Питер Брейн и его друзья - Хилдик Эдмунд Уоллес. Страница 9

— Запомните одно, — сказал он, согнувшись в три погибели и освещая карманным фонариком пыльное убежище под эстрадой. — Это вы сами. То есть если вас изловят, то вы сами сюда забрались… То есть я про это знать не знаю… То есть я вас и не видел никогда… То есть меня выгонят из сторожей, если дознаются, что и как. Ясно?

Лицо у Эрни было бугристое, маленькие глазки были обведены тёмными кольцами, точно у шахтёра. В этой захламлённой деревянной пещере он, по-видимому, чувствовал себя как дома. Впрочем, судя по присутствию старого продавленного кресла, стопки детских американских журналов времён войны возле кресла и изобилию окурков повсюду, Эрни действительно был тут у себя дома.

— Нас не изловят, Эрни, — успокоил его Энди Макбет.

— Уж конечно. А если всё-таки, то уж мы не выдадим тебя, старина, не бойся, — прожурчал Морис, осторожно ставя магнитофон на деревянный ящик, носивший на себе многочисленные следы грязных подошв, — очевидно, сын и помощник паркового сторожа имел обыкновение класть на него ноги. — А где тут штепсель?

— Это ещё как сказать! — Эрни упрямо продолжал разговор на интересовавшую его тему. — Вас ведь изловили бы, если бы вы, то есть, не пришли пораньше. То есть если бы вы пришли в два, когда начнёт собираться народ. Как вы, то есть, думали. Вот вас и изловили бы. То есть кто-нибудь вас да увидел бы.

— Ну хорошо, хорошо, мы же пришли пораньше. А где тут штепсель? Ты же говорил… Или ты не говорил?

— Чего я не говорил? — спросил Эрни, подозрительно уставившись на Мориса маленькими глазками в тёмных кольцах.

— Да где тут штепсель? Я же только сказал, что ты говорил…

— Вот он, что ли? — перебил Энди, светивший по сторонам собственным фонариком.

— Что «что ли»? — осведомился Эрни, устремляя суровый взгляд на шотландца.

— Ну да, он, — сказал Энди, не отвечая на вопрос. Не то чтобы ему не хотелось поболтать с Эрни, но надо было торопиться. — Достанет? — спросил он, когда Морис начал разматывать шнур.

— Что достанет? — переспросил упрямый Эрни. — До чего?

— Только-только, — заметил Морис, вставляя вилку в штепсель. — Ну, главная задача решена, и теперь тебе осталось…

— Это, — сообщил Эрни, свирепо проследив всю длину шнура от магнитофона до стены. — Штепсель.

— Да, — сказал Энди, — спасибо… А теперь вам обоим лучше бы уйти. Верно?

— Помни только одно: тебе ничего не надо трогать, — начал Морис. — Ну конечно, кроме клавиши включения. Потому что он налажен совсем точно, проверен и перепроверен; лента поставлена на самое начало песни, и громкость в самый раз, я и её проверял. И ничего не касайся, ничего не меняй. Если тебе покажется, что слишком громко, неважно: ведь наверху должно быть слышно так, словно это мы с Евой поём и играем. И не пропусти сигнала. Когда я буду готов, то стукну два раза каблуком, вот так. — И он умолк, чтобы перевести дух.

— Есть у меня на примете одна настольная лампочка, — сообщил Эрни. — Я как-нибудь притащу её сюда и подключу. То есть к этому вот штепселю.

— Энди, ты всё запомнил? — с тревогой спросил Морис. — Ничего не касайся, кроме клавиши включения. Всё налажено. Понятно?

— То есть, — бубнил своё Эрни, — это вредно для глаз. Читать вот эти журналы, то есть, при фонарике. Вот я и поставлю сюда настольную лампу. А может, раздобуду и электрический чайник. И буду его включать. Чтобы не ходить пить чай домой. Я, то есть, всё обдумал…

— И верно, — отозвался Энди, глядя на часы,—

Прекрасная мысль. Это ты здорово придумал, Эрни. Но только время-то уже полвторого, и лучше бы вам уйти, а? Пока народ не собрался. Ну, и твой папаша…

— А то, может, электрическую плитку заведу, — сказал Эрни. — Тоже сгодится. То есть вместо чайника… Папаша? Это где же он? — вдруг испуганно встрепенулся помощник сторожа.

— Да нигде, — ответил Морис. Ну, а вдруг? Энди прав — лучше уйти, пока он не пришёл, не то он услышит нас или увидит, как мы выбираемся отсюда… Ты запомнил, Энди? Я топаю два раза, и ты нажимаешь клавишу включателя. А больше ничего-ничего не трогай.

— Будь спокоен, — ответил Энди, усаживаясь в кресло и разворачивая бутерброды. — Под эстрадой никакой промашки не будет!

— Они вышли? — спрашивала Ева. — А вдруг они не успеют всё сделать? Вдруг их увидят? Вышли они или нет?

— Пока нет, — ответил Питер, наклоняясь и не сводя глаз с угла павильона.

Ну чего они возятся столько времени! — простонала Ева. — А вдруг их поймали? Вдруг отец Эрни увидел их?

Питер улыбнулся. Каждый день ровно в половине первого сторож покидал павильон и шёл через парк к своему дому, а может быть, как подозревал Питер, к трактиру «Эстонберийский Герб». Он был так точен и постоянен в своих привычках, что Питер проверял по нему часы. Иногда, оторвавшись от увлекательной книжки или очнувшись от задумчивости, Питер вдруг видел, как отец Эрни в форменной куртке и фуражке идёт через парк, и тотчас соображал. который час. Если сторож шёл от павильона влево — значит, была половина первого. А если вправо, назад к павильону, и чуть медленнее — значит, половина второго, конец его обеденного перерыва.

— Да нет! — успокоил Питер сестру. — Он вернётся не раньше чем… Ой!

Он собирался сказать: «Не раньше чем через десять минут», потому что его часы показывали только двадцать минут второго, как вдруг его взору предстало ужасное зрелище: отец Эрни шёл слева направо. к павильону, и куда быстрее обычного!

— Ой! — вскрикнул Питер. — Вот он! Наверное, решил сегодня вернуться пораньше, чтобы проверить всё перед конкурсом. Эрни, Морис, да где же вы?!

— Если бы у нас уже был этот радиотелефон! — пробормотала Ева.

— Что с ними могло случиться? Чего они там застряли. идиоты? Сейчас он войдёт и схватит их!

— Я попробую… нет, раньше его мне туда не успеть! — Ева чуть не плакала.

Питер тяжело откинулся на подушки. Он крутил и мял одеяло, стараясь послать мысленный сигнал друзьям. Ещё пять-шесть шагов — и сторож дойдёт до угла павильона. Ну вот. Да где же они?! Что могло…

— Смотри-смотри! — вскрикнула Ева и пролезла между кроватью и окном. — Кажется… Да, это они!

Питер молчал. Лоб у него стал совсем мокрым от пота, руки тряслись. Но тут он увидел, что Эрни и Морис (без магнитофона!) о чём-то мирно разговаривают со сторожем, и засмеялся от облегчения.

Как он переволновался! Да если бы он был здоров и собирался выступить на конкурсе, ему и то было бы легче.

— А ты уверена, что сумеешь ставить пальцы на нужные клапаны, Ева? — спросил он, стараясь взять себя в руки. — Не забудешь, что играть будет магнитофон, а тебе придётся только делать вид, будто ты играешь? Ты думаешь, у тебя это получится?

— Обо мне не беспокойся, — ответила Ева и отошла от окна. Вдруг она тревожно нахмурилась, точно так же, как накануне, и произнесла те же самые тревожные слова: — Если под эстрадой всё сойдёт гладко.

Под эстрадой в эту самую минуту Энди Макбет приступал к своему последнему бутерброду.

Он недавно обедал, но, зная, что ему предстоит час скучного ожидания, принял некоторые меры для того, чтобы скоротать это время наиболее приятным образом. Некоторые мальчики захватили бы с собой юмористические журналы, другие — головоломку, третьи — карманные шахматы, чтобы сыграть матч между правой рукой и левой. Но у Энди Макбета было своё верное лекарство от скуки — еда. Потому-то он и притащил под эстраду изрядный запас бутербродов, которые тайком намазал своим любимым паштетом из крабов.

К несчастью, Энди не учёл двух вещей. Быстроты, с которой он был способен поглощать вкусную пищу, и своей привычки: раз начав, не останавливаться, пока не будет съедена последняя крошка. Если бы он сделал бутерброды с финиковым мармеладом, который ему не очень нравился, то, пожалуй, сумел бы растянуть свой запас на полчаса. Сыр, возможно, продержался бы двадцать минут. Даже холодный цыплёнок обеспечил бы ему приятное занятие на десять — пятнадцать минут. Но паштет из крабов…

Энди свернул бумагу фунтиком и стряхнул в рот крошки. Затем смял её в комок, тяжело вздохнул, посветил фонариком на часы и сказал: