О добром разбойнике Румцайсе, Мане и сыночке их Циписеке - Чтвртек Вацлав. Страница 13

Каштаны были свежие, этого года, хорошо вызревшие, крепкие. В горячих глотках дракона они жарились и с треском лопались. Пальба поднялась такая, что дракона за короткий миг каштаны всего изрешетили. Ни кусочка целой кожи не осталось.

Разделавшись с драконом, позвал Румцайс Циписека и сказал:

— Сходи на лесосеку к Шейтрочеку, скажи, пускай спокойно возвращается в Ичин и передаст, что горожанам нечего бояться дракона.

Как Румцайс сказал его светлости князю и её светлости княгине «доброе утро»

Ехал раз через Ржаголецкий лес хозяин трактира — того, что стоит на дороге, обсаженной липой, — и вёз четыре бочки с вином. На распутье одно колесо соскользнуло с колеи, и телега опрокинулась.

Стоит трактирщик в полной растерянности, не зная, что делать. Тут раздвигаются кусты, и выходит на дорогу Румцайс. Вытолкал он телегу назад на дорогу, прикатил бочонки и говорит:

— Можно ехать.

Трактирщик снял один бочонок:

— Это, Румцайс, тебе за добрую службу.

Румцайс покатил бочонок в пещеру и поставил в уголок до подходящего случая.

Через неделю взбрело княгине в голову заглянуть в замковую кухню. Призвала она свою служанку, камеристку:

— Проводи меня на кухню, только чтоб об этом никто не знал.

Встала княгиня на пороге и строго оглядела всех, кто был в кухне, через лорнетку, — это такие складные очки или одно стёклышко на палочке. Повар, как увидел её, от испуга налетел на кухарку, и та выронила тарелку. Тарелка разбилась вдребезги, а кухарка говорит:

— Вот счастья-то нам привалит!

Потому что посуда, говорят, бьётся на счастье.

И тут она увидела на пороге княгиню. А княгиня вздёрнула подбородок и как крикнет:

— Тихо!

Прогнала она кухарку прочь и осой налетела на повара:

— Неужто ты себе лучше помощницы не нашёл, у этой всё из рук валится!

А повар оправдывается:

— Те, что ловчее, нанимаются на службу где получше!

— Уж я тебе какую-никакую раздобуду, — пообещала княгиня и закрыла лорнетку.

Стали они с его светлостью совет держать, а лакей Фрицик им при этом помогал.

На другой день купала Мани Циписека в ручье. Тёрла ему спинку песочком, смывала травяной мочалкой. Это и есть самое настоящее разбойничье купанье.

Вдруг видит Маня: прямо по корням да по корягам несётся через лес карета и подкатывает к ручью. Стала, но ни кто из окошка не выглядывает, дверцы кареты не распахивает.

— Кого везёшь? — крикнула Маня кучеру, что сидел на козлах.

Кучер — молчок, словно уши у него заложило.

— Не всякие гости нам в радость, — пояснила ему Маня. — Потому и спрашиваю, кого к нам привёз.

А кучер снова молчит.

Маня усадила Циписека на отмели, чтоб водой не унесло, и подошла к карете поближе.

Взялась она за ручку и приоткрыла дверцу. А тут лакей Фрицик — цоп её за руку и потянул к себе. Можно сказать, она прямо ласточкой влетела в карету.

— Тебе чего от меня надо? — закричала Маня.

— Мне-то ничего не надо, — выдохнул, как из воздушного шарика, Фрицик. — А вот ичинская княгиня хочет, чтоб ты пошла к ней за кухарку.

Фрицик топнул, кучер замахал-заиграл кнутом, словно змеёй, и карета унеслась. На полном скаку попробуй-ка выпрыгнуть — руки-ноги переломаешь.

Входит Румцайс, вернувшись из лесу, в пещеру, смотрит: у Циписека петли не на те пуговицы застёгнуты. Встревожился Румцайс:

— Что с Маней?

Узнав, в чём дело, закричал Румцайс так, что всё в пещере задрожало:

— Ах, чёрт! За это князь с княгиней ещё поплатятся! Хуже, чем Маню у меня отнять, они ничего и придумать не могли!

Так Румцайс выходил из себя.

Потом вся злость из него вышла, и он сказал Циписеку:

— Я отправлюсь в ичинский замок, а ты сядь в уголку пещеры на бочонок и прислушивайся, что в замке творится, может, понадобится чего.

Договорил он уже на бегу. Он бежал к Ичину семимильными шагами и кричал:

— Дорогу, дорогу Румцайсу, я спешу за своей Маней!

И все убирались с дороги, камни откатывались в сторонку, деревья отводили свои ветки.

Когда Румцайс подбежал к замку, его светлость князь сидел в окне ловил и отпускал ветер.

Румцайс с разбегу упёрся в замковые ворота и крикнул князю:

— Отдавайте Маню! Вот и весь сказ!

Князь оглянулся, от испуга потеряв дар речи. Позади него стояла княгиня. У неё на уши кудерьки навешаны, голос Румцайса до неё не дошёл. Сложила она ладонь трубочкой, приставила к уху и заворковала по-французски:

— Коман? Что такое?

— Я до своей Мани всё равно доберусь, хоть бы пришлось каменную стену прошибить! — кричит с площади Румцайс и примеривается, как бы это получше сделать.

А князь тем временем проглотил пастилку от страха и успокоился:

— Взять Маню служить кухаркой — на то была воля её светлости княгини. А если кому хочется чего другого, то придётся ему сначала разрушить замок либо перебить стражу, что ворота охраняет. — Сказал и княгиню — толк локтем в бок, и оба захихикали.

Они распрекрасно понимали, что Румцайс не тронет замок, опасаясь повредить Мане. И душегубом Румцайс не был.

— Это мы ещё поглядим, — сказал Румцайс и повернулся к ним спиной.

В глубокой задумчивости дошёл он до фонтана на главной площади. Глядь, а там водяной Ольховничек. Он приходил в Ичин за ленточками на бантики, которыми любят украшать себя водяные, и подошёл к фонтану — намочить полы своего сюртучка, чтобы не пересохли.

— Ты для меня как манна небесная! — обрадовался Румцайс и упросил его не торопиться домой и помочь ему.

Румцайс тут же взялся за дело, повернулся к Ржаголецкому лесу и громко крикнул:

— Циписек, жду тебя с бочонком!

Не успел он докричать, а уж Циписек тут как тут, трам-тара-рам там-там-там, катит от ворот бочонок с вином.

— Остальное будет проще простого, — сказал Румцайс и вылил вино в бассейн под фонтаном. — Теперь, Ольховничек, дело за тобой, направь это вино по подземным жилкам, родниковым ручейкам, в тот колодец, из которого пьёт замковая стража.

Водяной Ольховничек окунул в бассейн с вином оба мизинца и трижды сложил их крест-накрест. А Румцайс сел на край бассейна и стал ждать. Не прошло и часа, как до них донеслось оглушительное пение караульных и ужасный шум — это шумело у караульных в голове. Мир стал им тесен, ни в какие ворота они уже не лезли и открыли калитку сбоку.

Так Румцайс легко и просто вошёл в замок. Перво-наперво заглянул он в кухню. Увидел Маню, погладил её по щеке и говорит:

— На площади у фонтана стоит Циписек. Ступай присмотри за ним, чтоб он рукава не замочил.

И пошёл дальше по княжеским покоям. Дошёл до залы, где сидели князь с княгиней, а у них от страха даже бантики затряслись.

Но Румцайс пошёл дальше, в княжью опочивальню. Поднялся он на цыпочки и со всей силой отпечатал на потолке свой большой палец. Как раз над изголовьем княжьих кроватей.

— Вот вам моё здрасьте!

Уж князь с княгиней этот знак и забеливать велели, и штукатурку оббивали — куда там, ничего не могли поделать, с той поры Румцайс словно указывал на них пальцем.

Как Румцайс прострелил морской шов под названием «гоп-ля-ля»

Говорит как-то княгиня своему мужу князю:

— Мон шер, — по-французски это значит «дорогой», — не хочешь ли ты сделать мне что-нибудь приятное, назло этому противному разбойнику Румцайсу?

Его светлость князь опустился перед княгиней на колени, поддёрнув свои атласные панталоны, чтоб не лопнули, и поцеловал ей руку:

— Большей радости для меня не может быть.

Княгиня наклонилась к его светлости и шепнула на ухо:

— Я хочу покататься на лодке по лесному озеру. С музыкой и флагами.

И его светлость, не сходя с места, велел послать за лодкой в самую Голландию. А флажки сшили городские швеи в И чипе. Все об этой затее только и говорили, а в базарный день узнала о ней от торговок и Маня.