Наследник фаворитки - Марчик Георгий. Страница 21

Алик не стал защищать честь своего временного мундира, а лишь соглашательски улыбнулся:

— Возможно. Не спорю.

— То-то же! — дружески-снисходительно заметила Лена.

«Всегда так, — ворчливо подумалось Алику. — Вы такие, вы сякие. А вы какие? Прав был Вавуля — все одинаковые, все бегают, все кушать хотят…»

— Ваш друг тоже инженер? — на всякий случай осторожно осведомился Алик.

— Друг? — в раздумье переспросила Лена.

Алик с удовольствием рассматривал ее лицо — неподвижные карие глаза, нервные губы, чуть курносый нос, высокий лоб. Улыбка преображала ее строгое, непреклонное и прекрасное лицо, делала доверчивым и нежным.

— Нет, — она покачала головой. — Теперь уже нет. Это мой муж, — неожиданно закончила она. — То есть бывший муж. — Она открыла сумочку, достала пачку сигарет, вынула длинными пальцами сигарету и, прикурив, глубоко затянулась. — Мы с ним прожили один год, словно один день. Знаете, бывают такие солнечные дни, которые надолго запоминаются. А вы женаты? — безо всякого перехода спросила она.

— Нет, — притворно вздохнул Алик и поспешил добавить — К сожалению, нет. — Он понял, в чем найдет сочувствие. — Я тоже был женат, но, увы, семья не сложилась. Развод… Все так ужасно. Я до сих пор не могу прийти в себя от этого потрясения.

Молодая женщина с явным интересом ждала продолжения.

— Да, — сказал Алик, обдумывая, что бы такое соврать потрогательней. — А вы давно расстались с ним?

— Уже больше года. С тех пор я не видела его. И вот случайно встретила. — Она посмотрела Алику прямо в глаза, и губы ее дрогнули, будто она чему-то удивлялась. Алик состроил сочувственную гримасу.

Лена подняла бокал с сухим вином к своему лицу, долго смотрела через него и затем, отпив несколько маленьких глотков, поставила на место.

Алик поднял свой:

— За ваше мужество, — сказал он с приличествующей одобрительной интонацией.

— Он меня любит, — снова безо всякого перехода, как бы удивляясь чему-то, сказала Лена. — Предлагает помириться. Но требует, чтобы я училась в аспирантуре. То есть сидела дома. Он болезненно ревнив. Не хочет, чтобы я ездила в командировки, в экспедиции. А я задыхаюсь без свежего ветра. Привязанная к одному месту, я изменяю своей мечте. Я не могу жить со связанными крыльями, без неба над головой. — Она смотрела в глаза Алику, и он стойко выдерживал ее внимательный, вопрошающий взгляд. Как ни был он закален во вранье, ему было нелегко выдержать ее изучающий взгляд, но, выдержав его, Алик почувствовал себя увереннее.

— Говорите, говорите, — тихо, с мягким придыханием попросил он, и голос его дрогнул в неподдельной искренности.

— Вы не думайте — он парень что надо, не феодал какой-нибудь. Ребята его уважают за одержимость, за преданность делу. Он всегда с теми, кто вбивает первые колышки. Очень добрый и честный, за товарища жизнь готов отдать. И вот нате-ка, сам убил свою любовь. Опомнился, а исправить сломанное уже невозможно. Хоть казните — не могу вернуться к нему. Вспомню наш последний ужасный разговор — все во мне холодеет. — Лена зябко поежилась, повела плечиками, искательно, словно выпрашивая сочувствие или жалость, взглянула на Алика. Тот, наклонившись к ней, виновато улыбнулся и развел руками: дескать, извините-с, ничем-с не могу-с…

Лена махнула рукой: не надо, я не к тому. И продолжала уже по-другому — удивленно и даже насмешливо:

— Да что я разоткровенничалась? Это вы меня разговорили, — она шутливо-укоризненно покачала головой. — Признавайтесь, какой отмычкой пользовались? Обычно я скрытный человек.

Алик с покорным видом — ну что вы, что вы, я сама невинность! — опустил голову. Потом резко поднял ее, решительно заговорил:

— Буду откровенен. Как много бы я потерял, если бы не встретил вас… Вы правы — вас нельзя держать в клетке, пусть даже из чистого золота. Сегодня мне улыбнулась сама фортуна. Знаете, здесь рядом сохранилась деревянная башня-острог, в которой три с лишним века назад томился протопоп Аввакум. Он голодал, мерз, накрывался драной дерюжкой, но не запросил милости у местного воеводы. Я преклоняюсь перед такими людьми.

— Преклоняться мало, — усмехнулась Лена. — Это даже приятно — преклоняться. Не требуется никаких усилий. Вот самому быть таким труднее. Не задумывались над этим?

Алик на секунду замешкался, метнул взглядом туда-сюда, растерянно попросил:

— Минуточку, дайте подумать.

Она посмотрела на него глазами, в которых веселыми бубенчиками звенел смех. И Алик с острой, сосущей под ложечкой тоской понял, что еще никогда в жизни ничего так страстно не желал, как скрутить ей руки за спиной, чтобы она не рвалась в звонкое небо…

— Поймите меня правильно, — медленно заговорил он, бесцельно перебирая чуткими пальцами все, что лежало перед ним на столе — нож, вилку, пепельницу, сигареты, зажигалку. — Я всегда казнил себя за то, что я такой обыкновенный. Каждый хочет быть героем, но не каждый способен на подвиг. — Алик скромно опустил взгляд. — Возможно, случись со мной такое, я преклонил бы колени перед силой. Этого я не знаю. Я уверен в другом — я хочу приносить людям пользу. И еще — мне кажется, я могу подчинить всего себя, — Алик поднял неподвижные глаза — в них стыла свинцовая решимость, — достижению поставленной цели. — Он замолчал и сцепил пальцы в ожидании приговора.

По сценарию, который он мгновенно набросал в уме, Лена должна сейчас похвалить его, игриво воскликнуть: «Браво!» — и тогда он переведет разговор в шутливое русло. При всем том он и в самом деле отвечал Лене вполне искренне, с юношеской горячностью и непосредственностью. Вот она, необъяснимая загадка раздвоения личности. Но Лена, увлекшись разговором, чуть-чуть перешла грань.

— А какая же у вас цель, если не секрет? — пытливо спросила она, как будто по-новому примеряясь к Алику. Однако он посчитал опасным развивать эту щекотливую тему и решил отшутиться:

— О ля-ля! Сегодня моя цель — завоевать ваше сердце! Я предлагаю этот тост за вашу неповторимую улыбку, ваши прекрасные глаза, — он осторожно, как бесконечно дорогую, хрупкую вещь, взял ее пальцы в свою руку и не отпустил, а она и не высвобождала их. — За вашу красоту! Она сама гармония. — Глаза Алика горели неподдельным вдохновением. — Не будем грустить, — проникновенно попросил он. — Слава богу, все уже позади. — Он нехотя разжал свои пальцы, улыбнулся — Выпьем за счастье, в котором энергия собственных мускулов, сила воли, страстность и полет мысли!

Оркестр гремел каким-то бурным танцем, звенели бокалы, в нестройный гул сплетались шумные голоса.

— Я готов убить этого человека! — вдруг вспылил Алик. — Да как он смел обидеть вас?

С сердитым порывом он обернулся к столику, за которым сидел бывший муж Лены, но она положила свои пальцы на его плечо.

— Не надо. Все кончено. Теперь уже не имеет значения, сидит он здесь или нет.

— Вы правы, — охотно согласился Алик, сразу успокаиваясь.

Он пригласил Лену на танец, крепко обнял доверчиво прильнувшую к нему юную женщину и, покачиваясь в ритм музыки, бережно вел по маленькой площадке. Ему казалось, что в руках у него дрожит и волнуется ее доверчивое, отважное сердечко. Танец закончился. Он, галантно склонившись, поцеловал ее руку.

Через несколько минут они покинули ресторан. Ночь сразу поглотила их. Алик накинул свой плащ на плечи Лены, обнял ее за талию. Они вышли к берегу водохранилища и долго молча стояли здесь, вслушиваясь в тихий плеск волн. Алик медленно повернул Лену за плечи к себе.

— Я никогда, — хриплым, прерывающимся голосом заговорил он, — не представлял, что могу встретить такую прекрасную женщину…

Алик словно опьянел — он говорил, говорил, говорил. Он чувствовал себя боксером, который выигрывает бой. Каждое слово — удар. Точный, меткий, неотразимый.

— Мне не нужны ни деньги, ни слава…

Алик говорил, говорил, говорил…

— Жизнь — это борьба, трудности, ветер странствий, едкий дымок костра, встречи, вечное движение…

Лена зябко пожимала тонкими плечиками, потом, как ребенок, прильнула к нему и смотрела неподвижным взглядом куда-то в темную даль. Ей было славно с этим человеком, который, казалось, так хорошо сумел понять ее.