На воре шапка горит - Кораблев Артем. Страница 18

— А я ему еще сегодня говорила, — сокрушалась Любовь Андреевна, — к Николаю Петровичу можешь идти без спроса. Все, до родителей никуда больше не пущу. Будет сидеть дома. Вот приедут, тогда пусть решают.

Петрович подмигнул Мите от калитки, но тот не смог даже улыбнуться. Ему никак нельзя было теперь сидеть взаперти. Только выхода вроде бы не было, ни с участка, ни с территории Дубков, а вместе с тем и из создавшейся ситуации.

«Скорее бы ночь, — подумал Митя. — Сбегу».

Глава VII

ЗАБЕГИ В НОЧИ

— Митяй, огород поливать будешь? Бабушка оттаяла еще за ужином, который в этот нелегкий день, несмотря на все приключения и скандалы, оказался относительно ранним. Сев за стол и глянув на часы, Митя с удивлением заметил, что еще всего полвосьмого. Столько всего с утра успело случиться, что ему казалось, будто уже часов десять, если не больше.

После ужина он ушел в свою комнату и собирался по обычаю последних дней бухнуться на кровать, но тут его и позвала поливать огород бабушка. В принципе он не прочь. Даже охотно. Потому что все равно надо убить время. А так и польза, и бабушка будет довольна.

Вскоре Митя уже шумел струей из черной резиновой кишки по листьям малины. С другой стороны этой живой изгороди, да еще за разделяющей участки сеткой кто — то тоже был в огороде, но его почти не было видно. «Наверное, на корточках*, — догадался Митя. Он тоже пригнулся немного, чтобы посмотреть сквозь малину снизу, там, где нет листьев. Так и есть, в соседском огороде сидела Таська и прямо с кустиков на грядке объедала садовую землянику. Она обернулась. Митя, застигнутый врасплох, в тот же миг выпрямился да еще отвернулся, переведя поливочную струю на длинные зеленые полосы укропа и другой зелени. Под живительной, но тяжелой водой тонкие стебли растений склонялись и плющились в плоскую, спутанную единую кляксу. Все равно к утру они снова встанут, да еще полные сил.

— Ты что не здороваешься?

Теперь Митя обернулся на оклик. Таська подошла к самой сетке и смотрела на него поверх подвязанных малиновых кустов благодаря своему гулливерскому росту.

— Здрасьте, — исправился Митя.

— Да нет, серьезно, встретились сегодня на линии, ты так гордо мимо прошел. Сейчас опять подглядываешь и молчишь.

— Виноват. Впредь такого не повторится.

— Да нет, ну серьезно, — заладила Таська. — Ты что, думаешь, будто мы на тебя думаем?

— Я не думаю, что и на кого вы думаете.

— Мы на зараевских думаем, — тут же выложила соседка, не обращая внимания на подколку, — а на тебя — нет.

— Спасибо и на этом.

— Нет, ну серьезно, а кто еще? Кто еще?

— Да не знаю я, кто еще. Кто угодно.

— А мы думаем, что зараевские. И в милиции так же считают. Папа сегодня туда ходил, ему так и сказали — зараевские, больше некому.

Митя до того разозлился, что скрипнул зубами, ему пришлось их сжать, чтобы чего — нибудь не брякнуть. Но эта долговязая дурында продолжала как ни в чем не бывало:

— Мы на карьер сегодня ездили, ну, с той стороны реки, за Зараево, около кладбища. Там часто на мотобайках гоняют, место удобное. Думали, может, и на нашем кто — нибудь… Никого там не было, только следы, но один след — как от нашего. Очень похож. Ну очень — очень.

— Тась, — не выдержал Митя, — ты думай, что говоришь. Какой след, когда в этом карьере все вдоль и поперек этими мотобайками изъезжено.

— Ну и что, там все другие следы и только один на наш похож. Очень — очень. А мы с Васькой там не катались.

— Только у вас такие шины, да?

— Нет, ну не только у нас, конечно. Но все равно. Может, и наш, потому что очень — очень.

Митя положил шланг под яблоньку и повернулся к Таське, несколько секунд смотрел на нее молча, потом сказал тихо и спокойно:

— Ладно, Тась, может, и ваш. Только его не зараевские увели, а если и зараевские, то все равно не те, на которых вы думаете. Не мои друзья, и я это докажу. Все, спокойной ночи.

Он отвернулся и пошел отключать воду, а когда вернулся, сматывая шланг, Таськи уже за малиной не было.

„Зато я ей спокойной ночи пожелал, а она мне нет, — подумал Митя, — с ее стороны тоже невежливо“.

На самом деле спокойной ночи для себя он не ждал. Скорее, наоборот, Митя готовился провести ее с пользой и вне постели. Правда, планы его после разговора с Таськой несколько поменялись, но все равно ночи еще надо было дождаться. И даже не просто дождаться, а опять „перележать“ бабушку.

Да, у него уже намечено серьезное дело. Только и это еще не все. Он снова надеялся увидеть Алену. Для этого необходимо, чтобы бабушка угомонилась поскорее.

Как назло, Любовь Андреевна в этот вечер, даже несмотря на новое потрясение от Митиного пленения, была просто в отличной форме. Она убирала со стола, напевая не самым сильным голосом какие — то песни из забытого прошлого. Потом долго смотрела телевизор и одновременно читала. Заводила с Митей разговоры о завтрашнем приезде родителей. Собственно говоря, этим будущим фактом и объяснялся душевный подъем и прилив физических сил Любови Андреевны. Конечно, она всегда радовалась приезду дочери, а тут еще и близилась помощь в решении новых проблем — снятие с плеч груза ответственности за беспокойного внука.

Митя ушел к себе в комнату в половине одиннадцатого, а бабушка, похоже, не собиралась ложиться. Телевизор бормотал по — прежнему, свет пробивался в щелочку двери, и только за окошком желанная Митей темнота ночи полностью вступила во владение миром, Митины мысли вертелись вокруг событий прошедшего дня, он считал его на редкость удачным. На такое быстрое продвижение по пути расследования преступлений он еще с утра даже и не рассчитывал. Но если так пойдет, глядишь, и вправду он сумеет доказать невиновность своих друзей до предстоящего дня рождения. Хотя вряд ли. Остался ему всего один день и две ночи, эта и следующая. В любом случае он уже не мог не спешить.

Митя опять глянул на светящуюся у косяка щелочку, мысленно чертыхнулся и, отвернувшись к стенке, вперился в тьму. Глаза нельзя закрывать — уснешь, а темнота и так помогает видеть все, о чем думаешь. И он сразу увидел Алену. Увидел такой, какой она была, когда они прощались прошлой ночью. Он вдруг вспомнил, как ее ладонь взъерошила ему волосы на макушке, и сердце сжалось, захватило дух. „Господи, когда же она ляжет!“

Бабушка легла далеко за полночь. Так казалось Мите, но до конца он все же не был в этом уверен, потому что, лежа во тьме, потерял чувство времени. Еще какое — то время он дожидался ее протяжного храпа и повторил все в точности, как и прошлой ночью.

Он знал, что уже опоздал. Что с Аленой ему нынче не встретиться, и все равно не мог заставить себя не спешить, не бежать через поле в мокрых кроссовках после перехода через реку, задыхаясь, спотыкаясь, но не останавливаясь ни на мгновение.

Остановился Митя только на краю карьера. Так и есть, никаких отблесков костра. И все же он опять побежал прямо через песчаную яму и так до самой воронки. Нет, к сожалению, он не ошибся. Костер погас, только под одной из головешек алеет полоска, как воспоминание о пламени — тлеют последние угольки.

Митя вернулся в карьер, оставалось лишь сделать задуманное. Глупость, конечно. Наверное, не стоило тащиться сюда из — за этого. Вот только если он это не сделает, то не сможет вообще заснуть ни сегодня, ни завтра. Дура Таська, все из — за нее. Сам бы он никогда так не подумал, вот натарахтела!

Митя чувствовал себя неловко, даже стыдно за свои намерения. „И все же так будет лучше, — уверял он себя. — Появится еще один аргумент“. Об ином исходе предприятия Митя запрещал себе мыслить. Вот же дура эта Таська!

Он опять не взял фонарик, а тот бы очень пригодился ему сейчас в заваленной хламом части карьера. Приходилось двигаться чуть ли не на четвереньках, ощупывая дорогу руками, как назло, и луна низко, не видать ее за высокой отвесной стенкой. Лист шифера он тоже искал на ощупь, с трудом оттащил его в сторону. „Прикопали они его, что ли? Зачем?“