Двинулся было от клети, но вовремя вспомнил о старом Кудисе и бросил через плечо:

— Спасибо! До свидания!

— Одним спасибом сыт не будешь, — пробормотал лесник в отставке, и опять раздалось его монотонное пение, похожее на гудение шмеля.

20.23

Рита свернула на тропинку и стала спускаться к реке по крутому, заросшему кустарником склону. Девочка совсем запыхалась — от Межерманов она неслась во весь опор по залитой дождём лесной дороге, переходила на шаг только тогда, когда чувствовала, что больше не может, нужно передохнуть. Но уже через минуту-другую в её ушах раздавался сердитый голос матери, и ноги опять переходили на бег.

По тропинке она вышла к самому пешеходному мосту, который нависал в этом месте над Клеверкой. Основой зыбкого сооружения служили толстые ржавые тросы; их концы были намертво закреплены на стволах вековых елей по обе стороны реки. Два верхних троса представляли собой некое подобие перил. Поперёк же нижних были уложены метровые доски, между ними оставались щели шириной с ладонь. Доски прикручены к тросам проволокой и лежат не двигаясь. Каждый из нижних тросов для большей устойчивости переплетён в нескольких местах с верхним, тоже проволокой, только потолще.

Весь этот очень ненадёжный с виду мост напоминал старинную детскую колыбельку на двух жердинах.

Только Рита ступила на первую доску — и мостки заходили, заскрипели, застонали. Каждый следующий шаг раскачивал их всё сильнее. Рита ощущала, как пружинят под ногами нижние тросы. Они то расслаблялись, то снова напрягались и подталкивали её вверх, словно стремились сбросить с мостков.

На середине пришлось остановиться — уж очень сильно раскачался мост. Рита глянула вниз. Под ней текла Клеверка. Вода поднялась небывало высоко. Здесь, на середине реки, мост провисал, и она доставала чуть ли не до самых досок. Быстрое течение, однообразное и вместе с тем какое-то угрожающее бормотание воды, в тон которому звучали отдалённые раскаты грома, вызывали смутную, непонятную тревогу… Рита невольно отпрянула от перил, у неё слегка закружилась голова.

Странно — гроза ушла на север, а гром как будто опять доносится с юга. Неужели всё начнётся сызнова? Впрочем, Рита не была в этом уверена. Здесь, посреди реки, зажатой лесистыми — холмами, не так-то легко определить, откуда идёт звук.

После ливня заметно похолодало, да и от воды тянуло сыростью. Риту, разгорячённую бегом, вдруг пронизала зыбкая дрожь. Сумрак сгустился настолько, что кустарники на берегу воспринимались как тёмная плотная масса. Снизу она словно двигалась, странно подёргиваясь, — быстрая река перебирала оказавшиеся в воде нижние ветки кустов.

В ближнем доме, скрытом за деревьями, вдруг пронзительно залаял щенок. Рита вздрогнула. Который час? Поздно, наверное, очень поздно. А до Граверов ещё шагать да шагать.

Пока она стояла, боль в ноге усилилась. Да и усталость давала себя знать. Ничего удивительного: работы к вечеру и так скопилось немало, а тут ещё бегом к Вилису во время грозы. И в речку чуть не свалилась. И домой кружным путём…

И всё же Рита ощущала удовлетворение. Трудности, препятствия — а она, невзирая ни на что, сумела выполнить важное поручение! Теперь оставалось немного. Ещё километра три — и дома.

Рита оторвала взгляд от тёмной поверхности реки и осторожно двинулась вперёд. Снова завиляли под её ногами неустойчивые доски, снова заговорил ржавым голосом висячий мост.

Девочка уже скрылась на тёмном берегу, а мост всё ещё по-стариковски охал и скрипел, никак не мог успокоиться.

20.25

Значит, Маруты нет дома…

Вилис почувствовал одновременно и облегчение, и досаду. А вслед за этим и злость — подумать только, самому придётся бежать в Зунды! Конечно, сложись с той фотокарточкой всё иначе, он охотно пошёл бы вместо Маруты. Да что там говорить! Вилис был бы просто счастлив, что может по-рыцарски освободить её от неприятной обязанности шагать в темноте через лес. Или — ещё лучше! — они пошли бы вместе. Вдруг получилось бы так, что ему пришлось бы её защищать? А теперь он ощущал одно только раздражение. На какой-то миг мелькнула даже мысль вообще никуда не идти. Вернуться в Межерманы — и чёрт с ней, с этой цепочкой! Из-за того, что Марута изволила укатить куда-то с отцом, тащись ни с того ни с сего чуть ли не три километра по лесу. В темноте, в мокроте, босиком… Но он тут же отшвырнул эту мыслишку. Идти придётся всё равно. Выбора у него нет.

Вилис повернулся к Ивару и голосом, в котором как бы эхом его внутреннего состояния прозвучали раздражённые нотки, сказал:

— Значит, так: я бегу к Гунару. А ты иди домой. Или, если хочешь, жди меня здесь. Через час вернусь.

Ивар вначале ушам своим не поверил. А затем, когда понял, что Вилис не шутит, пришёл в ужас. Как?! Одному возвращаться в Межерманы? По дороге, где бродят кабаны? И ещё вдобавок темнота густеет с каждой секундой. Или — того не лучше! — оставаться здесь, в чужой усадьбе, рядом с этим непонятным стариком, который непрерывно рычит под навесом?

Но как ни старался Ивар убедить брата взять его с собой, ничего не вышло. Правда, при этом он и заикнуться не посмел о своих страхах — ни о кабанах, ни о темноте, ни даже о старом Кудисе. Он говорил, что не хочет оставаться один, что-то доказывал, отчаянно спорил и в конце концов даже чуть не расплакался.

Всё напрасно! Вилис был неумолим.

— В лесничество я тебя не возьму — и конец! Это тебе не прогулка по дороге. Придётся напрямик через чащу, да ещё на пути река. И времени в обрез, и нога эта твоя… Словом, нет — и заткнись!

Вилис резко повернулся и, оставив Ивара во дворе плиенской усадьбы, двинулся к реке. Однако шагов через десять обернулся:

— А не хочешь домой, спой вместе с Кудисом его песенку, пока я вернусь. Чао!

Помахал рукой и побежал рысцой через поляну к броду. Ну, а если и Гу?нара Дро?ниса не окажется дома, он сам дальше Зундов не сделает ни шагу — пусть хоть весь мир станет с ног на голову!

Такая бунтарская мысль его несколько успокоила.