Лето в Жемчужине - Минутко Игорь. Страница 2

Итак, Витя не взял с собой Альта, и пес совсем впал в тоску.

Щелкнул замок двери. Витя легко побежал вниз, прыгая через две ступеньки.

2. Репа, толчок и бизнес

Репа уже не забивал голы, а сидел на скамейке и скучно ковырял ногтем правый разбитый ботинок.

Вообще-то он никакой не Репа, а Славка Репин. Репа — это прозвище. И очень подходящее. Славка рыжий, на круглых щеках веснушки и глаза под белыми бровями тоже — вот удивительно! — рыжие.

Репа и Витя Сметанин одногодки. Но сейчас Репа перешел только в пятый класс, он два раза оставался на второй год. Репа говорит, что учиться не любит, потому что от книг болит голова. Он собирается стать моряком, чтобы плавать вокруг света. У Репы есть тельняшка, которую он надевает по самым торжественным случаям. Например, когда с соседним двором был финальный футбольный матч, Репа, вратарь, стоял в воротах в тельняшке. Не вратарь он, а настоящий зверь. В тот раз разбили стекло только в одном окне.

Во дворе среди своих сверстников Репа — вожак, потому что бесстрашный и справедливый. А с Витей они дружат, хотя Репа и относится к товарищу немного свысока — считает его маменькиным сынком. И это, если хотите знать, очень несправедливо.

— Совсем ботинки дошли, — озабоченно сказал Репа. — Забежим ко мне, я сандалии обую.

Жил Репа вдвоем с матерью, в полуподвальной комнате. Мать Репы, тетя Роза, работала официанткой в каком-то ресторане. Ее почти никогда не было дома, и Репа был сам себе хозяин.

По правде говоря, Витя немного побаивался тети Розы. Была она шумной, быстрой, пронзительно и насмешливо смотрели серые горячие глаза, сверкали тяжелые золотые серьги в ушах; когда она бывала дома, все в комнате звенело, мелькало, двигалось; тетя Роза высоким голосом пела песни, готовила обед или ужин, и в таких случаях Витю усаживали за стол, даже насильно, если он не хотел. И была вкусная, обильная, разнообразная еда. Однажды Репа и Витя в один присест съели целую коробку шоколадных конфет. Тетя Роза смотрела, как мальчики едят, смотрела пристально.

Она говорила Репе вроде бы даже со злостью:

— И в кого ты такой прожорливый?

Но готовила обеды и ужины тетя Роза редко — все у нее не было времени, все она пропадала на работе или у подруг. И Репа был предоставлен самому себе, даже часто не накормлен, а в комнате царил веселый беспорядок.

Вот и сейчас…

После солнечного света комната казалась совсем темной, а когда глаза привыкли, Витя увидел, что стол завален немытой посудой, кровать с пестрыми подушками не накрыта, и в складках одеяла спал, свернувшись клубком, серый кот. На стуле была пепельница, полная окурков, и мундштуки аккуратно сжаты на каждом. Витя хотел спросить, кто же у них курит? Ведь не станет Репа курить дома и оставлять окурки. Но не спросил — постеснялся.

Репа спит на сундуке в углу, и над сундуком висит карта Тихого океана, специальная карта для моряков, на которой обозначены маршруты кораблей, морские течения, рифы, порты и всякие условные знаки, в которых Репа здорово разбирается. Мыс Доброй Надежды на самом конце Африки обведен красным карандашом, и рукой Репы написано: «Здесь я буду».

Каждый раз, когда Витя смотрит на эту карту, ему непонятно отчего хочется куда-то ехать, плыть на фрегате под парусами, и чтобы в лицо летели соленые брызги, а впереди качался таинственный, ускользающий горизонт.

— С колбасой, да? — спросил Репа, развертывая газету.

— С колбасой, — сказал Витя и вдруг смутился. — Ты ешь.

— Съем, не волнуйся.

Репа налил в стакан воды из-под крана и стал есть бутерброд с колбасой, запивая его водой. У него были редкие белые зубы, и жевал он очень сосредоточенно.

— А что мы будет делать на толчке? — спросил Витя.

— Бизнес, — отрезал Репа.

— Я понимаю…

— Ничего ты не понимаешь, — усмехнулся Репа. — Скажи, тебе деньги нужны?

Витя вспомнил о пятерке на кухне, о маминой записке, и сказал хмуро:

— Ну, нужны.

— Вот и порядок, — сказал Репа.

— Меня интересует, как мы будем делать бизнес?

— Узнаешь, — опять отрезал Репа. И добавил озабоченно: — Только бы Гвоздь оказался на месте.

— Какой Гвоздь? — не понял Витя. И снова Репа сказал, как отрубил:

— Узнаешь.

Он переобулся в старые сандалии, причесал густые темно-рыжие волосы перед тусклым зеркальцем у водопроводной раковины, сказал:

— Пошли. Мелочь на всякий случай есть?

Витя загремел в кармане мелочью.

Во дворе по-прежнему было жарко и сейчас совсем пусто. Только несколько ребятишек ковырялись в песочнице, да сонный пенсионер на скамейке клевал носом газету.

Репа был немного ниже Вити, но коренастый, крепче, на нем как-то особенно ладно сидели застиранная ковбойка и зеленые бриджи с нашивными карманами. Походка у Репы была независимой, и весь его вид говорил: «Я сам по себе. Понятно?» Мальчики прошли через двор, под высокой аркой темных и прохладных ворот, где стояли железные ящики для мусора. На улице было людно, шумно, по мостовой вереницей катились машины, автобусы, троллейбусы; пахло бензином и горячим камнем. На середине перекрестка стоял молоденький милиционер в белых перчатках и размахивал полосатым жезлом. На автобусной остановке Репа сказал:

— Нам восьмой.

Подъехала «восьмерка». Витя ринулся к дверям. Репа попридержал его за локоть:

— Не суетись. Подождем без кондуктора. В автобус без кондуктора Репа вошел первый и независимо сказал:

— Проездной!

Ехали очень долго, молчали. За окном уже была окраина — маленькие дома со ставнями за высокими заборами.

Витя нервничал. Он боялся, что вот сейчас войдет контролер. Ему казалось, что все знают: эти двое — безбилетники. Он даже вспотел и думал: «Нехорошо ездить без билетов».

А Репа чувствовал себя прекрасно. Он невозмутимо смотрел в окно, даже что-то насвистывал.

Наконец, репродуктор сказал хрипло:

— Конечная остановка!

Все пассажиры заспешили к выходу.

Витя Сметанин никогда раньше не был на толчке, на так называемой барахолке, и сейчас ему было ужасно интересно.

Через густую шумную толпу они прошли в ворота, и у Вити мгновенно разбежались глаза. Сначала он не увидел, что здесь продают — его поразили люди, их лица, их одежда. Платки — низко на лоб; бороды; грязные кирзовые сапоги; широкие юбки; пиджаки с высокими ватными плечами. Лица были энергичные, хитрые, плутоватые. И — совсем непривычные. Таких людей Витя не встречал на улицах своего города, в парках, в трамваях. А если они попадались, то, наверное, в одиночку и на них не задерживалось внимание. Здесь были только такие люди. И все о чем-то спорили, ругались, предлагали свой товар, хватали покупателей за локти.

«Ну и ну!» — подумал Витя.

Он не знал, что такие базары еще существуют. Он их видел только в кино, в фильмах о революции и гражданской войне, и сейчас его удивлению не было предела.

— Что, обалдел? — засмеялся Репа. — Давай искать Гвоздя.

И он потянул Витю в гущу барахолки.

Чего здесь только не продавали!

Всякие рубашки, брюки, галстуки, ботинки, шапки, платки.

Целый угол базарной площади занимала всевозможная мебель: шкафы, крашеные табуретки, тумбочки, подставки, этажерки, зеркала.

Продавали фикусы в кадках, герань, какие-то еще комнатные цветы в глиняных горшках. Ни такой мебели, ни таких цветов Витя никогда не видел в квартирах своих знакомых.

«Да кто же все это покупает?» — думал он.

— Смотри, цыганки! — сказал Репа. И правда! Три цыганки, молодые, в длинных пестрых юбках обступили растерянного парня и что-то доказывали ему.

— Пойдем, послушаем! — предложил Витя. Они протолкались к цыганкам.

— Позолоти ручку, молодой-красивый! — говорила одна из них, с быстрыми черными глазами и золотым браслетом на смуглой руке. — Всю судьбу определю, путь свой знать будешь, легче проживешь.

Неожиданно в толпе появился милиционер, и цыганки исчезли — будто их вовсе не было.