Я еду на верблюде - Василевская Галина Онуфриевна. Страница 12

— Почему в мечети спят? — спрашиваю я.

Клеопатра Андреевна отвечает, что любой мусульманин может переночевать в мечети, если он приехал в этот город и ему негде остановиться на ночлег.

Женщин здесь нет. Их места на втором этаже, за оконцем, которое закрыто решеткой и занавеской. Они не имеют права даже смотреть, как молятся мужчины. Коран, священная книга мусульман, запрещает это.

Я вспомнил женщин в черной одежде и в масках, которых часто видел на улицах Каира.

— А почему женщины ходят в черном? — спросил я у Клеопатры Андреевны.

— Коран повелел им носить черное, чтобы подчеркнуть их бесправие.

— И теперь?

Клеопатра Андреевна немного подумала.

— И теперь есть много верующих, которые стараются все делать так, как учит коран. А вообще, черный цвет делает женщину более стройной…

И еще я вспомнил, как вычитал в одной книжке, что мужчины-мусульмане каждое утро начинают свою молитву словами: «Благодарю тебя, аллах, что ты не создал меня женщиной».

Во всем виноват коран.

Маленький принц

Асфальтовая дорога разрезает пустыню на две части. Мы с папой едем в город, который был основан Александром Македонским и которого сам Александр никогда не видел. Он умер от лихорадки в очередном военном походе. А город носит его имя — Александрия.

Я гляжу в окно. Гляжу на желтый песок, который тянется до горизонта. Ищу что-нибудь, на чем может остановиться глаз. Ничего нет. Песок и песок… И вдруг я чувствую, что не просто ищу лишь бы что. Я вглядываюсь, я жду, а может… а может, здесь я увижу Маленького принца. Он ведь в Африке спустился со своей планетки, в этой пустыне. Он здесь искал себе друзей. И здесь он встретил французского летчика, у которого сломался самолет, Антуана де Сент-Экзюпери и рассказал ему про свою маленькую планетку, про свои вулканы, которые он каждый день чистил, и про цветок, беспомощную розу, у которой неизвестно для чего есть четыре шипа.

Мне бы только встретить его. Я стал бы ему таким другом, что он сам не захотел бы меня покинуть. И он поедет со мной в мою страну. И ему будет хорошо у нас. А на свою планетку он будет летать на космическом корабле. А захочет — пусть берет с собой и свою прекрасную розу. Мы ее не обидим.

Далеко в песках показался караван. Верблюды, люди… И мне вспомнились слова, сказанные цветком Маленькому принцу о людях: «Их носит ветром. У них нет корней, это очень неудобно».

Долго в песках виднелся караван. Потом его не стало. Только солнце и песок. От яркого песка заболели глаза.

Я на мгновение прижмурился, на одно только мгновение. И вдруг в автобусе все зашумели.

— Смерч!

— Смерч! — закричали пассажиры.

Я посмотрел в окно. С земли в небо подымался высокий песчаный столб.

— Откуда он взялся? И ветра как будто нет, — говорили в автобусе.

А я знал. Это не смерч. Это Маленький принц обиделся, что я не заметил его, и полетел на свою плакетку.

Уличный циркач

Александрия на тысячу лет старше Каира. А кажется, что ее построили совсем недавно. Широкие ровные улицы. Светлые дома. Как и в Каире, улицы обсажены пальмами. Дышится здесь легче. Это от моря. Оно бьется, пенится у ног города. Пяти-, семи-, десятиэтажные дома стоят на самом берегу. От моря их отделяет только широкая дорога.

Мы гуляем по городу. Любуемся домами, широкими площадями, скверами. На одной из площадей видим большую толпу. Наверное, что-то случилось? Может, кому-нибудь надо помочь?

Подходим и видим такое, чего я никогда в жизни не видел: выступает уличный циркач.

На подставке прикреплено колесо, плоское, похожее на обод. В него воткнуты кинжалы, остриями внутрь. Между остриями остается совсем небольшое расстояние. Между кинжалами в дырки обода воткнута пакля.

Циркач — молодой, по пояс обнаженный араб — с факелом в руке что-то выкрикивал, обходя людей. Словно подзадоривал зрителей и себя.

Вот он облил керосином паклю на колесе, поджег факелом. Колесо запылало.

Циркач погасил факел, отложил его в сторону, еще раз попросил всех быть внимательными, разогнался и… нырнул в пылающее колесо, между остриями кинжалов.

Я закрыл глаза. Казалось, он обязательно порежется о кинжалы, из тела брызнет кровь…

Но циркач, как змея, проскользнул внутри колеса и встал на ноги.

Толпа ахнула.

А он уже ходил по кругу с протянутой рукой. Никто ничего не дал ему: все ждали еще чего-то.

Тогда он повторил свой прыжок уже с завязанными глазами.

Несколько человек бросили ему по мелкой монетке…

Откуда взялись фары

На острове Фарос стоял на скале маяк. Высокий. А на самом верху его был зеркальный рефлектор. Всю ночь на маяке горел огонь. Рефлектор отражал его. Рыбаки на этот свет возвращались к своему берегу. Моряки издалека видели его и знали: там порт, там найдет пристанище их корабль и они сами. Город Александрия был соединен с островом искусственно насыпанным перешейком.

Маяк называли чудом света.

Ни одно вражеское судно, согласно легенде, не могло приблизиться к маяку днем. Рефлектор ловил солнечные лучи и посылал их на вражеские корабли. Корабли горели, словно они были из бумаги, за десятки километров от маяка. А ночью свет рефлектора ослеплял их.

Маяк был неприступной крепостью. Тысячу лет стоял он, светил и защищал город. Это чудо было создано в третьем веке до нашей эры.

Потом Александрию завоевало воинственное племя арабов. Арабы захватили с суши маяк и стали угрожать столице Византии Константинополю.

Византийцы боялись арабов и решили пойти на хитрость. Они распустили слухи, будто под маяком замурованы сказочные богатства. Византийцы надеялись, что эти слухи дойдут до властелина Александрии халифа аль-Валида. И не ошиблись.

Халиф повелел разрушить маяк. Маяк погас. В городе начались волнения.

Рыбаки блуждали ночью в море и не могли вернуться домой. Гибли корабли купцов, а корабли врага могли в любую минуту подойти к городу. Им нечего было бояться.

Когда халифу сказали, что его обманули, он приказал снова поставить маяк. Но сделать это не удалось. Разбился рефлектор.

Хитрость врагов и жадность халифа погубили чудо острова Фароса.

Теперь от маяка ничего не осталось. Остатки его обрушились в море во время землетрясения в XIV веке нашей эры.

Люди забыли и долгое время не знали даже, каким был с виду маяк. По описанию арабов, его представляли как дворец со шпилем. И только совсем недавно по древней монете, на которой был отчеканен маяк, узнали, каким его построил архитектор Састрат. Маяк напоминал гигантский сапог.

Из легенды про фаросский маяк пришло и живет слово «фара», которое знает каждый.

«Гора разбитых тарелок»

Все свободное от экскурсий время мы проводили на море и много плавали. Дома я, конечно, не смогу столько плавать в речке, как в Средиземном море, потому что море это — особенное.

Помню, пришли мы в первый раз на море. Папа мой хорошо плавает и ныряет здорово. Ну, он сразу к вышке. Полез на самую верхнюю площадку. Оттуда мальчишки-египтяне прыгают в море. И папа прыгнул. А я стою и смотрю, где он выплывет. Он обычно долго под водой бывает. А тут выскочил сразу и глаза вытаращил. Я даже испугался. Неужели, думаю, его там акула за ногу схватила, а может, что-нибудь и того похуже. Вылез папа из воды. Гляжу — цел и невредим. А он как засмеется.

— Ну и вода, — говорит, — как пустую бутылку выбрасывает.

Это мой папа — пустая бутылка! А он, наверное, 80 килограммов весит.

Полез в воду и я. И вправду — чудеса. Можно запросто лежать на воде, перебирая руками, и будешь плыть. И ноги еще наверху будут. И не нужно барабанить ими по воде. Так можно плыть.

Вот оно какое, Средиземное море. Это в нем такая соленая, такая плотная вода, что можно плавать и загорать одновременно.