Это было на самом деле - Шкапская Мария Михайловна. Страница 7

На дворе стоял суровый январь. Жители разбежались, или погибли, или были угнаны в немецкий тыл. Никто не слышал, как плакали дети. Старший цеплялся за мать, хватал ее за руки, младший только тихонько плакал, жалобно, как котенок.

Крики старшего и плач малютки становились все тише, по мере того как на разоренную догорающую деревню спускалась черная ледяная ночь.

Когда утром детей нашли, их нельзя было отделить от матери. Холодные и неподвижные, как два изваяния, лежали они около мамы.

Кладбище

— Вы теперь не советские, а немецкие, — сказали фашисты жителям села Дубровка Курской области.

Их всех вывели на окраину деревни. Несколько солдат забежали вперед и стали всех обстреливать из пулемета. В толпе было много детей.

Раненых они прикалывали, некоторых сожгли. В избы, полные людей, бросали гранаты.

Маленького Витю Минникова тяжело ранило. Осматривая ребенка, один из солдат вдруг глупо засмеялся и напялил ему на голову кастрюлю. Кастрюля была мала, с трудом налезала на голову; солдат натягивал ее с усилием, даже стучал по донышку.

Через несколько минут раненый ребенок пришел в себя и начал кричать от невыносимой боли. Ему хотели помочь, хотели снять кастрюлю, покончить с этой жестокой шуткой.

Но кастрюлю нельзя было снять, да фашисты и не разрешали. Чем ужаснее кричал ребенок, тем им было смешнее.

Когда семидесятилетний дедушка Андрюшенко на них закричал, его застрелили в упор.

К утру Витя умер. Истек кровью и дедушка Андрюшенко. Умерла Мария Голубева, которая была ранена в спину и около километра бежала, раненная, по огородам, унося ребенка. Ребенок ее тоже умер. Умерли и все раненые — в поле, на дороге, в домах. Кто истек кровью, кто замерз. Деревня превратилась в кладбище. Только трупы могли стать немецкими в советской деревне!

На четвертый день наши войска вошли в Дубровку. Подавленные, потрясенные, ходили наши бойцы по избам, осматривали мертвых, окликали живых. Но живых не находилось. И вдруг в одной избе они услышали шорох. Кто-то маленький дышал и шевелился на печке. Услышав голоса, опять притаился и умолк.

Бойцы начали звать, уговаривать. Услышав родную речь, из-под лохмотьев выглянула крошечная девочка, сестра Вити Минникова, Нина. Она была ранена в пятку, не могла бежать и, как мышонок, притаилась на печке.

Нина Минникова была единственная из всех жителей Дубровки, оставшаяся в живых.

Двадцать второго

Было это 22 июня. Был чудесный теплый день. В Паланге, красивом литовском курорте, в пионерском лагере находилось около двух тысяч детей.

Лагерь жил своей обычной веселой жизнью: дети играли, купались, бегали по саду, когда внезапно зареял над ними в небе немецкий самолет.

Бомбы, сбрасываемые на них, ложились точно в цель.

Дети бросились бежать кто куда, но пули и осколки настигали их всюду. Дети падали в лесу, у дома. На самой дорожке упала Дануте Зилуте, — ей оторвало обе ноги. Над семилетней Эльзой наклонилась сестра Марита.

— Эльза, бежим, бежим скорее! — повторяла она, плача и тормоша сестру.

Но Эльза уже никуда не могла бежать: пуля пробила ей висок.

Первым из корпусов загорелся тот, где помещались самые маленькие. Пламя охватило его так быстро, что дети не успели спуститься вниз. В открытые окна видно было, как метались они по зданию, подбегали к окнам.

Их пугала высота, но огонь и дым наступали, и они начали выбрасываться один за другим из окон. Однако и на это решались только старшие и те, кто посмелее; остальные только в отчаянии ломали ручонки.

— Прыгайте скорее! Вы сгорите! — кричали им снизу, но было уже поздно. Крыша рухнула с невероятным грохотом и похоронила под собой всех оставшихся.

Высокий столб пламени встал над домом. Но даже свист и рев огня не могли заглушить ужасный вопль, который донесся до столпившихся внизу людей.

Из огня в воду

В селе Мясоедово Курской области, отступая под натиском Красной армии, гитлеровцы подожгли дома.

Стон стоял над деревней. Каждый старался вынести вещи, вывести скот, вытащить малюток. На улице нельзя было пройти — таким жарким столбом поднималось с двух сторон пламя.

Одна из колхозниц только что вернулась в это время с поля. Ее дом пылал, а в нем она, уходя, оставила своих четверых детей. Открывать дверь было некогда, она выбила стекла и кинулась через окно за детьми.

Двое старших были уже у окна, протягивая к ней руки. Она схватила их и вынесла на улицу.

— Стойте здесь, не уходите, я сейчас, сейчас... — бормотала она, успокаивая малюток и порываясь опять к дому: там остались еще двое, самые маленькие; они, видимо, задохнулись в дыму и даже не подавали голоса.

Когда она скрылась опять в окне, к дому подошли два немецких солдата. Они схватили плачущих детей, подошли с ними к реке и бросили их в прорубь.

— Не хотели гореть, так тоните, — сказал один из них, когда детей затянуло под лед.

Мишени

В деревне Белый Раст Краснополянского района группа немецких солдат поставила на крыше дома в качестве мишени двенадцатилетнего Володю Ткачева и открыла по нему стрельбу из автомата. Мальчик был весь изрешечен пулями.

В селе Воскресенском Дубининского района гитлеровцы использовали в качестве мишени трехлетнего мальчика и по нему производили пристрелку пулеметов.

Со времен Игоря

В деревне Холмы Могилевской области стояли немцы.

Что они требовали у шестнадцатилетней девушки-колхозницы Аксеновой и чем она так их озлобила, так никто и не знает. Но казнь ее видели все, а казни такой не было в наших краях больше тысячи лет — с тех самых пор, как такой казнью казнили древляне русского князя Игоря; только дети учили это в школе.

Девушку вывели в лесок неподалеку от деревни. Фашисты выбрали две стоящие на небольшом расстоянии одна от другой елки. На вершины их накинули петли и пригнули елки до самой земли.

Связанную девушку фашисты подтащили к елке. Она лежала у них на руках беспомощная, не имея возможности пошевелиться или крикнуть, потому что рот ей заткнули платком.

Ее положили на землю, и пока несколько человек с усилием удерживали вершины деревьев, остальные быстро прикручивали к ним ноги Аксеновой.

Привязали крепко, добросовестно, несколько раз проверили, не ослабли ли где-нибудь веревки.

Когда все было готово, офицер, руководивший казнью, махнул рукой. Державшие разом отпустили деревья.

Девушка была разорвана на две части.

Ушел в школу

Керчь — красивый белый город у подножья горы Митридат, с многочисленным населением.

Через несколько дней после прихода немцев в Керчь на дверях школ был вывешен приказ германского командования — надо было прислать детей учиться.

Подчиняясь приказу, двести сорок пять керченских матерей рано утром разбудили своих детишек, собрали им в ранцы и сумочки их книги и тетради и отправили в школу.

На улицах уже было спокойно, трупы были убраны, но многие родители все-таки сами довели детей до дверей школы и простились с ними только на пороге.

Взволнованные, обеспокоенные тем, как и чем будут они заниматься при фашистах, поднимались дети по лестнице. Родители вернулись домой.

Но напрасно ждали они детей в обычное время — никто из детей не вернулся. Напрасно стучали они в запертые двери школы — они не открылись. Напрасно метались по улицам, звали, рыдали, расспрашивали — никто ничего не мог сказать о судьбе пропавших детей.

Их нашли много позже. В восьми километрах от города, на Ватеровском шоссе, в глубоком рву лежали они, все двести сорок пять — мертвые.

В огне

— Обложи ее соломой и подожги, — сказали фашисты Марии Мальцевой из села Донец Должанского района, связав ее семнадцатилетнюю дочь.