Белая западинка. Судьба степного орла - Колесников Гавриил Семенович. Страница 5

— Где остальные ребята? — заволновались мы.

— Живые. Не бойтесь. Версты три отсюда. Сгрузили мы все. На себе таскать придётся.

Было не до расспросов. Мы быстро оделись и пошли за Поповым. Дорогой он все и рассказал нам.

В управление они пришли благополучно, на третий день. Там без особых хлопот снарядили машины со всем необходимым. Попов рассказывать не любил, и каждое слово из него приходилось клещами вытягивать.

— Как же вы ехали? Без дороги?

— Без дороги. Берегом. По малой…

— Благополучно?

— Ничего ехали. Не шибко, но ехали. Всё бы хорошо, да прижим. Она новым руслом пошла, в сторону.

Прижим — это страшная беда колымских приречных дорог. Всем своим многоводьем река прижимается к каменному обрыву сопки, и ходу машинам нет.

— Ну и как же вы?

— На себе через сопку перетаскали. Водители помогли. Спасибо, ребята хорошие.

— Это уже здесь, около нас?

— Нет, ещё вёрст тридцать оставалось. Мы немного на машинах?то проехали.

— Так нам тридцать вёрст идти? — испугался я.

— Нет, мы плот связали. Водой спустили. До порогов. Тут теперь буруны рядом.

Мы как раз подошли к тому месту, куда Попову удалось доставить новое снаряжение.

На берегу, у кучи клади, спали его спутники. Чуть ниже вздувались гребни белой пены. Через нагромождение каменных глыб пробивала себе новую дорогу, бурлила и ревела наша сумасбродная река.

— Вы берите, сколько по силам, — устало оказал Попов. — А я тоже вздремну маленько…

Он лёг рядом со своими товарищами и сейчас же намертво уснул.

ТАЙГА ГОРИТ

Тайга загорелась ночью. Багровые отсветы зарева охватили небо. Пожар бушевал где?то совсем близко. К полуночи в небо стали прокрываться оранжево–жёлтые языки пламени.

Попов сказал:

— В Студёном распадке горит… Вёрст за двадцать, не дальше. — Он вздохнул с огорчением: —Сто лет растим дерево, а сгорит в одночасье… Жалко.

Днём небо затянуло дымом. В нем висел тусклый багровый шар, совсем не похожий на солнце. В воздухе пахло гарью. В обеденный перерыв Попов снова заговорил о пожаре.

— Тушить надо идти. Зря пропадает тайга. Жалко!..

Что?то очень хорошее было в этой жалости Попова. Казалось бы. зачем ему тайга? Вся ведь она не сгорит. И самому Попову хватит на всю жизнь и того леса, что останется. И опасности непосредствен-, ной не было: горело действительно вёрст за двадцать. Я пошутил:

— Чего тебе эта тайга далась? Сама потухнет.

Попов не принял шутки, обиделся и замолчал — огорчённый и непонятый. Я уже и сам не рад был, что так неуклюже и глупо обидел старика, и постарался поскорее устранить возникшую неловкость.

— Ты не сердись, Попов! Мне не меньше твоего тайгу жалко. Ведь она для нас с тобой выросла, я же понимаю… Пойдём народ снимать на пожар.

Всей партией мы отправились тушить горевшую тайгу. К месту пожара двигались без дороги — таёжными тропами, по мшистым к кочковатым болотам, трудными каменными осыпями, сквозь заросли почти непроходимого стланика. Взяли мы с собой топоры, пилы, запас продуктов.

К распадку ключа Студёного подходили ночью. По мере приближения к месту пожара становилось светлее и жарче.

Наконец двигаться дальше стало невозможно, невыносимо: в ста метрах от нас с шумом и треском горела тайга. Пожар начался у ключа внизу. Видимо, кто?то разводил костёр и бросил, не потушив. И вот бездумная небрежность послужила причиной гибели бесценного лесного массива.

А лес на Колыме по–настоящему драгоценен. Вся обжитая Колыма пропитана смоляным духом лиственниц, прокурена жарким дымком кедрового стланика. Вся она — на месте вырубленной и раскорчёванной тайги. И как же надо ценить, жалеть и любить каждое дерево этой тайги!..

Подгоняемый лёгким ветерком, огонь настойчиво двигался по склону сопки. В накалённом воздухе смолистая хвоя занималась, легко и дружно.

— Что бы ему, дьяволу, не плеснуть из котелка на уголья? Так. нет! Не жалко ему такого добра. Он его не садил. Сколько тайги–тс попалил, ирод!

Попов ожесточённо ругал какого?то неведомого виновника этого пожара и вместе с тем властно и расторопно расставлял людей пс местам. Так уж повелось у нас, что всеми таёжными делами, кроме разведки, где я сам оставался головой, командовал Попов.

Тайга подходила к ключу Студёному, и пожар, начавшись у самого берега, неширокой полосой (метров двести) косо полз вверх пс сопке.

Ветер настойчиво подталкивал огонь, который захватывал все более широкую полосу тайги, и мы стремились ограничить разгул стихии той зоной, что она уже успела захватить.

Я привёл к месту пожара всех рабочих своей разведочной партии. Мы быстро разбились на пары и тут же принялись за дело. Мы должны были прорубить просеку полукилометровой длины и шириной метров в двадцать — высота дерева. Если горящая лиственница упадёт поперёк такой полосы — она уже не будет опасной.

Мне и Попову достался участок тайги у самого ключа. Работали, что называется, не разгибая спины. Было светло, жарко и смрадно— дым ел глаза. Не один раз убеждался я в совершённой неутомимости моего кряжистого и жилистого напарника. Он умел работать неторопко, но очень напористо.

Я сказал, стирая пот со лба:

— Не справимся мы, Попов, обгонит нас огонь.

— Справимся! Глаза боятся, руки делают…

И мы действительно справились. К обеду следующего дня всем миром успели прорубить в тайге широкую полосу. Под конец сделалось невыносимо жарко. Огонь вплотную подходил к нашей просеке. Ехидными змейками он побежал по опавшей хвое, сухому мху, жёлтой траве, грозя по земле перебраться на спасённую нами тайгу, сделать напрасными все наши усилия.

— Канаву нужно копать, — сказал решительно Попов и тут же сам взялся за лопату.

Мы совсем выбились из сил, а вдоль всей просеки предстояло ещё снять весь растительный слой до земли хотя бы неширокой колеёй. Только тогда можно было считать пожар окончательно побеждённым. К счастью, ветер изменил направление. Работать стало легче. К вечеру мы прорыли и канаву. Почти без перерыва проработали сутки. Но Попов все не унимался:

— Поджигай сучья по ветру… Пускай тайга на глазах у нас догорит.

У кромки просеки, примыкающей к горящему лесу, запылали огромные костры. Подхваченный ветром, огонь наших костров побежал навстречу догоравшей тайге. Весь участок, охваченный пожаром, превратился в сплошной пылающий остров…

В стороне от огня мы отдыхали, готовя себе заработанный ужин.

Тайга горела ещё трое суток. Но огню так и не удалось перешагнуть через установленные для него границы.

Мы ушли домой, а Попов все трое суток продежурил у кромки пожара. Он вернулся худой, закопчённый, в порванной рубахе и обгоревших штанах.

ЛЕДОКОС, ИЛИ КОМФОРТАБЕЛЬНАЯ ЖИЗНЬ

Знаток и собиратель русского слова Владимир Даль был сродни нам, геологам, разведчикам. Скиталец, всю жизнь провёл он в яростном и неутомимом поиске. Если бы Даль не стал лингвистом, то вполне мог бы посвятить себя разведке золота на Колыме. Черты характера уж очень схожи: одержимый и в полной мере наделён чувством юмора. Я убедился в этом. В тайге мне не удавалось вразумительно растолковать Попову слово «комфорт». При случае (представился он очень не скоро) обратился я за помощью к Далю, чтобы хоть задним числом определить, что бы я должен был сказать своему другу, и с тех пор постоянно перелистываю знаменитый словарь, не переставая удивляться и улыбаться.

К английскому слову «комфорт» Владимир Даль подобрал забавные русские равнозначенья «уютство, холя, домашний покой». Жаль, что не было со мной на Колыме Даля! «Уютство», «холя», точно так же, как и «домашний покой», вполне устроили бы Попова, и он не стал бы так подозрительно коситься на меня, когда я хвалил его за создаваемый нам комфорт.