Черная Пасть - Карпов Павел. Страница 81

Не мог оставить без внимания своих посетителей и парторг Байрам Сахатов. Он услужливо уступил свой кабинет дамам, а сам вышел к Чеменеву и Степаниде Маркеловне.

- Байрам Сахатович, прибью Чеменя не картечью, так скалкой! А не то станушкой придушу,- сразу же, без проволочек ввела в курс дела парторга Степанида Маркеловна. - Хватит с ним нянькаться!.. До прокурора дойду, телесные доказательства имею!.. Речи сладенькие напевал...- Степанида Маркеловна шепотом подозвала Байрама Сахатова к себе поближе.- Таить-то мне нечего, люди видят. Все расскажу, ничего не утаю, лишь бы на Нину Алексеевну поклепа не было. Она ни в чем не виновата. Не знала она, что соль перетаскивали с одного места на другое, с озера к печному амбару.- Топчась на одном месте, Чеменев со Степанидой Маркеловной почти до колен погрузли в песок.- Солнце пекло из белого небесного бездонья, а они никак не могли договориться... в телефонный рожок...- Степанида Маркеловна осеклась, поймав на себе тревожный и колючий взгляд главного инженера. Может, наговорила лишнего? Не должно бы... Говорила, что знала и думала. А если не так ее поняли - пусть. И Маркеловна так ответила на пытливый взгляд: - Народ у нас в Бекдузе добрый, работает с большим серьезом и огоньком, а тех, кто под ногами путается, мы - за ушко да на солнышко! Сильным людям одно надо - требовать строже с других и с себя. - Взглянув на привалившегося к стене Чеменева, Степанида Маркеловна тихо сказала парторгу Сахатову.- Натворил он много, но я верю в него... одумается.

- Нашлась заступница,- хмуро вздохнул Чеменев. Степанида Маркеловна подошла к Чеменеву, потопталась на раскаленном песке и отвела дружка в тень.

- Люди помогут тебе, только душой не криви,- сказала она с участием.- Слушай, чего я скажу...

- Помолчи, Маркеловна, ты уже свое сказала!

- Значит, главное ты понял... Помолчу.

... Воронки на поверхности бурного течения дня возникали тут и там, река жизни бурлила. Пожалуй, в самый шальной водоворот попала Нина, бросившись на зов Евы Казимировны. Одинокую, расстроенную и обиженную встретила она гостью в кабинете парторга Сахатова. К ее боевитой, моложавой не по годам фигуре роль покинутой страдалицы совершенно не шла. Буйные волосы, вызывающий поворот головы, энергичный профиль с прямым, продолжающим линию лба, пожалуй, чуть великоватым носом; в меру полная грудь и покатые плечи делали Каганову не только представительной, но и привлекательной. Несмотря на морщины, которые не всегда являются признаком возраста и поизношенности, а часто говорят о странствиях и пережитом, Каганова была еще крепкой и энергичной. И при всем этом, она обладала каким-то удивительным даром казаться разной не только в зависимости от обстановки и положения; она могла изменяться по собственному желанию, неожиданно и порой очень резко. Этот дар перевоплощения более других знал ловкий дипломат и утонченный жуир Метанов, всегда издали любовавшийся тем впечатлением, которое производит своей артистичностью на окружающих его ученая покровительница. Ева Казимировна сегодня превзошла себя: сначала она показалась разбитой, утомленной зноем и дорогой, заехавшей слишком далеко пожилой вдовицей, а потом вдруг предстала беззаветной, прямодушной, романтически порывистой и пламенной "пролетаркой"... В споре о главном техническом стержне событий, - о печах и сдаче их комбинату, - Каганова проявила себя доверенным лицом института, сестрой академика, специалистом с именем, в достаточной степени эрудированным и поднаторевшим галургом... И тут же в разговоре с директором, парторгом Сахатовым и Брагиным она неожиданно обнаружила коммерческую и в какой-то степени сутяжную хватку, показала цепкую и алчную руку, тянущуюся к патенту... Конечно, было в ней желание помочь делу, но нескрываемая жажда личной выгоды, стремление попользоваться сомнительным изобретением, перенятым у других, все же брали у Кагановой верх. Проглядывало и то, как Ева Казимировна надеялась на своего преданного коллегу - Метанова. Пожалуй, большего ждала она и от преуспевающего в институте Игоря Завидного, похвалявшегося своей дружбой на химическом комбинате и влиянием на "среднее техническое звено", прежде всего на своих прежних однокашников Сергея Брагина и Нину Протасову.

Выходило у Кагановой не совсем так, как ожидалось, но пока нельзя было сказать и другого,- что ничего не выходило. Обиженность и страдальческий вид у Евы Казимировны, который так перепугал Нину Протасову в кабинете Сахатова, был не признаком бессилия и отступления, а хитрым актом перевооружения, смены реквизита, которого у нее было предостаточно. Впрочем, так обнаженно мог бы подумать только Метанов, а Нина отнеслась к ее переживаниям с доверчивым участием и тревогой, тем более, что причин для этого было много. Лицо у Евы Казимировны было бледным, щека чуть подергивалась, а черные глаза, глядевшие на деревянный пестик вешалки, были пугающе неподвижны и никак не согласовывались с блуждавшей улыбкой.

- Посиди со мной, гордая амазонка!.. - попросила гостья. - От тебя так и веет силой и хотеньем жить! Да, жить, добиваться, пробовать, увлекать! - Ева Казимировна посмотрела на Нину как будто спекшимися, обугленными глазами, продолжая обидчиво, измученно улыбаться. - Не обижайся на меня, Нина, ведь в жизни почти невозможно придумать или сделать такого, чего уже не делали другие. В тебе я узнаю свою прошлую и запоздалую молодость. У меня тоже было гордое и обременительное одиночество. И чем оно хорошо - жалеть рядом никого не приходится... Боже, сколько сил и достоинства уходит на жалость к ближним! И тяжелее всего, что люди не понимают... Как много им прощается, и уступки часто делаются из-за жалости. - Ева Казимировна изменилась лицом, теперь губы у нее были сухо поджаты, а глаза так пылали и расширились, что в них страшно было взглянуть. - Признаюсь тебе.

Ниночка, как молодой товарке: сколько ни берегла я свою гордыню, изрядно натруженную, а поступиться пришлось... опять же из-за жалости... Пожалела я - не больше... А он, бедняжка, не понял моей подачки, и это совсем жалко! В такую тягучую жарищу, когда в голове шумы перезвонные, а тело будто избито, когда мысли словно плывут и плавятся, в таком состоянии чего только не может случиться с человеком. Нина вдруг вспомнила, как в чадном котле Сергей Брагин даже... в любви ей объяснялся, чётки перебирал и кабалистику призывал на помощь, чтобы подтвердить свое сердечное влечение. А теперь любовную тему деликатно затронула сама владычица "кипящей печи". Но сейчас Нина была не склонна копаться в этих переживаниях, ее озадачило состояние Евы Казимировны. Неприятной вдавлинкой в памяти осталась у нее давняя, одна из первых ашхабадских встреч с Кагановой, в республиканском управлении, когда Ева Казимировна вежливо согласилась, уступив уговорам Метанова, доверить свою печь молодому инженеру Нине Протасовой. У Кагановой был тогда такой же спекшийся, обугленный вопрос в глазах. Не из жалости ли и тогда уступила Каганова? В то время Нина не поверила бы в это, а сейчас была почти уверена.

- Тебя, Нина, можно чувствовать на расстоянии, - вдруг сделала открытие Ева Казимировна. - Ты еще не села рядом, а твое приближение уже чувствовалось и нарастало... У тебя дивный дар, Ниночка, и надо суметь этим воспользоваться в жизни. Поверь, говорю без всяких эмоциональных прикрас, откровенно, как старшая годами и кое-что повидавшая и понимающая в житейской мишуре. Не каждому дано такое обаяние, и если у тебя, милочка, не гаснет дивный заряд даже в добровольном, светском монашестве, значит, благость в тебе неистощима. Не удивляйся, милая, что я говорю как купчиха из пьес Островского. Говорю искренне и не зря. От болтливых и не лишенных чутья и вкуса мужчин я кое-что слышала, но больше я доверяюсь своему темпераменту и опыту.

- Вы так говорите, Ева Казимировна, что мне как-то неудобно! - слабо защищаясь, смущенно сказала Нина. - Знали вы меня еще студенткой, я и тогда от вас ничего не скрывала... Во время практики вы тоже нами руководили, и я никогда от вас ничего такого не слышала, Ева Казимировна!