Рыжик - Свирский Алексей Иванович. Страница 44

Освободившись из объятий Мойпеса, Санька вернулся в хату. Там Полфунта рассказывал о том, как они с Рыжиком после долгих скитаний по Бессарабии и Украине попали в Киев и поступили в цирк: Полфунта в качестве клоуна и фокусника, а Санька — его помощником.

— Сорок два рубля в один месяц заработали! — добавил в заключение рассказа Полфунта.

— Ого! — удивился Тарас.

— Здорово! — подтвердил и Чумаченко.

— Э, да разве это заработок! — хвастливо заметил Полфунта. — Если бы у нас были свои костюмы да все принадлежности для фокусов, мы бы и сто заработали.

— Здорово! — повторил сапожник.

— А то сорок два рубля, — продолжал фокусник, — разве это деньги?.. Купил я себе пальтишко, сапоги, шапку, кое-как одел мальчонку — и вот все деньги.

— Деньги — вода, известное дело, — сказал Тарас.

— Вода, истинно вода! — подтвердил Чумаченко.

В это время в хату вошла Катерина, а вслед за нею явилась Агафья-портниха. Аксинья, идя в лавку, не утерпела и дала знать соседям о появлении Саньки. Агафья, со свойственной ей добротой и нежностью, горячо обняла Рыжика.

— Ах ты, сердечный мой!.. Где же ты был все время?.. А мы по тебе тут стосковались, — мягким голосом заговорила Агафья.

От этой материнской ласки Рыжику сделалось хорошо и покойно на душе, а на глазах навернулись слезы умиления и благодарности.

Катерина ничего не сказала и даже не подошла к Саньке. Она издали глядела на него и как-то странно морщила брови. Катерина была такая же худая и высокая, как всегда.

Вскоре вернулась Аксинья с закуской и выпивкой. Живо накрыла она стол, все приготовила и пригласила дорогих гостей откушать.

— Смотри, кума, как вырос мой крестник, — сказала Агафья, обращаясь к Аксинье.

— Я и то уже гляжу, — отозвалась Зазулиха, — в один год и так вырасти!

— Уж скоро полтора будет, — вставил Тарас. — За ваше здоровье! Извините, не знаю, как вас величать, — вежливо обернулся он к Полфунту, держа налитую рюмку.

— Меня зовут Иван Петрович, — ответил Полфунта и также поднял рюмку.

Мужчины чокнулись и выпили. А женщины занялись Рыжиком.

Они разглядывали его, расспрашивали о его похождениях и ласкали его. Рыжик выглядел молодцом. Одет он был довольно прилично.

— А где Дуня? — спросил вдруг Санька.

— Дуня у директорши живет, — ответила Аксинья. — Ей там очень хорошо. Маленькая барышня Надя полюбила ее, и они живут, как сестры. Ее обувают, одевают… Совсем как паненка. Читать и писать учится…

— И он умеет читать и писать, — вмешался в разговор Полфунта, указывая на Рыжика.

— Как это — умеет? — удивился Тарас.

— Очень просто: я его выучил. Все лето гуляли без дела, а дни были длинные… Дай, думаю, поучу малыша: может, потом и спасибо скажет… И вот я его выучил. Кое-как читает, может и писульку нацарапать… Чего больше!

— Спасибо вам, добрый человек, что сироту не оставили, — поклонилась ему Аксинья.

— Это верно, что спасибо, — вставил свое слово Чумаченко и выпил вторую рюмку.

— Известное дело, спасибо, — сказал Тарас и тоже выпил.

— Вот я вам каким Рыжика вашего доставил!.. — проговорил Полфунта. — Теперь мое дело — сторона. Завтра отправляюсь в путь, а вам на память оставлю Саньку. Да, кстати, а переночевать у вас мне можно будет?

— Да что вы спрашиваете! Конечно, можно. Даже рады будем, — сказала Аксинья.

— Очень рады будем, — вставил Тарас и в третий раз выпил.

— Да вы поживите у нас денька два. Куда вы в такую погоду пойдете? Поживите, мы рады будем, — совершенно искренне стала упрашивать Аксинья.

— Очень вам благодарен. Я бы с удовольствием пожил у вас, да времени у меня нет… Я счастье свое должен догнать… Вот я теперь в Житомире, а мне кажется, что мое счастье теперь в Полтаве…

— Какое же это счастье? — не на шутку заинтересовался Тарас.

— Обыкновенное. У каждого человека есть счастье, только не каждый человек умеет его беречь. Я потерял свое счастье лет двенадцать тому назад. И вот до сих пор не могу его поймать. Я уверен, что приду в Полтаву, а мое счастье махнет в Ромны. Я и в Ромны пойду, а из Ромны на Амур, в Ташкент, мне это все равно, а уж счастье свое я найду…

— А не лучше ли посидеть да обождать: может, само счастье на вас наскочит? — проговорил Тарас и налил по четвертой.

— Сидеть не годится, — уверенно заявил Полфунта. — От сиденья не получишь уменья. И придет счастье, да не сумеешь взять его. Нет, уж я завтра непременно отправлюсь. А ты, — обратился он к Саньке, — живи на Голодаевке и будь сыт. Весной, может, пройду мимо, тогда увидимся. А пока, друзья, за ваше здоровье!

Полфунта чокнулся и выпил. Аксинья поставила самовар. Чай пили до поздней ночи, так что Санька уснул не раздевшись.

На другой день Полфунта ушел, оставив Аксинье три рубля. Она было не хотела взять, но он уверил ее, что деньги для него совершенно лишняя роскошь и что они только мешают ему.

Санька проводил Полфунта до самой рощи. Там они сердечно распростились и расстались. Рыжик, немного грустный, вернулся в город в сопровождении Мойпеса, который по старой памяти не отставал от хозяина ни на шаг.

Рыжик отправился к Дуне. Был легкий морозец. Река еще не встала, но вдоль берега, точно куски стекла, уже лежали над водою хрупкие и тонкие ледяные слои. Небо было серое и неприветливое. Голодаевские ребятишки, не имея сапог, попрятались по домам, и на улице поэтому не было почти никакого оживления. Рыжику это обстоятельство крайне не нравилось, так как он хотел, чтобы все его видели.

Панычи встретили Саньку далеко не так радостно, как он почему-то рассчитывал. Он как вошел в кухню, так и оставался там все время, потому что панычи не сочли нужным пригласить его в комнаты. Случись это в другое время, Володя и Сережа наверное бы более горячо встретили Рыжика, но он явился к ним тогда, когда они сами были заняты новым происшествием в их жизни. Дело в том, что оба они поступили в гимназию и только недавно надели на себя мундиры с блестящими пуговицами. И Володя и Сережа были страшно заняты собою и прежде всего желали, чтобы все любовались только ими и их мундирами.

Несвязный и сбивчивый рассказ Рыжика о его приключениях они выслушали довольно равнодушно, а когда на кухню пришли Надя и Дуня, они немедленно отправились к себе.

Дуню Рыжик узнал с трудом. Бывшая замарашка и босоножка превратилась в настоящую барышню.

Увидав Саньку, Дуня вскрикнула от радости и первая бросилась к нему. Искреннее и задушевное приветствие Дуни немного вознаградило Рыжика за разочарование, которое он испытал от холодной встречи с панычами.

Дуня долго и с большим интересом расспрашивала Рыжика о его жизни и о том, где он был и что с ним случилось.

Санька был очень доволен, что повидался с Дуней, хотя он ушел домой далеко невеселый. Какая-то непонятная грусть овладела им, и ему с каждой минутой становилось тоскливей. Больше всего Саньку беспокоили хмурые признаки наступающей зимы.

XV

За счастьем

Долго тянулась зима. Рыжику казалась, что ей конца не будет. За последнее время он совершенно измучился. Голодаевка опротивела ему очень скоро. То, к чему он так горячо стремился, что хотел увидать, далеко не было так заманчиво и интересно, как он воображал. На чужбине родина рисовалась ему прекрасной страной, где он с каждым предметом, с каждой пылинкой сроднился с малых лет. Но вот он увидал эту чудную страну, увидал близких людей, и что же? На другой день ему все наскучило. Жизнь на Голодаевке тянулась серо, однообразно. Все, что он оставил, он нашел таким же, без всяких перемен, без всяких изменений. Та же бедность я вечная нужда приемных родителей, те же интересы, мелочные, жалкие. Здесь люди только и думали, как бы раздобыть на хлеб, а что окажется лишним — пропить.

Рыжик не нашел себе товарища. Все его бывшие приятели отданы были в ученье и давно уже забыли об играх. Да и сам Санька не захотел бы с ними дружить. Оставалась только Дуня, но с нею он мог видеться лишь изредка, да и то урывками.