Ася находит семью - Лойко Наталия Всеволодовна. Страница 51

Дети примолкли, потупились: человек, вернувшийся живым и невредимым с фронта, должен был всколыхнуть горе Татьяны Филипповны. Но разве она покажет?

Она протянула Андрею обе руки:

— С приездом! Рада за Аську, за…

Застывшее лицо Вари удержало Татьяну Филипповну от лишних слов, удержало и от дальнейших проявлений радости. Пожалуй, она даже вдруг ощутила неприязнь к тому, кто издавна был причиной Вариных горестей и обид. Почему-то в памяти всплыла жалкая, встрепанная горжетка, на которую когда-то Варя наивно возлагала надежды…

— Ступай, Варя, я тебя заменю. — Татьяна Филипповна взялась за кухонный нож. Ребятам вновь был подан знак оставить кухню.

Не оглянувшись на Андрея, отстранив с дороги Асю. Варя выскочила за дверь. Следом выбежали и дети.

Андрей как стал у кухонного стола, так и остался. К этому столу, похожему на длинный прилавок, подовом заведующая детским домом. У плиты безмолвно колдовала стряпуха.

— Отведайте нашего супу, — сказала Татьяна Филипповна и заставила Андрея сесть на скамью.

Он принялся за суп, не чувствуя его вкуса, не замечая, что оловянная ложка обжигает рот.

Татьяна Филипповна с шумом придвинула к себе противень форшмака, взялась за нож и, вместо того чтобы порассказать Андрею о его племяннице, вдруг заговорила о Варе. Не удержалась, выложила все, что только можно было сказать о ней, любимице ребят и взрослых, о Варе, которая так хотела «подняться», а затем навалила на себя нелегкую ношу.

— Думаете, только на фронте герои?

В голосе Татьяны Филипповны звучало осуждение, оно крепло по мере того, как она перечисляла все, что Варя сделала для детей, от чего она отказалась ради тех же детей.

Когда Татьяна Филипповна потянулась за следующим противнем, она вдруг увидела, что Андрей и не думает есть. Сидит на скамье, откинувшись к стенке, а на лице его удивительно знакомая, точь-в-точь как у Аськи, растерянная, как бы просящая добрых вестей, улыбка.

Андрей встал и пошел к двери, не сразу нашел ручку, словно дым от плиты застилал ему глаза. Заведующая детским домом не окликнула гостя, не напомнила ему о брошенном в углу вещевом мешке. Постояв в задумчивости, она спросила у стряпухи, все ли готово к обеду, и вернулась к обязанностям дежурного.

Варя сидела у окна своей комнатушки, так и не приодевшись, не скинув перепачканного сажей халата. Лишь ее удивительные, поблескивающие медью волосы были освобождены от косынки.

Андрей вошел, стал у дверей, мнет в руках синюю буденовку.

— Здравствуй еще раз.

Как Варе ответить: «здравствуйте, здравствуй»? Она молчит, хотя у нее для встречи с Андреем было припасено много гордых и горьких слов. Все было обдумано-передумано сообща со Степановной, но куда-то слова подевались, улетучились…

Андрей постоял-постоял и спросил:

— А проводить придешь? Вечером будет теплушка…

— Я? — каким-то чужим голосом отвечает Варя. — Если Аська захочет, я ее приведу.

Через неделю та же теплушка, с буквой «Т» на боку, курсирующая в двадцатом году немногим аккуратнее, чем в восемнадцатом, в числе других торфостроевцев доставила в Москву и старика Емельченко. Бородатый слесарь прошелся по детскому дому, отыскал комнату Варвары Яковлевны Шашкиной и, ни разу не назвав ее старорежимным словечком «барышня», почтительно вручил письмо с Черных Болот.

— Велено дожидаться ответа.

Варя никак не могла распечатать письмо. Емельченко, свернув самокрутку, деликатно вышел покурить в коридор. Варя осталась наедине с письмом. Смеркалось, но знакомый почерк был различим:

«Варенька, прости меня — дурака. Я никогда, никогда не переставал тебя любить. Жизнь без тебя невозможна…»

Далее следовали слова, из которых Варя должна была уяснить, почему без нее невозможно жить.

И кому невозможно? Варя не знала, улыбаться ли ей или дать волю слезам? Без нее невозможно жить человеку, которого она тоже никогда, никогда не переставала любить…

За дверью начал покашливать старик Емельченко Надо было быстро ответить, когда, в какой день Варя сможет выбраться на Черные Болота. Не выбраться, а перебраться — приехать навсегда, насовсем. Ее оттуда ни за что не отпустят обратно. Так написал Андрей. Не Андрей Игнатьевич, а Андрей.

Что же написать о своем приезде? Возможен ли он немедленно? Варя же, можно сказать, на фронте, на детском фронте… Но важнее всего ответить на самое главное. В сумерках не напишешь длинно. Достаточно подписать внизу странички «твоя Варя», чтобы все стало ясным. Варя подчеркивает слово «твоя» и зовет Емельченко.

Старик улыбается:

— Ну как, Варвара Яковлевна, будем передавать привет Черным Болотам?

— Будем, — тихо отвечает Варя и еще тише спрашивает: — А у вас как, подснежники еще не расцвели?

Спрятав ответное письмо, Емельченко говорит:

— Девчонка-то радуется небось, что скоро домой поедет!

Девчонка? Да… Варе же велено было ответить и насчет Аси. Сразу ли она захватит ее с собой?

Однако что же ответить? На днях Варя слышала, как девочка рассуждала с Катей и Федей относительно возвращения Андрея. Ася очень соскучилась без него, без Черных Болот, без всего Приозерского края, но это не значит, что ей легко будет расстаться со своими друзьями — с ребятами, с Татьяной Филипповной, с Ксенией, — с Домом имени Карла и Розы.

Аська, милая Аська, перечисляя всех, назвала и ее, Варю. Девочка не могла знать, что Варя на всю жизнь станет ей вместо матери. Не могла знать, что у нее появится настоящий родной дом.

А здесь разве не настоящий, не родной? Только вместо «мое» Ася говорит «наше». Наша спальня, наше крыльцо, наш глобус — тот, что недавно достали для старших классов. Даже наши сапожки.

— Аси сейчас нет, — объясняет Варя старику Емельченко. — Она со своей группой на балете «Коппелия». Она сама ответит, сама решит.

Ася находит семью - i_022.png