Наследник фаворитки - Марчик Георгий. Страница 3

Алик решительно поднялся со скамьи, на которой так давно сидел, отряхнул с колен пепел и мягкой, танцующей походкой направился к центру города. Взор его был светел и чист, как у ангела.

Позванивая мелочью в кармане, он уверенно открыл дверь ресторана. Здесь у него был кредит, но он надеялся, что обойдется и так. Выбрал столик, за которым оцепенело сидела юная парочка, корректно попросил разрешения сесть на свободное место.

Спустя минуту ловко включился в разговор, мило пошутил, что-то рассказал, парочка сразу же оживилась, юные сердца тотчас откликнулись на внимание, и тогда, выбрав удачный момент, Алик, скромно улыбнувшись, представился:

— Алик Архипасов. И, представьте, хотя сейчас это и смешно, — граф. Да, да, настоящий граф. Мой титул, сами понимаете, ничего не может принести мне, кроме неприятностей. Но я не отрекаюсь от него…

Юная парочка развеселилась:

— Ах, неужели?! — И тотчас предложила — Выпейте с нами!

Лжеграф Архипасов не стал ломаться. Он весь так и заискрился:

— С удовольствием! Ну как не осушить бокал за такое приятное знакомство?

Настроение его разом поднялось. Он снова был кому-то приятен, необходим. Он снова жил, дышал, чувствовал…

«Играю втемную!»

Наследник фаворитки - i_002.jpg
 Детство Алика прошло в еще довольно крепком одноэтажном кирпичном доме, доставшемся маме и ее сестре Мэри в наследство от дедушки. Мама очень боялась, что в один прекрасный день к ним явятся и сообщат, что в соответствии с генеральным планом застройки района их дом будет снесен.

— Я этого не переживу, — ломая пальцы, призналась она однажды.

А Мэри лишь испуганно вздохнула, кутаясь в пушистую серую шаль.

— Почему? — нервно удивился папа.

— Потому, что мой дом — моя крепость, — иронично улыбнулась мама. — Разве смогу я в общем подъезде без помех принимать больных?

— Разумеется, ведь не тебе приходится возиться с печкой, — наливаясь возмущением, сказал папа. — А если так, зачем тебе отдельная квартира со всеми удобствами?

— И завистливые соседи по лестничной клетке, которые сразу же донесут куда следует о моих клиентах, — презрительно поджимая губы, возразила мама. — А деньги кто будет зарабатывать? Неужели ты? И он еще смеет говорить о каких-то удобствах.

— Идиотка! — взорвался отец. — Как ты, как ты? Я честный, порядочный человек… Как ты смеешь?.. — Он забегал по комнате, в гневе сжимая кулаки.

— Ха-ха-ха! — с сарказмом сказала мать, выделяя каждое «ха». — «Честный, порядочный человек»!..

Врач-гинеколог, она кроме ставки в поликлинике имела частную практику. На ее деньги содержалась семья, а зарплата мужа без остатка уходила на скачки и преферанс. Мало того, он нередко просил ссудить ему до получки. Именно на это унизительное обстоятельство намекнула мама, вызвав ярость отца.

— Пойдем, Алик! — она решительно увлекла сына за руку в его комнату.

— Полюбуйся-ка на этого порядочного человека, — проговорила она с иронией. — Порядочный… Пожалуйста, будь умницей, — ласково продолжала она, — не будь таким, как он. Обещаешь?

— Обещаю, мамочка, — послушно повторил Алик, преданно глядя на мать.

Она нарядила шестилетнего сына в нарядный костюмчик, расчесала его длинные волнистые волосы и отправилась с ним на прогулку. Им встретились мамины знакомые — хорошо одетые дядя и тетя с толстыми золотыми кольцами на пальцах. Они слащаво поулыбались Алику: «Какая хорошенькая девочка!»

— Я мальчик, — с готовностью улыбнулся в ответ Алик. Ему очень нравилось, когда им восхищались.

Не опуская глаз, он отвечал на вопросы, жадно ловил похвалы.

— Какая ты прелесть, Алинька! — умиленно расцеловала его мама, попрощавшись со знакомыми.

Он смотрел на нее восхищенными глазами:

— Мамочка! Я так обожаю тебя!

На лето его отвезли в деревню к родителям отца. Они жили в просторном деревянном срубе. Щели между толстенными бревнами были забиты мхом, мягко пружинящим под пальцами. В комнатах душисто пахло сосновой смолой.

Рядом с домом стояла небольшая пристройка, в которой на досуге столярничал дедушка. Перед домом, выходившим на широкую деревенскую улицу, веселенький палисадник. На зеленом лугу за огородом буйное раздолье цветов — ромашек, васильков, лютиков. Через луг извилисто и неторопливо струится речушка.

У бабушки Даши, маленькой худенькой старушки, — одна забота: получше накормить внука. По утрам он убегал к деревенским ребятам. С ними играл у колченогих берез на околице, у старых, прелых скирд соломы на цветущем гречишном поле, в разрушенной когда-то церкви с сохранившимися там и сям на стенах укоряющими ликами святых угодников и великомучеников.

С мальчишками собирали клубнику и землянику, ловили на лугу бабочек, лазали по огородам, гурьбой ходили на речку купаться…

Набегавшись за день, Алик спал крепко и сладко, а рано утром просыпался от первых горячих лучей солнца. Потягиваясь и протирая глаза, выходил на крыльцо. Здесь уже, сидя на низкой скамейке, бабушка чистила молодую картошку и бросала белые кругляши в чугунок. Неподалеку суматошилась несушка. Развалившись у завалинки, нежилась кошка.

После завтрака Алик босиком шел через луг к реке. Блестели под солнцем капли росы на цветах и травинках. От влажной холодной травы прохлада дрожью пробегала по всему телу. Речушка, спрятавшись в густых прибрежных кустах ивы, еще спала под легким светлым покрывальцем утреннего тумана. Он долго, не отрываясь, всматривался в ее таинственную темнеющую воду…

Однажды, когда Алик с деревенскими ребятами играл в войну в зарослях молодого орешника, небо затянуло темными тучами, подул порывистый ветер — близилась гроза.

— Бежим быстрей! — заторопила Аленка, соседская девочка, его одногодка — беленькая, смешливая. — На этом лугу в прошлом году молнией корову убило. — Она схватила его за руку, и они побежали, спотыкаясь о кочки.

Крупные светлые капли ударили в них еще на лугу. Пританцовывая, как дикари, и дико хохоча, они устремились к Аленкиному двору — он был ближе. С ходу заскочили в пустой просторный амбар — здесь сухо и чисто, пол, как первым снежком, припорошен тонкой мучной пылью. У входа стояли деревянная лопата для зерна и метла.

У Аленки по-особенному озорно блестели глаза, с мокрых волос на разрумянившееся личико стекали струйки воды. Тонкое мокрое платьице насквозь просвечивало, плотно облепив розовеющее под ним тело. Алик, поддавшись необъяснимому порыву, вдруг быстро наклонился и поцеловал девочку в горячую щеку.

— Ты меня любишь? — простодушно спросила она.

— Да, очень. Уже давно, третий день.

Уезжать из деревни Алик ни за что не желал. Он брыкался, рыдал, цеплялся за бабушку руками.

— Не хочу, не поеду, пустите меня! — сквозь бурные слезы кричал он.

Мама была шокирована.

— Как все это ужасно! — возмущалась она дома. — Он насквозь пропитался деревенщиной. Чего стоят эти «чаво тебе?», «таперь», эти вульгарные манеры!

— А ты посмотри на себя, — обиделся папа. — Думаешь, твои манеры лучше? Одно кривлянье…

— Нет, нет, — твердо сказала мама, поправляя двумя руками прическу. Она будто не слышала папу. — Это мое последнее слово. Больше он туда не поедет.

— Очень глупо! — пробормотал папа, скрываясь в свою комнату.

Так уж повелось — папа всегда «обозначал позицию», но никогда не отстаивал ее до победного конца. Папа вообще был немножечко странным человеком.

Еще маленьким Алик узнал о папиной болезненной страсти к игре. Это была всякая игра без разбора, но особенно увлекался он скачками и преферансом.

Два или три раза в неделю у него в комнате собирались такие же тихие и сосредоточенные люди, как он сам, и садились за пульку. Из-за двери доносились приглушенные, как у заговорщиков, голоса:

— Пас! Семь пик! Вистую… Беру втемную.

Это было таинственно и даже страшно.

Игра в карты очень напоминала какое-то священнодействие.