Чудо-юдо, Агнешка и апельсин - Ожоговская Ганна. Страница 28

Агнешка сидела в кухне одна. Туда заглянул Геня, видимо посланный Витеком на разведку, потому что вскоре явился и он сам с книгами и тетрадками.

— Твоя тетя уехала? — спросил Витек.

— Уехала.

— Одна?

— Нет, с какой-то знакомой.

Разговор явно не клеился.

— А знаешь, Агнешка, — начал Витек, подыскивая новую тему для разговора, но закончить фразу он так и не успел.

Раздался грохот! Взрыв!! Откуда-то с треском вылетели двери!.. Зазвенело разбитое стекло!..

И снова тишина. Такая тишина, что Витек и Агнешка сидели испуганные, съежившись, втянув голову в плечи, точно на них вот-вот должен обрушиться потолок, и слышали только, как учащенно бьется сердце.

Но тишина длилась лишь короткий миг. Тут же послышался тревожный и громкий крик медсестры:

— Что случилось?!

А затем плаксивый, скрипучий голос старухи Шафранец:

— Дом рушится! Дом! Франек! Святые угодники! Помогите!

— Дайте свет! — кричала пани Анеля. — Живо-быстро принесите лампу из кухни, здесь лампочка перегорела и в ванной не горит!.. Почему пахнет газом? Кто здесь лежит?..

Витек быстро вынес лампу за порог, дальше шнура недоставало.

Старушка распахнула дверь комнаты настежь и раздвинула портьеры, чтобы было виднее. Но и без того все видно: поперек коридора, совсем голый, неподвижно лежит Михал. Голова и плечо у него в крови.

— Пани. Ирена, немедленно приготовьте постель! Пан Феликс, помогите мне его поднять! — Медсестра нагнулась над Михалом, послушала сердце, пощупала пульс, приподняла веки, потом осторожно осмотрела его руки и ноги. — Его оглушило. Он крепко ударился при падении. Смотрите, даже дверь вышибло! Это газ взорвался! Почему здесь валяется шнур от утюга?.. А-а-а? Какой-то приемник. Может, он включил мокрыми руками? Как можно электроприбор включать в ванной? Это же верная смерть! Матка боска! Хорошо, что все так обошлось!

Михал лежал в своей постели. Он уже пришел в сознание. Открыл глаза и никак не мог понять, почему над ним стоит испуганный дядя. Почему дядя такой бледный? Почему так сильно болит голова и жжет плечо? Мальчик хотел встать… Ой!.. Как больно!!

Он застонал.

— Тише! Тише! — успокаивала его пани Анеля. Она приподняла ему голову и поднесла ко рту стакан. — Пей. Сразу уснешь. А завтра тебе будет легче.

В четверг утром, когда Михал проснулся и открыл глаза, он страшно удивился, почему в комнате солнце. Солнце сюда заглядывало лишь перед самым обедом.

Мальчик взглянул на дядины карманные часы, висевшие перед ним на стене, «луковицу», как он их называл, и чуть не обомлел: одиннадцать часов! Ну и ну! Проспал в школу!

Он рванулся с кровати, и в глазах у него потемнело от боли. Боль обжигающей волной отдалась в голове. Михал дотронулся до лба и понял, что голова у него забинтована. Он хотел вытащить из-под одеяла руку, но почувствовал такую резко пронизывающую боль в плече, что оставил всякую попытку… В чем дело?.. Он решительно ничего не помнил.

Он лежал один в комнате. Дядину кровать кто-то старательно застелил, кто-то чужой, потому что подушка лежала не в изголовье, а в ногах. А к Михаловой кровати была придвинута табуретка, и на ней стоял стакан чая с лимоном. Где дядя достал лимон?

Пить! Осторожно, медленно Михал потянулся к стакану.

Дверь тихонько скрипнула. Заглянул Геня. Минуту мальчики молча смотрели друг на друга. Только слышно было, как чирикает канарейка в комнате Шафранцев и как Петровская шьет на машине.

— Ты не спишь? Что-нибудь надо? — осмелился спросить Геня.

— Пить!..

Геня подал Михалу стакан. Чай был холодный, кисленький и на редкость вкусный.

— Ну? — спросил Геня, ставя стакан на место.

— Ну? — в тон ему ответил Михал. — Что было?

— А то не знаешь?! — усомнился Геня. — Ты же целый взрыв устроил! В ванной! Тебя как садануло об дверь башкой! Ох-ох! Аж петли оторвались! Ты не бойся, твой дядя починит. А мой стакан с зубной щеткой — дзынь-дзынь! Вдребезги! Пани Анеля говорит, что, если бы тебя стукнуло об стену, убило бы насмерть. А пани Леонтина сказала, что в нашем доме живет сам дьявол. Но это никакой не дьявол, а газ. А приемник нельзя в воду ставить, знаешь? А то ударит током так, что ой-ой!..

Теперь Михал кое-что смутно вспомнил: шнуры от утюга, приемник, спички… Конечно, стукнуло током…

Он крепко зажмурился, замолчал. Геня подумал, что Михал спит. Он посмотрел на часы: надо собираться в школу. Мальчик на цыпочках вышел и тихо прикрыл за собой дверь.

Снова слышны трели Матюши, и больше ничего.

«Ну и отмочил я номер!.. Так тебе и надо, баранья голова! Открытий захотелось! Чуть-чуть на тот свет не отправился. Стоит ли торопиться?.. Изобретатель!.. Хорошо еще, что я заранее не похвастался своим открытием. Вот бы посмеялись надо мной! И при каждом удобном случае потешались бы!.. О небо! Как все болит!..»

Сон пришел, как избавление…

Когда Михал вторично открыл глаза, возле его кровати стоял пан Шафранец. Михал сразу же вспомнил, почему он в такое время дня — часы показывали двенадцать, — еще в постели. Он даже не удивился присутствию пана Франтишека, который был здесь очень редкий гость.

«Сейчас начнет нотацию читать», — подумал Михал и заранее поморщился.

Однако пан Шафранец по-своему истолковал его гримасу.

— Что, больно? — спросил он участливо. — Ничего. Скоро вернется пани Анеля и сделает тебе обезболивающий укол.

При слове «укол» в глазах Михала появилось такое выражение ужаса, что Шафранец стал успокаивать мальчика:

— Ты не бойся. Пани Грудзинская делает уколы исключительно хорошо. Ничуть не больно. А может, обойдется и без укола. Как ты себя чувствуешь?

— В полном порядке, — заверил его Михал на всякий случай.

— Тебе что-нибудь нужно?

— Пить.

— Вот чай, но он холодный… Может, подогреть? Или заварить свежий?

— Нет. Холодный.

Старик осторожно приподнял ему голову и дал напиться.

— А может, тебе надо встать? Я помогу тебе дойти до ванной.

Михал кивнул. Только теперь он увидел, с каким искусством взялся за это дело пан Шафранец. Сначала он помог Михалу опустить одну ногу, потом другую, после велел ему повернуться на бок и осторожно, чтобы не задеть левое, больное плечо, помог встать.

Михал поднялся и, точно раненый при помощи санитара, добрался до ванной. Потом так же медленно вернулся и осторожно лег на пышно взбитые подушки — свою и дядину.

— Есть хочешь? Я принесу тебе булку с маслом.

— Нет, спасибо. Сейчас не хочу. — Михал медленно отворачивается к стене. Хотя поворачиваться очень больно, но смотреть в глаза пану Шафранцу еще больнее: в них читаешь участие, жалость к себе… А это невыносимо!..

— Ладно, спи. Пани Петровская сварит тебе бульон, дядя просил… Спи…

Но уснуть Михалу не удалось. Едва старик ушел, раздался звонок в передней. Петровская пошла открывать. Она, как всегда, сначала накинула цепочку и после этого приоткрыла дверь. Михал все отчетливо слышал.

— Вы к кому? — спросила она. — Ах, комиссия?.. Пожалуйста, пожалуйста. — Звякнула снятая цепочка. — Полюбуйтесь на наши апартаменты.

Она повела их в комнату учительницы. Потом комиссия направилась к Чернику.

— Только, если можно, потише, — предупредила она, — здесь больной, — но, заметив, что Михал лежит с открытыми глазами, добавила: — Впрочем, он уже не спит… Ничего страшного, немного покалечился вчера. Знаете, как это у ребят бывает! Температура невысокая. Он тут живет у дяди, у пана Черника. Пан Черник работает механиком на заводе.

Один из членов комиссии разложил на портфеле нечто вроде карты или плана и стал делать пометки, другой что-то записывал в блокнот, а третий ощупывал стены и даже зачем-то выглянул в окно.