По следам М.Р. - Раевский Борис Маркович. Страница 4
— Революционер?! — Генька чуть не подпрыгнул.
О, теперь понятно, почему отец такими необычными глазами глядит на эти ветхие бумажки! Дневник настоящего революционера!
— Только вот, кто он? — задумчиво продолжал Алексей Иванович. — Я тут пробовал узнать, ходил в архив, к историкам знакомым, но — кругом неудача. Дела сибирской каторги погибли, списки каторжан не сохранились. А главное, времени у меня нет. Заниматься этим надо долго, всерьез, а мне завтра ехать. Так-то…
Он осторожно завернул деревянную книжечку в бумагу, уложил в «сейф» и щелкнул замком.
Генька вскочил:
— Пап! Подожди полчаса! Всего полчаса!..
— Зачем?
— Нужно! Всего полчаса! Договорились? Да? — и Генька выскочил из комнаты. Гулко хлопнула входная дверь.
…Вернулся он не через полчаса, а спустя двадцать минут. Вместе с ним в комнату вошел невысокий черноволосый парнишка с толстыми, как у негра, губами, и маленькая кругленькая девочка с косичками и зеленоватыми «кошачьими» глазами. Все трое шумно дышали, видно, очень торопились. У мальчишек были мокрые лица и забрызганные брюки. А девочка — без следов дождя.
«Под зонтиком шла», — подумал Алексей Иванович.
— Пап, — отдуваясь, сказал Генька. — Это Витька и Оля. Они тоже К. С.
— Что?
— К. С., — как что-то совершенно ясное, небрежно повторил Генька. И только увидев озадаченное лицо отца, пояснил: — Красные следопыты. Ну что ты так удивляешься?! Ты, пап, в своей экспедиции совсем от жизни отстал. Красные следопыты — это пионеры, те пионеры, которые разные тайны отгадывают…
— Изучают славное историческое прошлое нашей великой Родины, — плавно, без запиночки, как по-писанному, произнесла девочка.
— И про войну… И про партизан, — вставил Витя.
— И особенно интересуемся героическими делами революционеров-подпольщиков, — скороговоркой произнесла девочка. — Историей тех людей, которые добыли для нас, пионеров, свободу и счастье.
«Здорово она, однако, — с удивлением поглядывая на маленькую девчушку, подумал Алексей Иванович. — Как по книжке».
— Пап, — сказал Генька. — В общем, мы всё уже решили по дороге. Оставь нам дневник М. Р., и мы разгадаем его.
— Вот как?! — Алексей Иванович рассмеялся.
А потом он задумался. Ребятам, конечно, такое дело не по плечу. Где уж?! Тут и взрослый шею сломит. А впрочем, чем баклуши бить да гоняться по двору… Авось это отвлечет Геньку от автомобилей. Совсем помешался на них.
Алексей Иванович вспомнил, как вчера, когда жена разливала суп, Генька вместо «хватит», сказал «тормози». Вспомнил и огорченно покачал головой.
— Вот что, девочки-мальчики, — в раздумье сказал он, — тут надо поговорить. Сядемте.
Ребята сели на диван.
— Как вы думаете, что это? — спросил Алексей Иванович, достав из «сейфа» свою находку.
— Записная книжка!
— Дневник!
— Так и не совсем так, — промолвил Алексей Иванович. — А это что? — Он взял со стола бронзовый кинжал.
— Кинжал!
— Меч!
— Кортик!
— Медный нож! — наперебой отвечали ребята.
— Нет, девочки-мальчики, это не просто кинжал. Это памятник!
Витя с Олей удивленно переглянулись. Памятник? Они полагали, что памятники стоят на площадях, на кладбищах…
— Памятник, — подняв кинжал, повторил Алексей Иванович, — ценный памятник, рассказывающий о том, как жили наши предки. И это, — он указал на книжку в деревянном переплете, — тоже памятник. Возможно, когда-нибудь о нем будут написаны целые книги и профессор-историк сделает о нем доклад в Академии наук. Понятно?
Ребята кивнули. Хотя насчет памятника было не совсем ясно, они все-таки поняли, что эти листочки — очень важная, ценная штука.
— Я вам оставлю эту книжечку, — сказал Алексей Иванович, — но с одним, нет, с двумя непременными условиями… — Алексей Иванович приостановился. Ребята выжидающе смотрели на него. — Никуда из этой комнаты дневник не выносить. Понятно? Никуда!
— Даже на сбор отряда? — упавшим голосом спросил Генька.
— Никуда, — строго повторил Алексей Иванович. — Так полагается. А то возьмете и случайно потеряете. Или испачкаете. Или — еще хуже — рассыплется он у вас от старости. Ясно? Обещаете?
— Обещаем! — за всех ответила Оля.
— И второе условие, — продолжал Алексей Иванович, — руками документ не трогать. Для этого есть пинцет, — он показал маленькие щипчики. — Кроме того, перепишите документ в тетрадку. Точно, со всеми пропусками, со всеми запятыми. Это называется — снять копию. А потом я его уберу. Так надежней будет… А рисовать кто-нибудь умеет?
Витя кивнул.
— Отлично. Зарисуй переплет, какую-нибудь страничку, чтобы почерк оригинала сохранить…
Ребята долго, тщательно мыли руки, словно хирурги перед операцией. Потом Генька осторожно открыл деревянный переплет и пинцетом подцепил верхний листок. Оказалось, орудовать малюсеньким пинцетом, которым отец действовал так ловко, вовсе не просто. Генька положил листок на заранее расстеленную газету и стал диктовать. Оля и Витя писали.
— Им… им… — вдруг запнулся Генька, — Что такое?! Не по-русски.
Оля через плечо заглянула в листок:
— В самом деле! Какая-то закорюка!
После буквы «м» стоял непонятный значок — «?».
Витя тоже оглядел листок.
— А ты пропусти, — неторопливо предложил он. — Пропусти и всё. Читай дальше…
Генька так и сделал.
— Им… я ум, расти травою, — прочитал он. — Ясно! «Имея»! Значит, эта закорючка — вместо «е». Почему?
— Пап! — крикнул он. — Помоги!
Алексей Иванович вошел из соседней комнаты.
— Это старинная буква «ять», — объяснил он. — Тут есть и другая старая буква, вот — «и» с точкой наверху. А кроме того, на конце многих слов стоит твердый знак. Так раньше полагалось.
— Вспомнил, — сказал Витя. — Это… лишние буквы. Мне отец… рассказывал. Их после революции… уничтожили.
Он говорил медленно, будто после каждого слова ставил точку. И ребята знали: торопить его бесполезно. Такая уж привычка у человека.
— А раз уничтожили — зачем нам их писать?! — возмутился Генька. — Какие-то царские буквы! Теперь не старый режим! Давайте без них!
— Нет, — твердо возразила Оля. — Копия так копия. Чтобы всё тютелька в тютельку.
Работа двигалась медленно: «яти» и твердые знаки очень тормозили. Так прошло с полчаса.
— Идея! — вдруг воскликнул Генька. Оглянулся. Отца в комнате не было.
— Ну? — Оля отложила перо.
— Завтра покажем копию Филимонычу. А?
Едва раздался звонок на большую перемену, Оля помчалась к учительской. Остановилась возле двери. Мимо сновали школьники, проходили учителя — Оля ждала. И вот из-за угла, наконец-то, появился историк — Николай Филимонович. Он нес классный журнал, карту, указку. И все в левой руке. Правой у Николая Филимоновича не было: потерял на войне.
Протиснувшись к нему, Оля сразу стала торопливо рассказывать о таинственном дневнике.
— Подожди, Гармаш, не тарахти, — остановил ее Николай Филимонович. — Идем.
Вслед за ним Оля вошла в учительскую. Николай Филимонович сел на широкий кожаный диван, закурил.
— Ну, излагай. Но не больше ста слов в минуту!
Оля снова стала рассказывать. Сперва медленно, потом, незаметно для себя, все быстрее. Николай Филимонович бегло просмотрел копию дневника. Потер переносицу. Это у него привычка такая, все ребята знают: когда задумается, непременно переносицу потирает.
— Интересно! — сказал он. Помолчал, неторопливо погасил папиросу. — Даже очень!.. Оставь мне тетрадку. А после уроков приходи, — и он, раскрыв полевую сумку, висевшую на плече, уложил туда тетрадь.
В классе Олю с нетерпением ждали Генька и Витя.