Большой Кыш - Блинова Мила. Страница 3

Тука и Дысь спокойно ждали. Они понимали, как важно кышу прийти в себя перед церемонией знакомства, и деликатно предоставили пришедшим время, чтобы освоиться. Между тем хозяин дома исподтишка, с любопытством разглядывал новоприбывших. По Закону бело-розовые кыши, вытаивая из льда и снега, сразу выкатывались в грязи, чтобы стать незаметными для хищников. Эти двое замаскировались прекрасно: даже родные мамы не смогли бы распознать своих чад в этих грязных комочках. Кыш, тот, что побольше, казалось, опять впал в спячку. Он замер, прилипнув к очагу, и тихо посапывал от удовольствия. От него валил пар. В это время на полу ожил второй кыш — маленький. Балансируя на животе, он быстро завертел всеми лапами. В хижинке поднялся легкий ветерок. Картина была забавная, и у Туки весело защекотало в носу. Но нет, стоп! Стыдно поднимать на смех собратьев. Это еще хуже, чем совершать нелепые поступки самому. И кыш отвернулся, проглотив ухмылку.

Тут после энергичной «разминки» маленький незнакомец встал с пола и как лунатик, вытянув вперед лапки и не открывая глаз, пошел на тепло очага.

— Бибо, — сказал он жалобно, — ты уже обсох, теперь моя очередь.

Услыхав это, другой кыш, не сделав ни шагу, просто-напросто отвалился от теплой стенки и упал на пол, а маленький пристроился на его место.

Хозяин, не теряя времени, занялся приготовлением чая. Он наконец-то узнал эту парочку: это были его давние знакомые, можно сказать, друзья — Бибо и Сяпа. Церемония их знакомства с Дысем началась уже за столом, когда домик заполнил аромат напитка, приготовленного из душистых ивовых почек.

— Кто не знает, меня зовут Бибо, а малыша — Сяпа, — сказал крупный кыш. — Прошлым летом мы с Сяпой жили по-соседству, на разных берегах ручья. А немного ниже по течению жили братья-близнецы Хлюпа и Слюня. Знаете таких? Они с утра до ночи спорили и тузили друг друга из-за всякой ерунды. Держу пари — нет на свете более вредных и сердитых братьев! Именно поэтому другие кыши обходят их дом стороной. Кому охота водиться с лодырями, вечно спорящими, чья очередь мыть посуду? Из лени всегда вырастает грязь. Вот и Слюня с Хлюпой совершенно заросли грязью, стали такие чумазые, что их можно перепутать с навозными «орешками».

Тука хихикнул и вопросительно посмотрел на Сяпу, ожидая, что тот тоже поучаствует в разговоре, но Сяпа молчал, печально глядя перед собой. Он держал в лапах глиняную кружку, из ¦второй изредка прихлебывал горячий чай, и о чем-то размышлял. Бибо счел необходимым пояснить:

— Не волнуйтесь, Сяпа часто молчит. Когда молчит, он думает. Как раз сейчас ему есть о чем подумать, ведь зимой он потерял свою любимую панаму. Красивая была панама, большая. Ась сплел. Увидишь панаму, держи пари: Сяпа. Три года носил! Каждую осень в ней в спячку впадал! А когда терял — обязательно находил. Но даже самому удачливому не может постоянно везти, а наш Сяпа — неудачник из неудачников. К Асю не ходи: или какая-нибудь ворона утеплила панамой свое гнездо, или сгнила панама во время зимовки прямо на Сяпиной макушке. Чему удивляться, вещь-то не вечная!

Все понимающе переглянулись, а Сяпа вздохнул.

К вечеру в хижинке объявились еще три холмича: Люля — маленький кыш-хитрован, неоднократный победитель состязаний на Поле Брани, и Слюня с Хлюпой — братья-близнецы, те самые, про которых рассказывал Бибо. Люля, врунишка и плут, умудрился во время спячки сохранить свои игральные шишки-камешки. Чуть отогревшись, он ловко обжулил в них всех кышей. О, этот жадина никогда не играл «на просто так», а всегда «на что-то», поэтому Сяпе просто повезло, что свою панаму он уже успел потерять. Дысь проиграл Люле свою грязную белую жилетку, Бибо — берет, в котором зимовал, а Тука — осколок слюды, перекочевавший из старого окошка в новое.

Скоротав таким образом время до вечера, отогревшись у очага и напившись чаю, вся компания стала укладываться спать. Кыши натаскали в хижинку сухой прошлогодней травы и листьев, взбили каждому по уютному гнезду-постельке и заночевали.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Когда друг в беде

Болтовня за чаем.

Страшное происшествие с Хнусем.

Будить кыша до срока — плохая примета!

Ох уж этот Бяка!

Пока с холма сходила вода, все кыши продолжали квартировать у Туки. По утрам, завтракая салатом из первоцветов, они обсуждали важные кышьи проблемы.

— Ну и кто мне скажет, почему во время спячки кышам снятся хорошие, сладкие сны, а после спячки гадкие и кислые? — хрустя крокусами, осведомился Тука. Чтобы сосредоточиться, он вытянул под столом задние лапы и тщательно почесал одну о другую. Этому Туку научила большая навозная муха.

Дысь, в отчищенной белой жилетке, отыгранной на рассвете у Люли, повел пушистыми усами, смачно отхлебнул брусничного чая и важно поддакнул:

— Именно так, уважаемые, именно так! Вот мне, например, приснился сегодня пренеприятный сон, в котором большой задастый синий заяц расселся на верхушке нашего Дуба и жрал с него сосновые шишки. Заяц был очень большой и очень синий, но странно не это. Странно то, откуда на Дубе взялись сосновые шишки?! Бр-р-р! Какая гадость! Приснится же такое!

Кыши пооткрывали рты от ужаса, и Сяпа, как самый пытливый из них, тихо, почти беззвучно, спросил:

— А ты, Белая Жилетка? Что в это время делал ты?

— Неуместный вопрос, разве у меня был выбор? — нахмурился тот. — Я подметал за ним шелуху, что же еще?

Кыши понимающе одобрительно закивали головами — чистота у них стояла на первом месте, — а потом налили себе еще по чашке чаю. Далее чаевничали молча. Ерзавший от нетерпения жадина Люля разок нахально заикнулся о возвращении Тукой долга — куска слюды из окошка, но прикусил язык под осуждающими взглядами друзей.

Наконец, насытившись, сотрапезники встали из-за стола и стали собираться по делам. Солнце уже припекало так сильно, что Тука решил проведать Хнуся. Но, добравшись до поваленного клена, он обнаружил там только хрустальную россыпь ледяных осколков.

— Хнусь! Хнусь! — стал звать Тука, бегая вокруг дерева и заглядывая в щелки и дырочки. Тщетно: Хнуся нигде не было.

Тука решил заложить круг пошире и обследовать близлежащую местность. Замирая от дурных предчувствий, кыш выбрался из-под клена на открытое место южного склона, где уже появилась ярко-зеленая молодая травка, а сугробы превратились в огромные лужи, и огляделся. Среди луж зелеными островками возвышались кочки. Посреди одной кустом выросли крупные одуванчики. Их толстые стебли тянулись к солнцу. Тука поднял глаза. На желтом фоне из цветочных шапок виднелось розовое пятнышко — шкурка Хнуся. А выше, в небе, разворачивалась огромная ворона, готовящаяся спикировать на маленького, безмятежно спящего кыша.

— Ой-ой-ой! — вскричал Тука. — Хнусь, миленький, разве ты не видишь эту страшную птицу, желающую тобой полакомиться? Кыш-соня, ты пригрелся на солнышке и позабыл главное правило кышей: «Проснувшись после зимней спячки, больше не спи!» А ты уснул, дурашка! Под тобой выросло целое семейство одуванчиков и утащило тебя ввысь.

Розовый комок зашевелился наверху и сладко зачмокал. «Не слышит! — испугался Тука. — Что делать?» Он заметался в панике, выискивая, чем бы отпугнуть хищную птицу, но не нашел ничего лучше обломка ежевичной ветки. Ворона снижалась. Вот она открыла свой страшный клюв! Вот растопырила цепкие когти! Тука увидел в ее черных маслянистых глазах отражение спящего Хнуся и расставил пошире задние лапы. Взяв колючую ветку наперевес, он приготовился к обороне. Ворона опускалась на кышей темно-фиолетовой тенью. Когда ее силуэт закрыл все небо, Тука со священным криком «Кыш, кыш, кыш!», размахнувшись пошире, треснул ворону веткой по голове в то место, где блестел хищный вороний глаз. Ветка вцепилась в птичьи перья всеми своими шипами. Опешившая ворона резко задергалась вправо и влево, стараясь сбросить ее с себя. Наконец освободившись, птица с громким карканьем взмыла вверх и через мгновение скрылась за деревьями. Понимая, что времени у него в обрез — ворона могла вернуться, и не одна, — Тука приналег на один из стеблей, стараясь его раскачать. Вся масса цветов слегка колыхнулась, и сверху, прямо Туке на голову, скатился так и не проснувшийся Хнусь. Не подхвати его Тука, Хнусь захлебнулся бы в луже.