Рассказы для детей - Воронкова Любовь Федоровна. Страница 3

К ней можно было прийти со своим горем, и у неё всегда находились добрые, целебные слова, участливый, полный сострадания взгляд. Горе становилось разделённым и оттого менее тяжёлым...

Но не только в горе и беде она была другом. К ней нужно было незамедлительно являться со своей радостью и обстоятельно, подробно рассказывать обо всём. И чужая радость становилась её собственной.

Оттого, наверное, и была она такой жизнелюбивой. Оттого и тянулись к ней люди, особенно молодые. Им было интересно с ней так же, как ей с ними.

К ней шли начинающие авторы, чтобы услышать мнение о своей новой работе. Ей верили. Если повесть или рассказы были неудачны, она, сама огорчённая, говорила: «Нет, пока ещё не получилось. Работать надо, работать!» Зато как искренне радовалась она, даже глаза сияли, если можно было сказать автору доброе слово. «Это настоящее!» — говорила она тогда.

И робкий талант обретал веру в себя. «Настоящее!» Какая могучая сила в одном этом слове. Будто крылья вырастают! Кажется, всё теперь под силу. Как это важно, чтобы друг-мастер вовремя заметил это настоящее и внушил автору веру в собственные силы.

...»Волшебный берег» — так называется повесть Любови Фёдоровны Воронковой, где происходят всякие чудеса. В её доме тоже совершалось чудесное. Там были написаны книги. Там она, как настоящая ведунья, разговаривала со своими цветами, будто те живые, одухотворённые существа. Кого приободрит: «Расти!», кого похвалит — уж очень красив. А ранним утром будили её голоса постояльцев балкона: воробьи, синицы, две приметные галки, голуби. Она всех кормила, ласково ворча на них за бойкую говорливость.

Но и цветы и птицы — всё это было лишь вступлением к ещё одному чуду — к приходу героев её будущих книг.

Они появлялись — кто тихо, кто шумно, сообразно со своим характером, и она, отбросив все земные заботы, садилась за рабочий стол. Самый обыкновенный стол, за которым уютно сидеть с друзьями, говорить с ними по душам, пить чай. Но это потом. А сейчас начиналось колдовство над рукописью. И так каждое утро, светлое неприкосновенное её время, отданное любимой работе. И каждое утро три страницы.

Каждое утро? И неизменно три страницы?

«А как же? — говорила она. — Классики наши разве написали бы столько, если бы не работали постоянно? Нельзя работать от случая к случаю. Так ничего не напишешь».

Кто-нибудь возразит: ведь это так трудно — вдруг сразу войти в жизнь героев, с которыми вчера расстался, закончив три положенные страницы.

Для неё же это не было трудным. Потому что она не расставалась со своими героями всё то время, пока писала книгу. Все они были ей близкими, дорогими людьми, которые приносили радость или огорчения в зависимости от того, как сложатся их судьбы. Иной раз заставляли и страдать, когда с ними случалась беда. Ведь они сами распоряжались своей судьбой и вели за собой автора.

«Работать надо, работать, — не уставала повторять она. — В работе нашей — жизнь, радость!»

Писательство было для неё высшей радостью.

«...Пока пишешь, — говорила она, — думаешь: это последнее произведение, больше тебе ничего не написать, не хватит сил. Да и не вечно же жить в таком напряжении нервов и сердца! Но поставишь последнюю точку, и вдруг станет грустно расставаться с героями, к которым ты уже привык, и жизнь твоя кажется вдруг опустевшей... Видишь, что тогда ты и жил по-настоящему, пока на столе лежала твоя работа, пока она звала тебя, тревожила и волновала.

Впрочем, освобождаешься ненадолго. Жизнь уже подсказывает тебе ещё что-то, и новая тема рождается где-то в глубине души. Смотришь — и ты опять за столом, за новой рукописью. Ничего не сделаешь. Это мне кажется похожим на дерево, пригретое весенним солнцем: оно не может не развернуть листья, если бы оно даже и не хотело их развернуть».

Иногда находило сомнение, настораживало её: не слишком ли легко идёт перо? Не поверху ли? В такие моменты ей был нужен слушатель. Хотелось кому-нибудь Почитать новые страницы, проверить на слух, как звучит.

Слушатель всегда находился среди её друзей. Да и кому не интересно послушать чтение автора! Узнать, о чём новая книга, которая ещё только создаётся? Что там происходит, как развернутся события дальше? И всё это у тебя на глазах! Вот она, редкостная возможность приобщиться к тайне создания писателем своего произведения. Манящая, непостижимая тайна!

Это так удивительно — ещё недавно брошенная в разговоре фраза о том, что собирался сказать автор в следующей главе, становится вдруг живым повествованием; являются новые образы, характеры. И тебя захватывает уже не просто цепь событий, а присутствие ещё чего-то: волнующее нечто, рождённое ритмом, музыкой слова, мыслью, всем тем, что и наполняет произведение дыханием жизни, делает его художественным. Как это удаётся? Вот загадка.

По книгам Любови Фёдоровны Воронковой легко угадывается, что волновало её современников — взрослых и детей, чем жила страна в период, который она изображала. Это относится и к пяти её маленьким повестям про Таню и Алёнку, и к повести «Федя и Данилка», и к таким, как «Старшая сестра», «Личное счастье», и многим-многим другим, которые она написала.

Некоторые из её произведений, адресованные читателям старшего возраста, построены на документальной основе: «Беспокойный человек», «Где твой дом?», «Алтайская повесть».

Наиболее интересной из цикла книг, построенных на документальной основе, является «Алтайская повесть», которая рассказывает о развитии садоводства в северных районах. Точнее, не только о садоводстве, но и о жизни народов Горного Алтая, «края несказанной красоты», как называла его Любовь Фёдоровна.

Жители Горного Алтая — алтайцы были в прежнее дореволюционное время скотоводами — кочевниками. Жили в аилах, посреди аила — костёр. Земледелием не занимались — слишком суров там климат. Но нашлись и на той земле смельчаки: решили посадить сад. Им это удалось.

В предисловии к «Алтайской повести» Любовь Фёдоровна раскрывает историю создания этой книги. Обратимся к тому, что она сказала: всегда интересно услышать слово самого автора о своём труде.

«Я старалась написать о Горном Алтае, о его красивой, но суровой природе, о его мужественных людях и весёлых трудолюбивых ребятах, как всё увидела это ещё давно.

Прообразом для моих героев я взяла школьников одной хорошей школы, где учились и русские и алтайские дети. Книга — об их делах, об их удачах и невзгодах, об их сердечной дружбе, о трудолюбивом мальчике Косте и своенравной Чечек, что по-русски значит «Цветок».

Прошло много лет. Мои школьники уже выросли и, конечно, заняты большими, настоящими делами.

А школа по-прежнему стоит на берегу кипучей, белопенной Катуни, и школьный сад, в котором ребята научились-таки выращивать яблоки, ещё богаче зеленеет под укрытием большой горы... И уже другие ребята учатся в этой школе и работают в этом саду. А у них свои удачи и радости, свои горести, свои маленькие события, из которых складывается жизнь...»

«Алтайская повесть» издана более тридцати лет тому назад и с тех пор много раз переиздавалась. Её и сейчас хочется читать.

В 1969 году у Л. Ф. Воронковой вышла книга, так не похожая на всё то, что она написала раньше. Книга включала две исторические повести: «След огненной жизни» и «Мессенские войны».

Обращение Любови Фёдоровны к миру древности кажется на первый взгляд неожиданным. На самом деле это не так. Для неё самой не был случайным такой, казалось бы, резкий переход из дня сегодняшнего в глубь веков. Её уже давно манили сюжеты Древней Греции. Любимым чтением были древние писатели — Плутарх, Павсаний, Фукидид и в первую очередь Геродот. Книга Геродота «История» покорила её. «Вот она передо мной — старая книга «отца истории» Геродота, — с восторгом и волнением писала Любовь Фёдоровна. Откроешь её и войдёшь в удивительный мир давнопрошедших времён.

Геродот — историк, путешественник, писатель позовёт тебя, и в его пленительных рассказах, овеянных легендами, встанут перед глазами древние государства в славе их величия и бедствиях падения; зашумят большие войны, пройдёт жизнь разных народов с их богами, обычаями, героями...»