Амето - Боккаччо Джованни. Страница 25

И он умолк, обливаясь слезами. Выслушав его долгую речь, я по многим признакам убедилась в силе его любви. Но пока я, видя в его правой руке нож, готовый миловать и казнить по моему приговору, раздумывала, как мне быть, ибо жалость влекла меня в одну сторону, а веление супружеского долга в другую, Венера, пособница влюбленных, явилась и, разлив в комнате яркий свет, невнятным шепотом стала мне угрожать. И наконец, видя, что мои колебания затянулись, грозным голосом возгласила: «О дева, даруй жизнь моему рыцарю, если не хочешь навлечь на себя гнев богов». И с этими словами исчезла, а я, пронзенная огненным лучом, загорелась любовью к юноше. Но и тут я все еще колебалась, обнаружить ли то, что внезапно ощутила в душе, созерцая его обнаженного и прекрасного при слабом свете, проникавшем через тонкий полог, и про себя твердила: «Что, что удерживает тебя? Приди же к нему, обвей томными руками его нежную шею». А он тем временем ждал моего ответа и наконец, видя, что я молчу, вопросил: «Каков твой приговор, о госпожа? Пронзит ли мою грудь холодное острие или согреют твои объятья?» Устрашенная, я отбросила холодность и ринулась к нему на другой край ложа. Выхватив у него проворной рукой острый нож, я обняла его, много раз поцеловала и заключила:

«Юноша, дух мой отступает пред натиском богов, твоей смелости и красоты. Я навеки твоя, как тебе предрекли сны; едва ли мне надо просить, чтобы и ты был навеки моим, но если надо, то вот я тебя прошу быть моим отныне и навсегда».

Он с радостью, страшными клятвами, поклялся мне в том, чего я просила. И тогда я, больше не колеблясь, удостоила его желанной награды; с тех пор он мой и пребудет моим всегда, послушный мне и моим наставленьям. Так я стала служить Венере, а видя, как она печется о своих подданных, я с еще большим усердием чту ее как мою богиню; и тем ревностнее, чем дольше не решалась ей покориться. А, для того чтобы угодить Калеону, который называет меня Фьяметтой, и в память о том, что до пашей любви он увидел меня в зеленых одеждах, я с радостью одеваюсь только в зеленое; и еще в память начала нашей любви и в вечную честь богини я радостно посещаю ее храмы. После этого ей оставалось только пропеть стихи, и она начала:

XXXVI

XXXVII

Распорядившись, кому из нимф рассказывать в свой черед, Амето удобно расположился на зеленой траве среди пестрых цветов, уставил в землю локоть и подпер левой рукой белокурую голову. Глазами, ушами и помыслами он тотчас обратился к лицу, речам и страстям прекрасной девы, отвлекшим его от прежних раздумий, и подчинился теченью ее рассказа. С наслаждением внимая повествованью о древности благородной Партенопеи, он восхвалял ее про себя и вспоминал, что не раз слышал про то, какая превосходная охота в этом крае, прославленном обилием молодых резвых козочек, проворных, быстроногих косуль и ланей, зрелых годами, знающих, как увернуться от сетей, собак и охотничьих стрел. Потом стал раздумывать о дерзости Калеона и, поначалу сочтя ее безрассудной, под конец восхвалил, решив, что Фортуна на стороне дерзких, да и со столь прекрасной дамой осторожность куда предосудительней, чем безумная смелость. Но больше всего он подивился вещему сну и рассудил, что его, без сомнения, промыслило небо; с пылким желанием он подумал: «А что, если бы на месте Калеона был я, и все завершилось бы худшим из того, чем могло завершиться, то есть смертью, ибо что хуже смерти? Ничто. Ее все почитают наивысшим несчастьем, но такой конец то ли ждал бы меня, то ли нет. А если бы он все же меня настиг, я принял бы его с благодарностью, хотя говорят, что умирать хорошо, спасая другому жизнь. Однако разве есть надежнее путь в жилище богов, чем расстаться с душой на руках у такой прекрасной нимфы или хотя бы ради нее? Нет, конечно, а значит, Калеон был мудр, а не безрассуден».