Такой смешной Король! Повесть первая - Леви Ахто. Страница 36

— Что нос повесил, солдат?

Неподалеку от тротуара стоял грузовичок, а сам Карп тряс изумленного Короля за плечо. Как же Его Величество был рад! Это был именно тот человек, который в настоящую минуту больше всего был нужен Королю. От радости у него даже глаза увлажнились, и Карп прогрохотал:

— Что это такое, а? А пошли-ка, друг, а то ведь мне ехать надо, приказ, брат, — он потянул Короля в кабину грузовичка. — Давай я тебя прокачу, — сказал он, — а ты рассказывай, как живешь.

Он завел мотор, и Король начал говорить о своих сомнениях. Слова рвались из него потоком. Он рассказывал о своих огорчениях, забыв о том, что Карп ничего не понимает по-эстонски. Но Карп, казалось, понимал:

— Ой, ой, ой! — то и дело восклицал Карп. — Ай, ай, ай!

И Король, видя, что его понимают, что с ним соглашаются, все говорил и говорил: что пойдет он жить в дом, который у реки Тори, поселится там на веранде и будет читать книги, которые ему дает Морской Козел — у того хорошая библиотека, много интересных книг, не хуже, чем у Арви, а Морской Козел вообще-то не виноват, что его мама Морелоо, одним словом мурло, и ходит на высоких каблуках с разными кавалерами, отчего все мальчики над Морским Козлом издеваются; так что все женщины — и Эльна тоже — легкомысленные, кроме Хелли Мартенс, Ангелочка и…

У Короля вдруг словно дыхание перехватило, его пронзила догадка: он узнал глаза, непрестанно за ним следившие, это же глаза Марви, той длинноволосой подружки Эльны. Да, это были ее серые, задумчивые и очень серьезные глаза… Королю стало почему-то ужасно весело. Словно поняв, что Королю уже весело, Карп заразительно, как всегда, засмеялся. Они смеялись неизвестно чему — лету, солнцу, ветру, радуясь жизни. Они заливались долго и с наслаждением, это была радость — этот смех, и снова два колокола били басом и дискантом, били-звенели долго, а женщина-рыба на руке Карпа подпрыгивала и дрожала в такт их хохоту. Карп привез Короля на то место, где подобрал, они распрощались. Король глядел вслед грузовичку вполне успокоенный и довольный, и, главное дело, он знал, что Эльна — пустяк, он ее никогда не любил вовсе, потому что любит он другую — он Марви любит, и как же можно было столько времени оставаться таким дураком?!

А в небесно-синем доме жизнь продолжалась. Алфред по-прежнему был добр ко всем, а к Хелли особенно. Одним словом, он стал таким же, каким был раньше, — отцом семьи, работал, учил, запрещал, одобрял, принимал гостей. Приходили доктор Килк и Адела Килк, Тайдеман. Слушали «Филипс», не потому, что у них не было радио, а потому, что не было с кем поговорить о политике. Так что все приходили говорить и жаловаться.

— Такие времена…

— Да, сложное время…

— И чем все это кончится?

Карла, конечно, был самым знающим в политике. Он объяснял Килку и Алфреду, что эстонцу должно быть все равно, какая там политика у русских или у немцев, поскольку ни те, ни другие ему не родственники.

— Но им, видите ли, не все равно, — возражал Килк, — потому что живут эстонцы у моря и места здесь хорошие. Из-за этого-то все и происходит — здесь благодать!

— Дело вовсе не в том, — объяснил Карла. — А в том, что через Эстонию открывается для немца путь в Россию, а именно русских он и хочет сожрать, хотя и друзья на сегодняшний день вроде. Друзья, они и есть самые опасные.

Король, вспомнив Земляничку, с этим согласился.

— Потому мы и немцу нравимся, — продолжал Карла, — но и русский тоже имеет основание нас любить, раз мы в таком месте поселились. Будь ты хоть сто крат нейтрален, все равно под ногами путаешься. А что места хорошие — они и в других широтах есть неплохие. Вот Швейцария, — объяснил Карла, — не больше нашей, а шпионами отовсюду кишмя кишит, но она может быть нейтральной, потому что расположена так — никому не мешает. Нас же одни «окном» называют, другие норовят, как дверью, пользоваться.

— Да мы сами нейтральными и быть не можем, — рассуждал Килк. — Вот же наш приятель Векшель — служил «Филипсу», теперь русским, а случится, так и немцам послужит.

— Конечно, — засмеялся Карла, — так оно и было все эти восемьсот лет. Политика и его касается постольку, поскольку прибыли приносит. Чтобы жить безбедно, не тужить, богатством обзаводиться, чтобы как люди… Тогда какая разница — немец или русский? Если ты сам… эстонец. Кто тебе ближе? Немец или русский? Кто тебе более родствен? Ни тот, ни другой. Самый твой родственник — ты сам.

— Один американский профессор создал интересную статистику войн, — рассказал Килк, — и подсчитал, что в мире за две с половиной тысячи лет было девятьсот две крупные войны и одна тысяча шестьсот пятнадцать революций или других внутренних войн. Самый воинственный народ испанский — шестьдесят семь процентов времени из своей истории Испания была в состоянии войны. За Испанией — Греция, в ее истории войны занимают пятьдесят семь процентов. Затем идут Англия, Франция, Россия, Италия, Германия, а Эстония вообще никакого места не занимает, потому что эстонцам больше других в лесах приходилось отсиживаться, прячась от набегов всяких иноземных благодетелей.

— Русские и немцы предлагают на выбор свою политику, и каждый уверяет, что защищает интересы рабочего человека, — поди разберись. Судить-то можно, только когда убедишься, а как убедишься, если… жив не будешь. Да и эстонцы — кто тут рабочий, а кто нет, они и сами не знают. Алфред — рабочий, но он же может и хозяином стать.

— А ты, Тайдеман, сам-то кто? — спросил Килк с иронией в голосе.

Тайдемана его вопрос ничуть не смутил, и он спокойно ответил:

— Я живу себе, как удастся, экономно живу, главное — экономия.

Хелли в разговорах о политике участвовать не любила. Она была уверена, что болтать про политику — не их дело, потому что все они — люди маленькие, а маленькие люди политикой не занимаются, маленькие люди должны работать, и ничего больше. Она ежедневно отчитывала Короля за то, что тот неизвестно где пропадает, и когда Король совершенно авторитетно во всеуслышание заявил, что хочет жить в доме у реки, то Хелли была против. Алфред же, как ни странно, встретил это заявление с пониманием:

— Пусть живет… на веранде. Уже тепло. Я тоже в его возрасте мечтал о свободной жизни. За помещением заодно посмотрит, мало ли…

Хелли, конечно, запротестовала: а вдруг что-нибудь случится? А как он будет своевременно питаться? А ночью, когда темно? А вдруг…

— Пусть привыкает жить самостоятельно, — разрешил все сомнения Алфред, — а питаться будет приходить, опоздает — без еды останется. Это его и к порядку приучит. Осенью, когда пойдет в школу, сюда вернется.

И Король Люксембургский поселился в доме у реки на веранде. Здесь ему постелили постель на старой деревянной и скрипевшей кушетке. В часы, когда солнце уходило на покой, лежать в этой постели было приятно. Солнечные лучи падали на разноцветные стекла, и внутри все становилось разноцветным — красным, желтым, зеленым; а за верандой протекала река Тори, по утрам и вечерам Король слушал, как мычали коровы, проходящие по Каменному мосту во владения Лонни.

Глава XII

Король и Карп обнаружили у себя одинаковое увлечение — кино. Король не часто посещал кинотеатр, тем не менее этот вид искусства он признал не скоро. В точности он не мог сказать, сколько ему было лет, когда Алфред и Хелли повели его в кино в Главном городе. Он прекрасно помнит, что фильм был отвратительным, и едва дождался конца этого издевательства. Его утомили весь этот шум, это мелькание красок, какие-то люди на экране, которые что-то делали и кривлялись, бессмыслица и безобразие, одним словом. Он просил его отпустить, но с ним не посчитались…

Здесь же, в городе Журавлей, его однажды повел в кино Карп. Не в кинотеатр «Скала», принадлежащий богачу-миллионеру из русских Загорскому, у которого рядом с кинотеатром был роскошный двухэтажный особняк, впоследствии в нем поселился какой-то адвокат, поскольку миллионер убрался за границу. Нет, Карп повел Его Величество в большой дом во дворе лимонадного завода на Парковой улице, здесь был клуб русских военнослужащих и за кино денег не брали.