Избранное - Стрелкова Ирина Ивановна. Страница 9
Они снимали комнату не в дачном поселке Томилино, а в деревне, она, кажется, называлась Жилино. Вера Ивановна считала, что летом дети должны жить в деревне. Ее не смущала грязь в избе - лишь бы у хозяев имелись ребятишки в возрасте Кости и Ляльки. Традиции русской интеллигентной семьи требовали, чтобы дети летом трудились вместе с деревенскими сверстниками, пололи огород, ездили в ночное, уходили на целый день по ягоды, по грибы.
Дом стоял на краю, пятистенка с прорубленным для дачников вторым входом, с крохотной террасой. За домом начиналось открытое поле. Нет, не поле - выгон. Уйма деревенской ребятни сбегалась на выгон, когда они с Костей выносили нового змея. Под восторженный вопль змей взмывал все выше и выше, вспугнутые вороны шарахались со старых ветел. Отец с сыном оглядывались на крайнюю избу и видели, как с террасы им машут руками Вера Ивановна и Лялька.
Константин сколько-то лет спустя, на первом курсе института, вспомнил полеты змеев, отыскал обломки, упрятанные мамой на антресоли, и сделал довольно любопытные расчеты. Их взяли в сборник студенческих работ, он со скромным самодовольством вручил маме серую, косо обрезанную брошюру.
- Попроси еще одну, для Всеволода Степановича, - не забыла напомнить счастливая мама.
…Зазвонил телефон на опустошенном письменном столе.
- Па, это ты? Дед, я доехал без происшествий! - Молодой веселый голос гремел из трубки на всю оголенную комнату. - Передай папе, с полками порядок! Приступаем! - Всеволод Степанович представил себе, как веселый голос внука разносится по всем закоулкам старой квартиры. Сейчас там взвоет дрель, сверло вгрызется в старинный крепкий кирпич, со скрипом полезут в пазы пронумерованные Валеркой доски.
Как все это нехорошо, не нужно! И как он мог, как посмел согласиться на переезд!
- Пап, ты бы вздремнул немного, - посоветовал Константин. - Здесь уж и работы не осталось. Я переберусь в ту комнату, а ты ложись. Я свалял дурака, что заказал такси на пять. Ты вздремни…
Всеволод Степанович лег, вспомнил скептически про психотерапию по методу внука и не заметил, как уснул.
Валерка прикатил обратно к четырем. Всеволод Степанович и Константин перекусывали на кухне. Послышалось торопливое жужжание телефонного диска:
- Ба, это ты?… Ма, я добрался благополучно. Никаких происшествий и столкновений. На Самотеке гаишник специально остановил меня, чтобы поблагодарить за образцовую езду. А то, говорит, ваша мамаша на этом самом месте всегда неправильно поворачивает. Ей-богу, так и сказал!
Огненная голова просунулась в дверь кухни:
- Жрете? Нет чтобы ребенка угостить!
- Тебя дома не покормили? - укорил Константин.
- Разве они покормят! Домашний стол! Супчик, голубцы. Только у деда и поешь как мужчина. Где-то тут, в холодильнике, залежалась баночка ветчины. Вот она! Распечатаем по случаю переезда? Дед, твое мнение?
Всеволод Степанович вопросительно глянул на Костю.
- Перебьешься! - бросил Костя сыну. - Если голодный, ешь с нами сосиски.
- Эх, дед, дед! - заворчал Валерка. - Легко ты поддаешься чужому влиянию!
Таксист приехал на четверть часа раньше. Константин и Валерка возили в лифте вниз упакованные чемоданы, коробки с книгами. Они почему-то не спешили взять портпледы, двое стражей, перепоясанные ремнями, опять тревожили Всеволода Степановича. Наконец портпледы унесли, взялись за коробки с рукописями. В окно он видел, как напоследок вдвинули в кузов кожаный диван, Валерка разлегся на диване и укатил.
Константин вернулся в квартиру, тщательно подмел всюду, спустил мусор, запер окно, отключил холодильник… Все проделал старательно, не спеша, провозился чуть ли не час.
- Ну что? - спросил наконец Костя беззаботным голосом. - Кажется, все в порядке. Поехали?
- Поехали.
«Еще, значит, полчаса, - думал Всеволод Степанович, - и я возвращусь… Куда?… Домой?… Невозможно вернуться на двадцать лет назад, да и не хочу я - не хочу! - вычеркнуть из жизни эти двадцать лет».
- Я тебя прокачу набережными. Вечер сегодня славный…
Костя умудрился завезти его на Воробьевское шоссе, а потом к пруду у Новодевичьего монастыря. Они вышли из машины, постояли у воды, посмотрели на лебедей.
По лестнице старого дома, когда-то называвшегося доходным, Костя шел впереди, отпер высокую, в затейливой резьбе, дверь и отдал свой ключ отцу.
В кабинете Валерка и Мишка заканчивали расстановку книг. Младший внук удивленно засмотрелся на Всеволода Степановича. Валеркина решительная рука взяла Мишку за шиворот и вывела из кабинета.
Всеволод Степанович заметил, что полки вошли в простенок, словно век тут стоят. И диван вошел в нишу, на нем приготовлена постель. На одно из кресел выложен плед, которым Всеволод Степанович несколько часов назад укрывался там, где его уже нет.
- Располагайся, - сказал Костя и ушел.
«Реки возвращаются, чтобы опять течь, - вспомнил Всеволод Степанович строки из книги Экклезиаста. - Все реки текут в море, но море не переполняется; к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь…»
- Ба! Я его сейчас спрошу! - Валеркин голос у самой двери. Затем стук. - Дед, к тебе можно? Ты что будешь на ужин? Гречневую или овсянку? Или, может быть, я сам сооружу тебе омлет с сыром?
- Мне все равно.
- Дед, не тяни, решайся! Омлет по-французски!
- Гречневую. Хотя нет… Мне, в общем-то, безразлично.
- Де-е-ед! Требуется точность.
- Тогда омлет.
- Тебе сюда принести или ты со всеми поужинаешь?
- Конечно, со всеми. Но если удобнее сюда, то…
- Значит, со всеми, - определил внук. - Ба, мы с дедом едим омлет! - крикнул Валерка в глубину квартиры, где ждала ответа пославшая его Вера Ивановна.
Лекарство для отца
Мать подняла Жильцова среди ночи. Он спал в беседке на топчане, костыли стояли у изголовья. Жильцов оделся, поковылял в дом. Костыли на резиновом полу мягко ступали по внутренним переходам. Жильцов помнил родительский дом махоньким, но семья росла, и дом, как живой, рос, к нему, словно молодые побеги, прибавлялись новые пристройки.
В сердцевине дома, в родительской спальне с наглухо закрытыми окнами, Жильцова ужаснула духота, изорванный в клочки свет чем-то завешенной настольной лампы. Отцовская исхудалая голова потонула в подушке, завернувшейся углами кверху по столбикам никелированной спинки кровати. Дышал он с трудом, в груди хрипело и булькало.
Жильцов тихо позвал:
- Папа!
Отец беспомощно повел пустым взглядом. Жильцов наклонился над ним, подсунул ладонь под горячий, влажный затылок, выровнял пуховую, слишком глубокую подушку.
- Миша, - внятно выговорил отец, - батюшку привези… - Жильцов не поверил своим ушам. Уложил отца поудобнее, сел рядом на край кровати. - Священника привези, прошу! - громче и сердито сказал отец и закрыл глаза.
Мать всхлипнула:
- Заговаривается!
- Только без паники! - предупредил Жильцов. - Мало ли что бывает при высокой температуре.
Накануне Жильцовы вызывали участкового врача Наталью Федоровну, женщину отзывчивую и добросовестную. Она вела свой участок уже лет десять, в поселке все ее уважали. Деда Жильцова Наталья Федоровна, по ее собственным словам, знала насквозь и даже глубже. Меж ними велась привычная игра - дед встречал Наталью Федоровну любезностями, она держалась с ним кокетливо. После ее посещений старик всегда смотрел соколом. Но на этот раз Наталья Федоровна дольше, чем обычно, выслушивала и выстукивала своего пациента и определила пневмонию. «Обычное осложнение после гриппа, - сказала она, - пока не вижу ничего страшного».
- Вы, папа, не волнуйтесь, сейчас полегчает… - Жильцов пошарил на этажерке с аптечными коробочками и пузырьками, отыскивая купленное утром лекарство.
Отец сердито застонал:
- Поезжай, прошу. Моя последняя воля.
У Жильцова голова пошла кругом. Отец в церковь не ходил, икон в доме не было. Зачем ему священник? Бред? Нет, не похоже. Бред - это бы еще ничего. А если, не дай бог, что-то с психикой? Хотя и ночь на дворе, придется ехать за Натальей Федоровной. Она свой человек, не рассердится.