Большая книга ужасов – 58 (сборник) - Усачева Елена Александровна. Страница 50
– Почему? Можно, – замялась Лена. – Но ведь они, это… Ну… ребят убивают.
– Ерунда какая. – Лицо Тани опять стало светлым и радостным. – Я думала, мне с ними будет веселее. А они решили для меня отряд создать. Зачем мне отряд?
Новый удар по воде. Новая волна.
– Так останови ее! – потребовала Лена. – Она же всех попереубивает.
– Тебе-то какое дело? Тебя не тронут.
– Почему?
– Ты особенная. Ты не такая, как все. Ты умеешь бояться. Искренне бояться. Все остальные этого не умеют. Они живут так, как будто, кроме них, больше ничего нет. А мы есть, нас много. Это огромный интересный мир. Ты о нем знаешь, видишь во сне, но боишься, потому что не понимаешь его. Мы тянем из тебя страх, питаемся им. В мире есть все ужасы, что напридумали люди. Чем больше они чего-то боятся, тем реальней это что-то становится. Барабашки, Фреди Крюгеры – все они есть. В этом лагере всегда боялись барабанщицу, вот она и стала страшной…
– А вторая? Та, которую разбили? Она ведь неплохая.
– Никакая. – Таня начала скучать. – Ее поставили охранять лагерь, вот она и охраняет. Дуры! Они мне все испортили. Это было такое развлечение!
– Ничего себе – развлечение! – возмутилась Лена. – Ребят-то нет! Их как будто стерли. Про них никто не помнит.
– Да не убивает она их. Страх забирает, больше ничего. А без страха человек сам исчезает. Это долго объяснять. Когда человек ничего не боится, ему становится незачем жить. Нет страха голода, смерти, страха одиночества или страха неудачи. Вот они и бродят здесь, как лунатики, подчиняясь командам. Чего из них сделать можно?
– Останови ее! – потребовала Лена, она даже к воде подошла – до того ее возмутило спокойствие девочки. – Немедленно останови и верни все обратно.
– Тебе-то какое дело? Одним человеком больше, одним меньше.
– Ты что! Она же не остановится, пока всех не заберет!
Лена присела рядом с Таней, попыталась заглянуть в ее холодные глаза.
– Я не могу. – Таня недовольно нахмурилась. – Они теперь живут самостоятельной жизнью. Я только немного помогла. – Таня старалась не смотреть на Лену. – Они и без меня освободились бы. Они меня бросили. Обещали со мной играть и бросили. – Таня неожиданно приблизила свое лицо к Лениному. – А ты забавная. – И она плашмя, спиной вперед, плюхнулась в речку.
Это было жуткое зрелище – девчонка, медленно уходящая под воду. Течение тут же подхватило ее и поволокло по дну. Она еще успела подмигнуть Лене и помахать рукой.
– Подожди! – Лена побрела за ней по воде. – Куда ты? Как тебя можно найти? Почему тебя раньше никто не видел?
Таня резко выпрыгнула из воды.
– Меня никто не хочет видеть, вот и все.
Нырнула. Пробежали круги.
«Утопить могла», – устало подумала Лена.
Ей вспомнились слова барабанщицы. Как она могла их забыть?! Она собиралась идти к мальчишкам. Сама сказала, что их заперли в изоляторе. Ой, ой, ой! Как бы не опоздать!
Лена вбежала в подозрительно притихший лагерь. На дорожках никого не было, томная жара обтекала корпуса. Сердце предательски ухнулось в пятки и подпрыгнуло обратно.
Неужели это барабанщица?
«Сколько меня не было? – лихорадочно соображала Лена, косясь по сторонам. – Час? Два? Она не могла успеть увести всех».
Казалось, что административный корпус плавится от жары. От него несло зноем и горячим камнем. Лена взбежала по ступенькам.
«Надо было сначала в корпус заглянуть, вдруг их уже отпустили, и они преспокойненько валяются на кроватях».
Непонятно откуда взявшаяся смелость толкнула Лену вперед. Она решительно рванула ручку двери на себя и чуть не налетела на выходящего Петухова. Решительность ее тут же улетучилась, сменившись безысходной тоской.
– Здравствуйте, – еле слышно прошептала она, стараясь не глядеть на начальника.
– Здравствуй, – грустно ответил Сергей Сергеевич. – Что ты здесь делаешь?
– Мне в изолятор надо. Голова болит, – соврала Лена.
– Голова? – Петухов потрогал ее лоб. – Она у тебя мокрая, а не горячая. Ты что, на речке была? С вожатыми? – В голосе Сергея Сергеевича стал просыпаться интерес.
– Нет. Меня специально облили, чтобы голова не так болела. – Лена чувствовала, что говорит полную чушь.
– Отряд третий, кажется?
Лена беззвучно кивнула.
– Ну, иди. Потом вожатых ко мне позовешь. – Лена сделала шаг прочь. – Кажется, у вас там ЧП было? Что-то со статуей…
Лена замерла.
«Только не надо меня про все это спрашивать, все равно я ничего не знаю. Ну, ничегошеньки…»
– У меня голова болит, – как заведенная, повторила она.
– Да-да, иди.
Мысленно вздохнув, Лена проскользнула мимо Петухова и, уже поднимаясь по лестнице, подумала, что начальник не может не знать про все эти дела с барабанщицей. И у него, наверное, своя версия происходящего. Если она есть, конечно.
На верхней ступеньке Лена обернулась. Петухов стоял у выхода и очень внимательно смотрел ей вслед. Черты лица его обострились, в них появилось что-то жесткое.
За долгий сегодняшний день Лена устала бояться. Она просто побежала дальше, на второй этаж, и ей совсем не хотелось думать, кто там сейчас стоит в дверях. Настоящий начальник или это опять проделки статуи. Не важно. Не до этого сейчас. Главное – предупредить ребят.
В кабинете врача никого не было. Лена прислушалась. Вдалеке бормотал телевизор. Она бесшумно поднялась на третий этаж, толкнула дверь. Дверь была заперта. Это неожиданное препятствие смутило ее. Она прошмыгнула обратно в кабинет, поискала ключи. Ключей было много, но все они были какие-то странные – то очень большие, то очень маленькие, то странно изогнутые.
Промучившись с замком, Лена сдалась и пошла искать врача.
Телевизор негромко бормотал, к нему было развернуто кресло, но в нем никого не было. Штора слабо шевелилась от легкого сквозняка.
Лене показалось, что весь корпус пуст. Совсем пуст. И лагерь пуст. В нем нет людей. Один Петухов все еще стоит на крыльце корпуса и ждет, чтобы она спустилась.
Лена шарахнулась прочь от бормочущего телевизора, опрокинула стул. Звук падения эхом раскатился по гулкому зданию и вернулся обратно.
Стало страшно. Нестерпимо страшно.
– Васька!
Крик сам собой вырвался из нее, нагнав еще большего ужаса. Она присела, обхватив голову руками.
Ей показалось, что здание вздрогнуло.
Дальше все стало происходить отдельно от Лениного сознания. Ноги распрямились и понесли ее сначала вон из кабинета, потом по коридору к лестнице. А сзади уже кто-то нагонял ее, хватал за сарафан, сдавливал горло, застилал глаза. Она кубарем скатилась по ступенькам, пролетела через холл, вывалилась на крыльцо. В глаза плеснул яркий солнечный свет, в уши ударил звонкий сигнал горна.
Лагерь ожил. Захлопали двери, на дорожках появились ребята. Они кричали, смеялись, бегали. У них все было замечательно.
От обилия звуков и лиц Лена немного осоловела. Это было так неожиданно и так приятно, что она готова была расплакаться.
Рядом с ней кто-то остановился. Она подняла счастливые глаза, и вся радость из них улетучилась. Перед ней стояла разъяренная Наташа, и вид ее не обещал ничего хорошего.
Прорабатывали Ленку долго, очень долго. Говорили, что так поступать нельзя, что запрещается исчезать из лагеря на полдня. Потом заставили сидеть и думать о своем поведении.
Весь отряд пошел смотреть, как старшие играют в футбол. Про Глебова и Щукина никто не вспоминал, как будто бы их в отряде никогда не было. От этого у Лены на душе стало нехорошо.
Этого только не хватало! Неужели она опоздала?
– Гусева, Щукина видела? – напрямик спросила Лена, готовая нарваться на очередную глупую Маринкину шутку. Но Гусева, видимо, была не в духе и шутить не собиралась.
– Псих твой Щукин, – мрачно ответила она. – Его, кажется, в изоляторе заперли.
Лена чуть не расцеловала Маринку – до того она была рада этому известию. Раз Щукина помнят, значит, он не пропадал!
– А Глебова? – на всякий случай спросила она.